Жизнь волшебника - Александр Гордеев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
неизбежной сегодня грязи, и застывает. За окном светло, время сейчас позднее, но уже в двух
метрах от дома ничего не видно от белой снежной вьющейся реки, которая сплошным потоком
стекает с неба. Эта река столь мощна и обширна, что их дом похож в ней, наверное, на песчинку.
Роман идёт в большую комнату, смотрит в ограду с другой стороны дома: здесь этот снежный,
наискось текущий поток намывает у сарая огромный сумёт взамен недавно растаявшего.
Самолётик на столбе не дотыкается до места: его рвёт из стороны в сторону, пропеллера не видно
вовсе. Сколько же оборотов сделал он за эту ночь, пока они спали!? Какая активная,
самозабвенная, но пустая работа! Роману даже жаль его: зачем, для чего он сделал этот
самолётик и заставил так по сумасшедшему работать? Пелёнки на проводе уже не парят. За ночь
их закрутило настолько, что провод превратился в тряпичную верёвку. Теперь придётся идти и как-
то распутывать.
В комнате же хоть и идёт пар изо рта, но всё равно куда теплей, чем на улице. Почему комнату
не выдуло – не понятно. Однако когда Роман выходит во двор и смотрит на стену, то причина
непроницаемости стены становится ясной – оказывается она полностью покрыта ледяным
панцирем. Все щели зашпаклёваны льдом.
Весь день потом Роман между делом поглядывает в окно, любуясь красавцами сугробами – ну,
до чего ж они велики и элегантны! Прямо белые киты!
Пасмурная, ветреная и сонливая погода продолжается три дня лишь с краткими просветами,
кажется, специально для того, чтобы можно было принести дров и сходить по нужде. Роман
вспоминает, что о какой-то страшной пурге рассказывала ему мама в письме на службу. Он
перебирает родительские письма пятилетней давности, теперь невероятно дорогие, поскольку это
единственная память о родных, и в одном письме находит, что искал. Действительно, пять лет
назад мама писала, что уже в мае здесь во время пурги замерзло три человека и целая отара
овец. Что ж, стоит сейчас лишь взглянуть в окно, чтобы понять: ничего удивительного в этом нет.
Окажись в такую погоду где-нибудь в степи – и не выживешь.
Зато какая идиллия наступает в утро четвёртого дня! Будто вместе с ветром и с пропеллером
флюгера остановилось и время. Весь воздух и в доме, и на веранде, и на крыльце пахнет свежим,
постиранным бельём, занесённым с мороза. Ох, сколько же белья нужно выморозить для такого
запаха! Пространство продраено до такой степени, что, должно быть, и на сотни километров, куда
ни глянь, в нём нет и пылинки. Маленькие чёрные камешки различимы даже на обнажённых
далёких сопках. А в бинокль так сейчас и самые дальние звёзды увидишь, не то что камешки.
В ограде вольно и величественно лежат два сугроба-кита, если киты действительно бывают
такими белыми и огромными. Они скрывают под собой штакетник, так что шток флюгера кажется
просто воткнутым в снег. Около гаража, разбивающего поток ветра, сугробы завёрнуты
причудливыми пиками. Если на мгновение представить себя лилипутом и взглянуть на эти пики с
их подножья, то – да! Это – Альпы и Джомолунгмы!
Дверь сарая, около которой Роман с Ниной три дня назад радовались первому грому, занесена
под шифер. Роман ходит по сугробам, они туги и гулки, как барабаны, под валенками шуршат как
пенопластовые и не оставляют на себе следов. Вместо того, чтобы откопать воротца, ведущие в
туалет, Роман просто вырезает лопатой ступеньки в боках этих великанов, чтобы ходить поверх
штакетника, коротко торчащего, как позвонки какого-то доисторического чущища.
После метели несколько дней подряд светит пронзительное, припекающее весеннее солнце. Но
сугробы столь велики, что держатся больше недели. Интересно наблюдать, как они ужимаются.
Для этого надо каждый день на границе снега и освобождённой земли с прошлогодней сухой
травой чертить щепкой метку, как делают на реке, чтобы заметить пребывание или убывание воды.
Чего уж тут обижаться на жизнь – жизнь сама по себе не жестока. Сколько счастья
обнаруживается в самом простом – в том, чтобы вот так незамысловато и спокойно жить,
наблюдая за ветром, флюгером и солнцем…
А вот и обещанная собака. Щенка Мотя-Мотя уже не подкидывает, а привозит открыто.
– Гляди, какого зверя тебе привёз, – говорит он.
285
Щенок худой, с большими лапами, которые он ставит нарастопырку, смотрит глубокими карими
глазами.
– Откуда? – спрашивает Роман, тут же невольно потянувшись к этому подарку, потрепав его по
ушам и по голове.
– С отары Никиты Багрова. У него сучка есть, очень хорошо овец пасёт. Ну, и, чтобы она пасти
не переставала, Никита обычно сразу, как только она ощенится, топит весь её выводок. А в этот
раз она его обманула, убежала в березняк, выкопала нору и ощенилась там. Там их и выкормила, а
Никита никак место найти не мог. А когда нашёл, то увидел, что они уже подросли. Он посмотрел,
посмотрел, да решил пока не убивать, пусть, мол, на шапку подрастут. Всего щенков было пять
штук, вперемежку, серые и чёрные, он даже рассчитал, какой на верх шапки пойдёт, какой на ухо.
Но я у него двоих забрал: одного – тебе, другого – ещё одному другу. Так что весь его раскрой
испортил – не получится теперь шапка.
Целый день Роман думает, какую бы кличку дать новому члену своего семейства. «Значит, ты
степняк, если в степи родился, – разговаривает он со щенком. – И твоя кличка должна быть
соответствующая. А что у нас в степи? Ковыль да дикий лук мангыр. Вот Мангыром-то ты и будешь
зваться. А что? Мангыр! Если называть, отвлечённо от лука, то неплохо звучит».
Роман сколачивает щенку жилище – примитивную конуру из ящика, но у того своё мнение на
этот счёт – он роет яму под крыльцом и скрывается там. Видя такое дело, Роман запихивает ему в
дыру старую телогрейку – пусть приспосабливается сам, как хочет, если уж такой
самостоятельный.
ГЛАВА СОРОК ПЕРВАЯ
Поездка к другу
На подстанцию впервые приезжает бригада из Сетей. Роман слышит, как около дома
останавливается машина, а потом – как в соседнюю половину входят люди, топая по гулкому полу.
Он идёт взглянуть, кто это там, и видит «колун», стоящий недалеко от оборудования подстанции,
огороженного сеткой-рабицей. Сами приехавшие ходят, осматривая дом. Роман знакомится с ними,
открывает ключом комнату, предназначенную для аппаратуры связи. Приехавшие вносят туда
инструменты, мешок с продуктами. Главный из них – высокий, с усиками, инженер Юрий
Соболинский, второй (он же водитель),
