Жизнь волшебника - Александр Гордеев

предложить, – это снова жить отдельно, пусть хотя бы и на отшибе.

Нина в чужом для неё селе и впрямь чувствует себя потерянной. Здесь даже её выстраданная

беременность для всех незаметна и обычна. Равнодушным кажется и муж. Конечно, его беду она

разделяет, как может, понимая, что пережить такое нелегко, но ведь и её потребность в ласке и

сострадании надо кому-то понимать. Почему она постоянно обделена? Почему в их жизнь то и

дело вторгается что-нибудь лишающее её заботы и внимания?!

В конце марта Смугляна благополучно и без всяких осложнений рожает девочку. Роман

воспринимает это с радостным спокойствием. Имя не обсуждается. Родился бы мальчик – стал бы

Михаилом, родилась девочка – значит, Маруся, в честь бабушки. Хотя татарское имя подходило бы

дочке больше. Рассматривая эту крохотулечку, Роман видит яркую отличительную черту –

монгольское веко, как у Смугляны. Кровь жены оказывается сильнее.

На другое утро после появления дочки Роман думает, что ведь надо бы запомнить как следует

каким был вчерашний день, чтобы когда-нибудь потом рассказать о нём Машке. Так вот, её день

был очень солнечный, надо даже уточнить – по-забайкальски солнечный, очень светлый и ясный.

Днём температура была минус десять градусов, а в её первую ночь на этом свете мороз едва не

доходил до минус тридцати. Неплохая закалка с самого начала. А что, если это событие отметить

посадкой топольков в верхней части ограды? Да только земля ещё и на солнцепёке как камень. Не

менее, чем через месяц отойдёт.

И вот они в своём новом доме. Дочка всю ночь спит спокойно (кроватка для неё нашлась в

семействе Бори Калганова). Утром Нина поднимается взглянуть на ребёнка, укрывает Машку и

снова приникает к тёплому мужу. Но Роман уже не спит.

Интересно в утро первого дня, проснувшись в новом доме, видеть на его потолке яркие

солнечные блики, которые теперь предстоит видеть постоянно. В просторном доме дышится

хорошо. Лёгкий, выветренный запах краски кажется приятным запахом новизны. Но сделано,

конечно, ещё не всё. В большой комнате одни недоделки. Стены оклеены лишь газетами.

Неудобно клеить ленты обоев одному. Ну да ничего, оклеят теперь вместе, между делом.

Лёжа с открытыми глазами, Роман слышит под окном какое-то попискивание, похожее на плач.

Чуть отстранив Нину, приподнимается, выглядывает в окно, но так ничего не увидишь. Тогда,

оставив тёплую постель, Роман накидывает куртку и выходит на крыльцо. На дощатой завалинке –

пушистый колобок жалобно мяукающего котёнка. Роман берёт его на руки, ощущая холодные

лапки, смеётся, идёт порадовать Нину: вот какая забава будет потом Машке.

– Смотри-ка, – шепчет он жене, открывшей глаза, – у нас в семействе ещё одно прибавление.

– Зачем ты его взял? – восклицает Смугляна, брезгливо отпрянув от котёнка, который от

поглаживания мурлычет, как маленький моторчик, – а если он больной!?

– Никакой он не больной. Его просто кто-то выкинул на дороге, он и прибежал к дому.

– Ну, не знаю, – капризно произносит Нина, – не терплю кошек. Зачем она нам? У Матвеевых,

кстати, нет кошки. Отнеси им…

– Странно, – растерянно говорит Роман, – я и не знал, что ты не любишь кошек. Их любят почти

все женщины…

– Кто это все?!

Вздохнув, Роман выходит из спальни. «Ну уж, нет, – думает он, – в этом доме я тоже что-то

решаю. Надо просто взять и настоять на своём». Однако, чуть поостыв, он придумывает тактику

хитрее: пусть котёнок с недельку поживёт где-нибудь под крыльцом – Смугляна и привыкнет. Или

уж правда отнести котёнка Матвеевым? Ладно, там видно будет. Отыскав возле дома консервную

банку, брошенную строителями, Роман тщательно вымывает её под умывальником, приносит

молоко.

Течение струйки молока в банку прерывает плач ребёнка в доме. Роман даже теряется от этого

нового, но такого невероятно радостного звука! Ах, как здорово она орёт! Роман ещё толком и не

слышал этого. Вчера вечером Машка лишь едва пикнула, ночь проспала спокойно, но зато сейчас

– орёт от всей души в своём новом доме! А как же! Натерпелась, намолчалась, хватит! Жрать пора!

Да-да, надо покричать в этой тишине, освоить как следует новые стены! Войдя в дом, Роман

наблюдает, как Нина пеленает орущую дочку. Жена ещё не умеет, не всё у неё получается.

– Дай-ка я, – просит он.

С первого раза не выходит и у него, но уже со второго он, вспомнив всё, пеленает почти

образцово.

281

– Надо же, – растерянно произносит Смугляна, видя к тому же, что дочка быстро успокоилась, –

откуда ты умеешь?

– А то ты не знаешь откуда…

Роману хочется пошутить, что, мол, чего же тут нормальной пелёнкой-то не пеленать, а вот

попробовала бы ты распоротыми бабкиными панталонами… Однако это и самому не очень

приятно вспоминать.

– Да, тебе это привычно, – почти с укором говорит Нина. – У тебя, наверное, уже и прежней

свежести ощущений нет.

– Да уж, конечно, старость – не радость, – едко поддакивает Роман.

Он смотрит, как жена кормит грудью, и ничего не поймёт. Ну вот вроде бы всё хорошо. Он

сделал всё, что мог с домом, у них родился замечательный, спокойный ребёнок, сегодня первое

утро в их новом доме, но почему она всем недовольна? Отчего её отчуждение? Почему даже

сегодня между ними не возникает тепла? Так что, не лучше ли пойти заняться дровами?

Колоть мёрзлые дрова – одно удовольствие: поленья сами звонко и освобождённо отскакивают

друг от друга при одном касании колуна к чурке. Минут через двадцать, уже дымясь паром,

поднимающимся от скользкой мокрой спины под рубашкой, Роман останавливается и отдыхает,

цепко, с осознанием своего осматриваясь вокруг. Подстанция стоит в окружении сплошного

заснеженного простора! Уж эту белизну не вытопчешь, как в детстве вытаптывал огород – никаких

валенок не хватит. Да и прежнего, тёмного зова крушить нет – теперь он вымещен другими

желаниями.

Простор во все стороны, а внизу – село. Как понять, куда исчезли отец и мама, которых нет ни в

селе и нигде больше? Как это можно жить, смеяться, пить бражку, рассуждать о чём-то, а потом

взять и исчезнуть совсем? Как можно сначала быть таким живым и реальным, а потом

раствориться без остатка? Как можно жить в памяти, не существуя на самом деле? Ну хорошо, вот

сейчас родители в его душе, а если исчезнет он сам? Значит, исчезнут и они. Всё равно другие

люди помнят их меньше. Тогда и конец всему. Не правильно как-то всё это устроено, какая-то

здесь недоработка. Понять бы вот только, что именно не правильно. Во всяком случае, то, что