Жизнь волшебника - Александр Гордеев

– Живу, как видишь. Ребёнка вот сделали, – говорит он, кивая в сторону пакетов из магазина, –

ну, а ты как? Ты здесь на всю жизнь теперь?

– Да что ты! Знаешь, как опротивело мне тут всё! Вот доведу своих учеников до экзаменов и

уеду.

– Куда?

– Э-э, мир большой. Жена и дети не держат. Уеду, куда глаза глядят. .

– А домой они у тебя не глядят?

– Ну, ты знаешь, что там у меня… Куда мне ехать?

– Придумаем что-нибудь. Для начала у нас поживёшь. Места хватит. .

Бабушка возвращается быстрей, чем можно было ожидать. До магазина она не дошла: кто-то из

встречных сказал ей, что хлеб ещё не привезли.

– О-па-па! – восклицает она, всплеснув руками. – Они уже сидят тут, посасывают! Так я и знала!

– Да ладно тебе, – говорит Серёга. – Приехал мой лучший друг. Что, нельзя?

– Чего ж не лучший, если с бутылками…

– Да отстань ты, – отмахивается Серёга, – у него вон родители погибли, дай хоть спокойно

помянуть.

Роману становится не по себе от такой отговорки.

– А-а, – говорит бабушка, – это которые на пожаре-то сгорели? Все сгорели-то? – спрашивает

она Романа.

Роман отворачивается.

– Все! – резко отвечает за него Серёга.

– По пьянке, наверно…

– Да отстань ты! Тебе всё по пьянке!

Бабушка, безнадёжно махнув рукой, уходит к себе. Роман некоторое время сидит молча,

переваривая неприятную сцену.

– Слушай, – просит он, – а сыграй-ка на баяне, а?

– Баян в школе. Могу на гитаре.

Гитара у него так себе: где-то случайно подобранная, обшарпанная, с какими-то глупыми

наклейками. Звук плоский, но настроена прекрасно. Серёга играет что-то классическое. Его пальцы

бегают так стремительно, что дыхание перехватывает от восторга. Это как чудо: слышать вживую

такую музыку впору где-нибудь в концертном зале, но чтобы вот так банально – на кухне… Его

мастерству уже поздно завидовать – слишком далеко он ушёл. Господи, да когда же ему

рассказать об этом эпизоде с Элиной? Сколько можно держать это в себе!?

Наконец пьеса закончена, и Серёга, слушая затухание последнего аккорда, склоняет голову.

Склоняет даже с какой-то неловкостью, ведь он на этой высоте для друга уже недоступен. Талант и

умение не раздавишь, как грузди в рюкзаке, упав на них спиной, чтобы уравняться.

– Ох, до чего же коротка она, эта жизнь наша, – вдруг с такой горечью произносит Серёга, что у

Романа сжимается сердце.

Не по возрасту ему ещё говорить такие слова и так горько вздыхать. Откуда в нём это? Чего,

казалось бы, грустить при молодости и здоровье? Но в глазах друга слёзы, и Роман чувствует себя

беспомощным. Мокрые, большие, как у коровы, глаза Серёги потрясают больше его музыки. Что

происходит с этим взрослым, умным, талантливым человеком?

– Чего это ты вдруг? – участливо спрашивает Роман.

– Как мы все одиноки… – бормочет Серёга, в отчаянии качая головой.

289

– Э, да ты всё о том же, – вспоминает Роман их давний разговор. – Но теперь мне и поддержать

тебя нечем. Ещё совсем недавно я думал, что от одиночества спасает любовь, дружба, семья.

Только и это, кажется, не то. Единственно, что нам остаётся – это просто быть сильными. Каждому

по себе. Просто так, без всякой причины, из одного голого принципа. Принять одиночество как

норму. И выстоять в единственном числе против всего остального мира. Вот если поставить вопрос

именно так, то можно почувствовать себя уже не просто каким-то жалко одиноким, а полноценно

одиноким. А это уже статус. И в этом случае, если у тебя появится кто-то, с кем ты почувствуешь

себя не одиноким, то просто прими его как сюрприз. Но не жди как что-то обязательное.

– Это точно, – соглашается Серёга, – опор у нас не остаётся. Раньше меня хоть совесть мучила

за себя, за мать, за отца, а теперь за что она должна меня мучить? Теперь я оскотинился до такой

степени, что даже повеситься не могу…

Роман откидывается на спинку стула, глядя отстранённо и озадаченно. Серёга говорит это так,

как будто только то и делает, что всё время пытается повеситься, будто это – основная его забота.

– А ничего смешнее ты сказать не можешь? – усмехнувшись, спрашивает Роман. – Ну, ты,

однако, и дурак…

И всё же, чем больше они говорят о разных своих неприятностях, тем больше ощущают себя

людьми, невероятно ценными друг для друга.

Очень скоро бабушка появляется снова.

– Чо, уже и запели? – саркастически говорит она, видя внука в обнимку с гитарой. – Батюшки,

да как же вы эту холеру без закуски-то пьёте?! Ужин варить надо. О-о-о! – восклицает она, глянув в

окно, – хлеб несут. Ну-к, Сергей, сбегай.

Серёга уходит, захватив сумку. Бабушка гремит кастрюлями, и гость, пытаясь добиться её

расположения, напрашивается чистить картошку.

– Ты женатый? – добрея от его умения ловко работать ножом, спрашивает бабушка.

– Женатый, женатый.

– Это хорошо… – ещё более ласковеет она. – А вот чо с нашим-то делать, а? Я уж вся

испереживалась. Запивается вконец. Мы с дочерью, с Татьяной, позвали его сюда, думали, что он

тут без друзей пить не будет. Так он и без друзей пьёт. Напился как-то и упал в улице, возле

кювета. Опозорился на весь посёлок. А ведь какой парень был! Мы нарадоваться не могли. И чо с

ним тако? Жениться не хочет. А тут такие невесты! И квартира есть: Татьяна к мужу переехала. Так

нет же, ничо ему не надо. Те сволочи на пару в Пылёвке глотки заливают, последнее пропивают,

этот – здесь. Да за что же мне такое наказание-то, а?

И что тут скажешь? Ей ведь и впрямь не позавидуешь. Можно представить, какой кавардак

стоит в её душе. Нормальная, вроде бы, жизнь, никакой войны нет, а горе – вот оно. Причём

вкруговую.

– Может, хоть ты подействуешь на него, если друг? – с надеждой просит она Романа.

Роман лишь грустно и виновато покачивает головой.

Когда Серёга приносит хлеб, бабушка, доварив суп, успокоенно уходит в свою комнату. Серёга,

выждав пока за ней закроется дверь, берётся за новую бутылку.

– Слушай-ка, – теперь уже по-другому замечает Роман, – а не слишком ли ты налегаешь на это

пойло, а?

– Да это ж на пользу, – с усмешечкой отмахивается тот. – Кругом такое напряжение, что надо

иногда расслабиться.

– Но ты же гробишь себя…

– Мне вот даже интересно, чего же это она про меня наплела?

– Да вот хотя бы про то, как ты пьяный на улице валялся. Не было такого?

– Ну, было разок.

– Так и не говори, что наплела! Ты свой талант пропить не боишься?

– Не боюсь. Всё творческое водка убивает в последнюю