Невыносимая шестерка Тристы (ЛП) - Дуглас Пенелопа

Арми наливает себе пиво, а Даллас и Трейс налетают на морепродукты, отщипывают хвосты, отрывают головы и хватают мясо зубами. В мгновение ока газета, покрывающая стол, усеяна обезглавленными раками, и я смеюсь, когда Арми показывает своему сыну, как убирать скорлупу.

Я смотрю на Декса, моя улыбка гаснет. Я буду сильно скучать, когда уеду. Его первые шаги, первые слова. И после моего отъезда кто станет следующим? Может быть, Трейс? Он ищет свою нишу вдали от старших братьев.

Даллас точно уедет. Все, чего он ждет, — это чтобы кто-то пошел первым и дал ему разрешение искать то, из-за чего Мэйкон повторяет нам, что мы эгоистичны в своих желаниях.

Арми женится на ком-нибудь, чтобы у Декса появилась мама, а Айрон, вероятно, окажется в тюрьме независимо от того, останусь я или нет.

Но я изучаю лица сидящих за столом, их широкие улыбки, яркие глаза — они выглядят так, словно они обладают всем, что им нужно, прямо здесь, прямо сейчас, потому что мы есть друг у друга.

Но для меня этого недостаточно. Этого никогда не было достаточно. Но я также и не хочу это менять. Когда я вернусь домой, мне хочется быть уверенной, что они все здесь. Все они. На нашей земле. Живые и здоровые.

Ключ лежит у меня в сумке, висящей на спинке моего стула, и его существование давит на меня.

Мне хочется, чтобы Мэйкон был здесь. Не дома, избегая нас, слишком поглощенный своими обязанностями, чтобы веселиться с семьей.

Я плохо помню нашего отца. Есть фото. Чувства. И все. Я была слишком маленькой, но, когда я думаю о своих воспоминаниях, мне начинает казаться, что он был еще одним моим братом. Он никогда не наказывал меня, не кричал или не выходил из себя. Айрон и Даллас взяли на себя инициативу в этом вопросе, когда я устраивала беспорядок, проваливала тест или дерзила в ответ.

Отца я видела только в конце дня. Уставшим. Расслабленным. Счастливым от того, что вернулся с работы домой. Мы сидели вместе в кресле, ели попкорн и смотрели «Железного человека». Это все равно что проводить время с Трейсом, моими друзьями или дедушкой, к которому ты приходишь на пару часов раз в месяц.

Мэйкон поступил на военную службу, когда я уже достаточно повзрослела, чтобы все помнить. Он значительно старше меня, и он единственный, кого я боялась, хотя бояться мне следовало своего отца. Мэйкон был солдатом, которого я не знала, и когда раз в год он входил в парадную дверь, то всегда скрывался в комнате, прятался там и редко проводил с нами время. Он не улыбался так же легко, как Арми, и не шутил, как Трейс. Я никогда не чувствовала себя с Мэйконом более-менее свободно, чтобы обвиться вокруг его ноги, мучая его, пока он не даст мне пирожное, как я атаковала Далласа, и его никогда не было рядом, чтобы защитить меня, как это делал Айрон.

И хотя я знала, что он был первым у моих родителей и вырос в нашем доме, с возрастом я все больше задумывалась, жил ли он когда-нибудь с кем-нибудь из этих людей. И я не единственная, кому он казался холодным.

Мэйкон напоминал мне нашу маму. Их обоих преследовали собственные демоны, и отголоски этого все еще можно увидеть в его глазах, даже сейчас. Есть кое-что, что далось им не так легко, как остальным из нас.

Он ударил меня, когда мне было одиннадцать, и я расстроилась от этого больше, чем от потери обоих родителей в течение восьми недель в прошлом году. Я плакала навзрыд, но не потому, что было больно, а потому что чувствовала: меня ненавидят.

Потому что он ненавидел меня.

По крайней мере, я так думала до тех пор, пока той же ночью не увидела его сидящим на кухне, обхватившим голову руками и тихо плачущим в темноте.

Мэйкон ни разу не извинился, но больше никогда не делал это снова. Со временем я поняла, что моему старшему брату было всего лишь двадцать три года той ночью, а в двадцать три ты еще так молод. Он внезапно оказался ответственным за троих несовершеннолетних, которых нужно кормить и одевать, на него навалились куча долгов и перспектива того, что жизнь никогда не станет для него чем-то большим. Что, даже когда мы вырастем, Айрон всегда будет проблемой, а Арми и Трейс будут заводить детей, которых не смогут самостоятельно содержать. Мэйкон навсегда останется тем, к кому все обращаются, потому что он «взрослый». Он всегда заботился о нас. Хоть ты всегда чувствовал себя одиноким с ним в комнате, но ты никогда не был одинок, и если мы и приносили что-то в этот мир, то только это.

Мы не знали, любит ли нас старший брат, но он в любом случае останется с нами.

Я могла положиться на него так, как не смогла бы положиться на свою мать, и я жаждала его одобрения и уважения, как никогда не нуждалась в этом от своего отца. Я вновь оглянула столик, желая, чтобы он был здесь. Чем он сейчас занимается? Что он делает, когда остается один?

— Гребаные Святоши думают, что уже владеют этим местом, — слышу чей-то голос.

Я моргаю, вырываясь из своих мыслей, и отставляю мороженое в сторону. Поднимаю глаза и слежу за взглядами братьев.

Майло Прайс и Каллум Эймс смотрят на нас, направляясь по тротуару ко входу в ресторан, за ними идут Бекс и Крисджен. Бекс машет мне рукой, виновато улыбаясь, что говорит о том, что она пыталась отговорить их от этого. Я не машу в ответ, но Арасели переводит подозрительный взгляд на нас, и я понимаю: в этом есть и моя вина. Каким-то образом.

— Они никогда не будут, — отвечает Трейс. — Они никогда не будут владеть этим местом.

Я подтягиваю к себе один из подносов и начинаю есть то, что осталось от раков, надеясь, что они пришли сюда только для того, чтобы поесть, но я знаю, что это не так. Иначе зачем бы им пересекать рельсы, чтобы пообедать в зараженном москитами переоборудованном гараже с рулонами бумажных полотенец вместо салфеток на столах и протертым линолеумом на полу?

Залив Саноа — не получивший статус города район Сент-Кармена, но с таким же успехом он может быть луной. Они — Святые. Мы — Болото. У нас общий почтовый индекс. И все.

Арасели бормочет что-то себе под нос, а затем повышает голос, рявкнув что-то на испанском. Я бросаю взгляд на Арми и вижу, что он уже смотрит на меня. Как и Мэйкон, он говорит по-испански и понимает ее. К сожалению, к тому моменту, когда родился Айрон, наши родители устали и перестали выращивать из своих детей билингвов.

Но по лицу Арми я понимаю, что она говорит обо мне. Как будто я не догадалась об этом.

— Молчи, — обращаюсь к ней.

Она отмахивается от меня.

— Я не с тобой разговариваю.

— Ага, каждый раз, когда ты разговариваешь не со мной, ты говоришь на испанском, — парирую я. — Они мне не друзья, понятно?

Я не приглашала их. Только потому, что мы ходим с ними в одну школу…

— Ты проводишь с ними больше времени, чем дома, — возражает Арасели.

Едкий смешок вырывается из меня, и я выпрямляюсь, осматривая стол в поисках поддержки:

— Я в школе. Или на работе. Или на тренировке.

Айрон вздыхает, пытаясь сохранить спокойную атмосферу:

— Все нормально.

Но он говорит это мне, словно я та сволочь, которая вышла из себя. Она сама начала это.

— Чего она вообще хочет от меня? — огрызаюсь я. — Мэйкон отправил меня в Мэримаунт, я этого не выбирала. Я не одна из них.

Арасели снова выплевывает что-то по-испански, и я могу разобрать достаточно, чтобы услышать: «Так ты одна из нас?»

Стиснув зубы, я отодвигаю свой стул и выскакиваю из-за стола, пока братья стонут, а Айрон что-то ворчит своей бывшей.

Войдя в ресторан, я игнорирую взгляды в свою сторону и направляюсь в ванную, но, подумав еще немного, понимаю, что вместо этого мне нужен свежий воздух. Направляясь направо, я толкаю двойные двери, вижу, как персонал отрывается от своей работы, но я выхожу через заднюю дверь, прежде чем Мариетта успевает спросить меня, что я делаю на ее кухне.

Двери захлопывается, а я глубоко вдыхаю густой воздух и приваливаюсь спиной к стене, стрекотание саранчи и кваканье лягушек наполняет ночь в зарослях за ней. Деревья тянутся вдоль грунтовой дороги, и мне удается разглядеть слабый отблеск лунного света на воде, которая все еще выглядит зеленой, несмотря на то, насколько она темна.