Охотники за сказками - Иван Симонов

В третьей букве и солнце, и луна, и звезды, и ветер — все движется. Даже цветы и те перемещаются. Только два места остаются неподвижными: откуда ты вышел и куда идешь.

— Взял прямую линию — с первого шага замечай, с какой стороны тебе солнце светит. Сзади — тогда перед тобой тень ляжет. На нее, Квам, и наступай, гони ее перед собой. Сбоку наискосок солнышко светит, так и чувствуй его с этого бока, — объясняет мне дедушка, словно с одним разговаривает. А все слушают. — Солнышко, оно не собьется и тебя куда надо доведет. У него шаг точный. А куда закругление идет — это вам небось лучше моего известно. По градусам, наверно, землю меряете?.. А я по градусам не умею. Видишь, Квам, как отстал от тебя дедушка? У меня вся мера на глаз… А вы, значит, по-своему, по градусам повороты примеряйте. Только не ошибитесь, в нужную сторону поворот делайте. Если уходил от солнышка — на солнышко возвращайся, чтобы на то же место попасть.

Луна для деда — ночное солнце. Звезды ей на подмогу. Ветер, если он постоянный, тоже помогает направление держать. Надо так идти, чтобы чувствовать его всегда с одной стороны.

Когда солнца нет, дед цветами руководится.

— Земляника солнце хорошо чувствует. Куда цветами показывает — там и солнышко. По лесным колокольчикам тоже замечайте… Запомните для начала — и хорошо будет.

Большую книгу раскрывали буквы дедушкиной азбуки. Не терпелось читать ее научиться.

Узнали мы в тот день и про столб за номером 286.

— Квартал это двести восемьдесят шестой, — сказал дедушка. — Вдоль верста, поперек верста. До него отсюда… да, до него отсюда еще через девять кварталов надо пройти.

И дед Савел все их перечислил, не по порядку, а по памяти. По порядку кварталы полосой вдоль всего леса идут. В новой полосе счет продолжается. Поперек бора пойдешь — путается, число от числа далеко отскакивает. Долго надо в лесу прожить, чтобы запомнить все эти полосы.

— И не запоминайте, — посоветовал дедушка. — А если запутался, иди себе просекой — на дорогу выведет.

В этот день долго и без опаски заблудиться, будто у себя по деревне, бегали мы по лесу: гоняли белок по деревьям, спугивая их с ветвей сосновыми шишками, притаившись за сосной, смотрели, как пестрый дятел достает из-под коры жуков и букашек, аукались, разбегаясь по сторонам, снова возвращались к деду, учились слушать лесное эхо. Даже Ленька Зинцов был такой хороший и предупредительный, что с Павкой за весь день ни разу не повздорил.

Возле Березового моста увидели мы змею. Она, проворно извиваясь, ползла болотистой низиной, оставляя на влажной траве отчетливый след, будто кто, балуясь, зигзагами Протащил веревку. Мы уже совсем навострились бежать. А дедушка ловко схватил змею за хвост, встряхнул ее легонько, она и повисла у него в руке, словно хлыст. Только станет голову поднимать дедушка снова встряхнет. Она и перестала извиваться.

— Залилась, — сказал дедушка.

Потом бросил змею на землю, и Павка Дудочкин гибким прутиком пересек ее пополам.

Мы чувствовали себя героями, потому что настоящую гадюку убили. Теперь попадись другая такая — справимся без дедушки. Конечно, за хвост ловить не будем — это дело опасное, одному деду Савелу привычное. А мы бы ее прутиком. Прута нет, так сучком к земле пришили бы.

Бродя по лесу, в куче прошлогоднего хвороста нашли мы совиное гнездо, живых совят в руках держали. Пищат они пронзительно, неприятно так. А голова — даже у маленьких — большая, угловатая и плоская, как расколотое полено, глаза навыкате, горбатый клюв крючком книзу загнут. Разинут рот, того и гляди в глаза клювом вцепятся.

Разозлился Ленька, хотел их «прикокнуть», а дедушка велел обратно в гнездо положить, потому что совы, говорит, мышей уничтожают, хлеб на полях оберегают. Не знали мы этого.

У Светлого озера показал нам дедушка место, куда лоси на водопой ходят. Вблизи камышей и костер развели.

Научил нас в тот день дед Савел рыбацкую уху варить. И сейчас, как вспомню, будто попахивает этой ухой с дымком от костра и зеленой луковкой, которую прихватил дедушка со своего маленького огорода.

А один бугорок, на котором сидели мы и каких немало можно встретить в Ярополческом бору, и до сих пор отличу я от всех других.

Много у нас по Заречью сложено преданий, легенд и сказок, но никогда не слышали мы такой, как рассказал об этом бугорке дедушка Савел.

Лесные братья

Мы сидим у подножья трех сосен на просторной лесной поляне, прилепившись к маленькому песчаному бугорку, опутанному редкой и худосочной травкой. По краям бугорка рассыпались зеленые ягоды брусники. Крупные темные муравьи снуют у нас под ногами, шевелят на бегу послушные иссохшие иглы опавшей хвои, то опрокидывая их на себя, то снова забираясь наверх, словно на перекладину.

Солнечная поляна густо пестрит цветами. Зеленые кусты пахучего можжевельника остроконечными копенками рассыпались по ней. Теплом и покоем веет от малого холмика.

Дедушка Савел сидит неподвижно, прислонившись спиной к сосне. Расстегнутый ворот полотняной рубахи прикрыт широкой белой бородой. Серые полусомкнутые глаза деда немигающе смотрят в чащу леса, окружившего поляну со всех сторон, густо разросшиеся пучковатые брови медленно и беспрестанно шевелятся, то сдвигаясь, то раздвигаясь.

Как перед ожиданием необычного и торжественного, с лица деда Савела сходит привычное веселое добродушие. Он становится задумчивым и почти строгим.

По сторонам немолчно и ровно шумит лес. В тон сосновому шуму задумчивый голос деда становится глухим и далеким, будто не он говорит, а сама ожидаемая нами сказка, невидимая и таинственная, по зову деда медленно идет к по лесным тропинкам, и мы, затаив дыхание, слышим и ждем ее приближения.

Горе проходит и забывается. Надость проходит и забывается, а сказка от малых лет до седых волос помнится. Деревья старятся, человек в землю уходит, а сказка живет — берет нас в плен незнакомый и далекий голос, в мерном и глуховатом гудении которого таится неведомая покоряющая сила.

Мы сидим не шевелясь, боясь даже шорохом нарушить задумчивую и торжественную речь старого лесника. Он жесткими жилистыми руками захватывает в кулаки тесемку пояса, вздыхает глубоко, словно совершил самое трудное — вызвал к жизни далекие видения. Молчит минуту, не спуская глаз с ближайшей опушки бора, и успокоенно продолжает:

— Давно это было. Так давно, что ни отцы, ни деды наши не помнят, только по рассказам своих дедов знают.

Деревень наших тогда и в помине не было, а шумел по всему Заречью сосновый бор. Хоронились в нем от наезжих врагов да от своих хозяев беглые люди. Зверя гоняли, рыбой промышляли, тем и сыты были.