Остановка в пустыне - Иосиф Бродский

III. Горбунов в ночи

«Больница. Ночь. Враждебная среда…Все это не трагедия… К тому жеи приговоры Страшного Судатем легче для души моей, чем хужеей было во плоти моей… Всегда,когда мне скверно, думаю, что ту жеболь вынесу вторично без труда.Так мальчика прослеживают в муже…Лисички занесли меня сюда.А то, что с ними связано, снаружи.

Они теперь мне снятся. А женане снится мне. И правильно. Где тонко,там рвется. Эта мысль не лишена…Я сделал ей намернно ребенка.Я думал, что останется она.Хоть это — психология подонка.Но, видимо, добрался я до дна.Не знаю, как душа, а перепонкацела. Я слышу шелест полотна.Поет в зубах Бабанова гребенка…

Я голос чей-то слышу в тишине.Но в нем с галлюцинациями слуханет общего: давление на дне —давление безвредное для уха.И голос тот противоречит мне.Уверенно, настойчиво и глухо.Кому принадлежит он? Не жене.Не ангелам. Поскольку царство духабезмолвствует с женою наравне.Жаль, нет со мною старого треуха!

Больничная аллея. Ночь. Сугроб.Гудит ольха, со звездами сражаясь.Из-за угла в еврейский телескопглядит медбрат, в жида преображаясь.Сужается постель моя, как гроб.Хрусталик с ней сражается, сужаясь.И кровь шумит, как клюквенный сироп.И щиколотки стынут, обнажаясь.И делится мой разум, как микроб,в молчаньи безгранично размножаясь!

Нас было двое. То есть к алтарю…Она ушла. Задетый за живое,теперь я вечно с кем-то говорю.Да, было двое. И осталось двое!Февраль идет на смену январю.Вот так, напоминая о конвое,алтарь, благодаря календарю,препятствует молчанью, каковоея тем уничтожаю, что творюв себе второе поле силовое.

Она ушла. Я одержим собой.Собой? А не позвать ли Горчакова?Эй, Горчаков!.. Да нет, уже отбой.Да так ли это, впрочем, бестолково,когда одни уста наперебойпоют двоих в отсутствии алькова?Я сам слежу за собственной губой.Их пополам притягивает слово.Я — круг в сеченьи. Стало быть, любойиз нас двоих — магнитная подкова.

Ночь. Губы на два голоса поют.Ты думаешь, не много ли мне чести?Но в этом есть особенный уют:пускай противоречие, но вместе.Они почти семейство создаютв молчаньи. А тем более — в присесте.Возлюбленному верхняя приют.А нижняя относится к невесте.Но то, что на два делится, то тутразделится, бесспорно, и на двести.

А все, что увеличилось вдвойне,приемлемо и больше не ничтожно.Проблему одиночества вполнерешить за счет раздвоенности можно.Отчаянье раскачивает мне,как доску, душу надвое, как нож, ноне я с ним остаюсь наедине.А если двоедушие безбожно,то не дрова нуждаются в огне,а греет то, что противоположно.

Ты, Боже, если властен сразу двум,двум голосам внимать, притом бегущимиз уст одних, и видеть в них не шум,а вид борьбы минувшего с грядущим,восхить к Себе мой кашляющий ум,микробы расселив его по кущам,и сумму дней и судорожных думТы раздели им жестом всемогущим.А мне оставь, как разность этих сумм,победу над молчаньем и удушьем.

А ежели мне впрямь необходимздесь слушатель, то, Господи, не мешкай:пошли мне небожителя. Над нимни болью не возвышусь, ни усмешкой,поскольку он для них неуязвим.По мне, коль оборачиваться решкой,то пусть не Горчаков, а херувимвозносится над грязною ночлежкойи кружит над рыданьями и слежкойпрямым благословением Твоим».

IV Горчаков и врачи

«Ну, Горчаков, давайте ваш доклад».«О Горбунове?» «Да, о Горбунове».«Он выражает беспартийный взглядна вещи, на явления — в основесвоей диалектический; но ряд —но ряд его высказываний вноведля нас». «Они, бесспорно, говорято редкостной насыщенности кровиазотом, разложившим аппаратсамоконтроля». «Сросшиеся брови,

ассиметричность подбородка, жирна подбородке. Нос его расцвеченсосудами, раздавшимися вширь…»«Я думаю, разрушенная печень».«Компрессами и путаницей жилассиметричный лоб его увенчан.Лисички — его слабость и кумир.Он так непривлекателен для женщин.«Преувеличен внутренний наш мир,а внешний, соответственно, уменьшен», —

вот характерный для него язык.В таких вот выражениях примерныхсвой истинный показывает ликсторонник непартийных, эфемерныхвоззрений…» «В этом чувствуется сдвигналево от открытий достоверныхмарксизма». «Недостаточно улик».«А как насчет явлений атмосферных?»«А он отвык от женщины?» «Отвык.В нем нет телодвижений, характерных

для этого… ну как его… ах ты!..»«Спокойно, Горчаков!» «…для женолюба».«А как он там… ну, в смысле наготы?..Там органы и прочее?» «Сугубо,сугубо от нужды и до нужды.Простите, что высказываюсь грубо».«Ну что вы! Не хотите ли воды?»«Воды?» «А вы хотели коньяку бы?»«Не признаю я этой ерунды».«Зачем же вы облизывали губы?»

«Не знаю… Что-то связано с водой».«Что именно?» «Не помню, извините».«Наверное, стакан перед едой?»«Да нет же, вы мне спутали все нити…Постойте, вижу… человек… худой…вокруг — пустыня… Азия… взгляните:ползут пески татарскою ордой,пылает солнце… как его?.. в зените.Он окружен враждебною средой…И вдруг — колодец…» «Дальше! Не тяните!»

«А дальше вновь все пусто и мертво.Колодец… это самое… сокрылся».«Эй, Горчаков! Что с вами?» «Я… того.Я, знаете, того… заговорился.Во всем великолепьи своегоидеализма нынче он раскрылся».«Кто? Горбунов?» «Ну да, я про него.Простите мне, товарищи, что сбился».«Нет-нет, вы продолжайте. Ничего».«Я слишком в Горбунова углубился…

Он — беспартийный, вот его беда!И если день особенно морозен,он сильно отклоняется туда…ну, влево, к отопленью…» «Грандиозен!»«А он религиозен?» «О, да-да!Он так религио… религиозен!Я даже опасаюсь иногда:того гляди, что бухнется он оземьи станет Бога требовать сюда».«Он так от беспартийности нервозен».

«Он влево уклоняется». «Ха-ха!»«Чему вы усмехаетесь, коллега?»«Тому, что это, в общем, чепуха:от Горчакова батареи слева,от Горбунова, стало быть…» «Ага!Как в шахматах? Король и королева?Напротив!» «Справедливо». «От грехазапишем, так сказать, для подогревадва мнения». «Идея неплоха».«Какая ж это песня без припева?

Ну вот и заключение… шнурков!подшить!.. Эй, Гочаков, вы не могли быавтограф свой?» «Я нынче без очков».«Мои не подойдут?» «Да подошли бы.Так: «влево уклоняется»… каков!…«и вправо»… справедливо! Справедливыдва мнения. Мы этих барчуков…Одно из двух: мы выкурим их, либо…»«Спасибо вам, товарищ Горчаков.На Пасху мы вас выпустим». «Спасибо.

Да-да. Благодарю. Благодарить…Не сделать ли поклона поясного?…Где Горбунов?! Глаза ему раскрыть!..О, ужас, я же истины — ни слова…Да, собственно, откуда эта прыть?Плевать на параноика лесного!Уток теряет собственную нить,когда под ним беснуется основа.Как странно Горчакову говоритьбезумными словами Горбунова!»

V Песня в третьем лице

«И он ему сказал». «И он емусказал». «И он сказал». «И он ответил».«И он сказал». «И он». «И он во тьмувоззрился и сказал». «Слова на ветер».«И он ему сказал». «Но, так сказать,сказать «сказал» сказать совсем не то, чтоон сам сказал». «И он «к чему влезатьв подробности» сказал; все ясно. Точка».«Один сказал другой сказал струит».«Сказал греха струит сказал к веригам».«И молча на столе сказал стоит».«И, в общем, отдает татарским игом».«И он ему сказал». «А он связали свой сказал и тот, чей отзвук замер».«И он сказал». «Но он тогда сказал».«И он ему сказал; и время занял».«И он сказал». «Вот так булыжник вдругшвыряют в пруд. Круги — один, четыре…»«И он сказал». «И это — тот же круг,но радиус его, бесспорно, шире».«Сказал — кольцо». «Сказал — еще кольцо».«И вот его сказал уткнулся в берег».«И собственный сказал толкнул в лицо,вернувшись вспять». «И больше нет Америк».«Сказал». «Сказал». «Сказал». «Сказал». «Сказал».«Суть поезда». «Все дальше, дальше рейсы».«И вот уже сказал почти вокзал».«Никто из них не хочет лечь на рельсы».«И он сказал». «А он сказал в ответ».«Сказал исчез». «Сказал пришел к перрону».«И он сказал». «Но раз сказал — предмет,то также относиться должно к ону».

«И он ему». «И он». «И он ему».«И я готов считать, что вечер начат».«И он ему». «И все это к тому,что оба суть одно взаимно значат».«Он, собственно, вопрос». «Ему — ответ».«Потом наоборот». «И нет различья».«Конечно, между ними есть просвет».«Но лишь как средство избежать двуличья».«Он кем (ему) приходится ему?»«И в неживой возможны ли природесношенья неподсудные уму?»«Пусть не родня обычная, но вроде?»«Чего не разберет судебный зал!Сидит судья; очки его без стекол».«Он кто ему?» «Да он ему — сказал».«И это грандиознее, чем свекор».

«Огромный дом. Слепые этажи.Два лика, побледневшие от вони».«Они не здесь». «А где они, скажи?»«Где? В он-ему-сказале или в оне».«Огромный дом. Фигуры у окна.И гомон, как под сводами вокзала.Когда здесь наступает тишина?»«Лишь в промежутках он-ему-сказала».«Сказала, знаешь, требует она».«Но это же сказал во время она».«А все-таки приятна тишина».«Страшнее, чем анафема с амвона».«Так, значит, тут страшатся тишины?»«Да нет; как обстоятельствами местаи времени, все объединенысказалом наподобие инцеста».

«И это образ действия?» «О да.Они полны сношеньями своими».«Когда они умолкнут?» «Никогда».«Наверное, как собственное имя».«Да, собственное имя — концентрат.Оно не допускает переносов,замен, преображений и утрат».«И это, в общем, двигатель вопросов».«Вот именно! И косвенная речьв действительности — самая прямая».«И этим невозможно пренебречьбез личного ущерба». «И, внимая,тому, что Он Сказал произнесет,как дети у церковного притвора,мы как бы приобщаемся высот,достигнутых еще до разговора».

«Что вам приснилось, Он Ему Сказал?»«Кругом — врачи». «Рассказывать подробно».«Мне ночью снился океанский вал.Мне снилось море». «Неправдоподобно!»«Должно быть, он забыл уже своихлисичек». «Невозможно!» «Вероятно».«Да нет, он отвечает за двоих».«И это уж, конечно, необъятно».«Я видел сонмы сумеречных вод.Отчетливо и ясно. Но при этом,я видел столь же ясно небосвод…»«И это вроде выстрела дуплетом».«И гребни, словно гривы жеребцов,расставшихся с утопленной повозкой».«А не было там, знаете, гребцов,утопленников?» «Я не Айвазовский.Я видел гребни пенившихся круч.И берег — как огромная подкова…И Он Сказал носился между тучс улыбкой Горбунова, Горчакова».

VI Горбунов и Горчаков