Личный оборотень королевы - Елена Арсеньева

– А то! Ну, конечно, Варвара Митрофановна была дочерью его старинного приятеля, дворянского обедневшего рода…

Она умолкла на миг, и я остро ощутила, что ни отец, ни матушка мои к дворянскому роду не принадлежали, а значит, счастье для меня невозможно! Но тут же Любаша вернула мне надежду:

– …а все же гувернантка, вроде вас, барышня, без приданого. И беда, какая миленькая, опять же вроде вас! Господин Самородов вдовым был, влюбился да и женился, сам черт ему не брат!

Мне показалось, что я воспаряю в небеса на крыльях надежды, точно утренняя пташка.

И я отбросила все сомнения, я поверила в счастье, магические слова «а вдруг?..» ударили мне в голову и вскружили ее.

– Ты говорила, – заикнулась я, – можно наверняка узнать, он меня лю… я ему нра…

У меня язык заплелся, но сметливая Любаша понимающе подмигнула:

– Можно, барышня! Можно! Пойдемте скорей!

Она схватила меня за руку и просто-таки выволокла из комнаты, которую мы готовили для гостей. Мы опрометью пробежали в знакомое мне боковое крыло, где были покои Веры Сергеевны (она занимала спальню с туалетной комнатой при ней, маленькую гостиную и уютный кабинетик, более похожий на будуар), спальня Алекса, его игровая комната, классная комната – и мое обиталище: спальня, она же кабинет, с крошечной боковушкой, которую я превратила в умывальную.

На площадке третьего этажа остановились отдышаться, и я наконец спросила у Любаши, зачем она меня сюда привела.

Та приложила палец к губам, приняла таинственный вид и стала пугливо озираться, но я втащила ее в свою комнату:

– Говори, что задумала. Здесь нас никто не услышит.

– То, что я задумала, вы и сами, барышня, надумать могли, – усмехнулась Любаша. – Неужто гадать на суженого-ряженого никогда не доводилось?

Я насупилась. Как-то неловко было признаться, что не доводилось, даже и в голову не приходило! В моем убогом петербургском житье-бытье было мне не до того, и вообще, влюбилась я впервые в жизни…

– Но ведь сейчас не сочельник, не Рождество, не Крещение, чтоб гадать, – заявила я независимо.

– Ничего страшного, – успокоила меня Любаша. – По этой книге во всякий день гадать можно.

– По какой книге?

– По волшебной! – таинственно прошептала Любаша. – По волшебной книге с волшебными картинками. Открываешь книгу на любой странице наудачу – и глядишь на картинку. Что нарисовано, то тебе и выпадет. Когда я эту книгу первый раз открыла случайно, картинка была с камнем могильным. Второй раз открыла – два кольца. Я поначалу подумала – да ну, ерунда какая! А вслед за тем узнала, что Савушку бедного нашли…

Любаша смахнула слезу.

– А кто такой Савушка? – спросила я.

– Да кучер барский, помните, в болоте его мертвого нашли? – всхлипывая, пояснила Любаша. – Тот самый, кто вас с господином Великановым со станции должен был везти! Он все собирался сватов ко мне заслать, да вот прособирался. Да вот и вышло, что мне выпало на его могилке поплакать. Зато теперь Федор Никитич – это кучер господина Данилова – мне намеки делает! Так что не зря книжка два кольца показала!

Я поняла, что гибель первого кавалера не стала ужасной трагедией для Любаши с ее вечной жизнерадостностью. Ну что ж, дай ей Бог счастья! Немножко смешно, конечно, что за ней ухаживают сплошь кучера, однако гадание Любашино сбывается… Не попытать ли и мне удачи, в самом-то деле?

– Ну что, погадаем, барышня? – подзуживала неугомонная Любаша.

Я для приличия немножко поотнекивалась, а потом, конечно, согласилась.

В это самое мгновение телефон, который Лидия сжимала в руке, снова зазвонил, но на сей раз Табунов оказался проворней: пока она недоуменно смотрела на незнакомый номер, высветившийся на дисплее, капитан подскочил, выхватил трубку и закричал:

– Прекратите мешать оперативно-разыскным мероприятиям!

Видимо, он нечаянно нажал на кнопку громкой связи, потому что Лидия отчетливо расслышала громкий мужской голос:

– Извините, с кем я говорю!

– Капитан Табунов, а вы кто такой? – огрызнулся Табунов.

– Майор Грушин, – последовал ответ. – Могу я узнать, каким образом к вам попал телефон Лидии Александровны Дуглас, которой я звоню?

– Я конфисковал его как имущество задержанной по подозрению в совершении убийства! – лихо отрапортовал Табунов. – Впрочем, гражданка Дуглас только что созналась в этом.

– Что?! – вскричала Лидия. – Вы сумасшедший, что ли?! Я же в ироническом смысле… я же ваши слова процитировала насчет фигуранта… это же бред, полный бред!

– А то, что ты квартиру мою ограбила, это не бред? – проорала Жанна, явно рассчитывая, что ее голос будет услышан всеми, в том числе и неведомым ей майором Грушиным.

Похоже, цель была достигнута, потому что Грушин спросил:

– Капитан, вы, случаем, не в палате номер шесть среди пациентов с маниакально-депрессивным психозом? Хотя вообще-то мужские и женские отделения в психушках помещаются отдельно…

– Что? – обалдело выдохнул Табунов.

– Что слышите, – жестко сказал Грушин. – Немедленно передайте трубку Лидии Александровне.

– Не дам я ей трубку! – завопил Табунов, и Лидия вдруг поняла, что Грушин попал не в бровь, а в глаз: капитан болен, психически болен! Возможно, он помешался после убийства жены, а ночное происшествие – схожее убийство! – вовсе столкнуло его с шатких тормозов рассудка. Да еще и истеричка Жанна орет невесть что!

– Кто вы такой? – вопила она, пытаясь вырвать у Табунова телефон, однако тот поднял руку, и Жанне пришлось подпрыгивать, протягивая к нему руку.

Лидия вдруг совершенно неуместно вспомнила, что в пору ее детства была конфетка под названием «Ну-ка, отними!» На фантике была изображена девочка в голубом платьице с большой красной конфетищей в руке, а рядом прыгала беленькая собачка, явно желая полакомиться. Лиде всегда было жаль собачку, поэтому конфеты «Ну-ка, отними!» она не любила и называла девочку жадиной-говядиной. Словом, сейчас Жанна напомнила ей бедную собачку, только жалости не вызывала.

– Лидке место за решеткой! – надсаживалась она. – Меня тетя давно предупреждала! А вы сами псих ненормальный!

– Послушайте, капитан, – заговорил наконец Грушин, терпеливо выдержав паузу, – или вы заткнете эту особу, кем бы она ни была, или я ее арестую за действия, мешающие проведению тех самых оперативно-разыскных мероприятий, о которых вы изволили упомянуть. Это раз. Второе. Через несколько минут я буду у вас. Если за это время с Лидией Александровной что-нибудь случится, если ей будет нанесено оскорбление или если она вдруг куда-нибудь денется, ждите серьезного служебного разбирательства вашего поведения. Запугивание свидетеля работником правоохранительных органов может иметь серьезные последствия для означенного работника этих самых органов. Вам ясно?

Табунов молчал, все еще подняв руку. Жанна перестала прыгать и имела вид потерянный.

– Вам ясно? – повысил голос Грушин.

– Так точно, товарищ майор, – угрюмо ответил Табунов.

– Отлично, до скорой встречи, – проговорил Грушин, и в трубке раздались гудки.

Лицо Табунова исказилось, на лбу и шее вздулись вены. Он швырнул мобильник в стену с такой яростью, что Лидия уже простилась с телефоном, который неминуемо должен был разбиться, однако тот угодил не в стену, а в спинку дивана, свалился на сиденье и соскользнул на пол.

Лидия стояла как в столбняке, ее трясло. В таком же состоянии был и Табунов. Наконец он выскочил вон; Жанна, всхлипывая и что-то бормоча про сбывшиеся теткины предсказания, последовала за ним.

Лидия встала на колени и попыталась достать телефон, но дотянуться не смогла: наверное, он ускользнул к стенке. Диван ей было не сдвинуть – слишком тяжелый и громоздкий. Воображения на то, чтобы представить Табунова в качестве помощника, не хватало. Да и язык не повернулся бы его звать!

Тогда Лидия, шепотом выражаясь нехорошими словами, которых, как всякий современный человек, воленс-ноленс узнала немало (хоть они в ее памяти уже изрядно заветрились за неупотреблением, но все же еще не утратили своей выразительности!), простерлась на полу плашмя и заглянула под диван.

И обнаружила, что телефон валяется в куче мусора, который накапливался годами: среди пыли, уже свившейся в плотные клубы, обрывков бумажек, пуговиц, замшелой расчески, еще какой-то ерунды…

Лидию вдруг потряс приступ истерического хохота: Жанна придиралась даже к половику, криво лежащему у двери, даже к кофейной чашке, оставленной в мойке! А тут!!!

Само собой, приступ неуместного веселья был вмиг подавлен.

Рядом с телефоном лежал относительно чистый, хотя и пожелтевший конверт. Ага, вспомнила Лидия, тот самый, который вчера из «Тиля Уленшпигеля» выпал! Она вытянула руку и подцепила кончиками пальцев сначала конверт, потом и телефон, нечаянно задев при этом замшелый прямоугольный предмет размером с почтовую открытку.