Свободное радио Альбемута. - Филип Дик

— С другой стороны, я видел восьмидесятилетних заключенных, которые радовались жизни и мечтали протянуть подольше. Я сел на иглу еще совсем сосунком. Я кололся и кололся и наконец загремел на десять лет. Я так много кололся — героин с препаратом «С», — что ничего другого никогда не делал. И ничего больше не видел. Теперь я сошел с иглы и очутился здесь. Знаешь, что я заметил? Самое главное, что изменилось? Я начал _видеть. И слышать. Например, журчание ручьев, когда нас пускают в лес, — тебе потом покажут наши фермы и все прочее. Я иду по улице, просто по улице, и вижу собак и кошек, даже маленьких. Никогда их раньше не замечал. Я видел только иглу. — Майк посмотрел на часы. — Так что я понимаю, каково тебе, — добавил он.

— Тяжело…

— Всем здесь было тяжело. Многие, конечно, потом опять начинают. Если бы ты сейчас ушел, тоже бы начал, сам знаешь.

Брюс кивнул.

— Здесь каждому есть что вспомнить. Я не говорю, что тебе легче, чем другим. Эдди — другое дело: он бы сказал, что все твои проблемы — лажа. Ничьи проблемы не лажа. Я вижу, как тебе плохо, я сам прошел через это. Теперь мне гораздо лучше. Ты с кем живешь?

— С Джоном.

— Значит, твоя комната на первом этаже?

— Мне нравится.

— Да, там тепло. Ты, должно быть, все время мерзнешь. Я тоже постоянно дрожал и делал в штаны. Но знаешь, тебе не придется переживать это заново, если ты останешься в «Новом пути».

— Надолго?

— На всю жизнь.

Брюс поднял глаза.

— Я, к примеру, выйти отсюда не могу, — сказал Майк. — Сразу сяду на иглу. Слишком много дружков осталось. Опять на улицу — толкать и колоться, — загремлю в тюрягу лет на двадцать. А знаешь, мне тридцать пять, и я женюсь в первый раз. Ты видел Лору, мою невесту?

— Мм…

— Ну, такая хорошенькая, пухленькая?

Брюс кивнул.

— Она боится выходить отсюда. С ней всегда должен кто–то быть. Мы собираемся в зоопарк… На следующей неделе мы ведем сына директора–распорядителя в зоопарк Сан–Диего. Лора перепугана до смерти… Даже больше, чем я.

Молчание.

— Ты слышал, что я сказал? — спросил Майк. — Я боюсь идти в зоопарк.

— Да.

— Не припомню, чтобы я был в зоопарке… Что там делают? Ты не знаешь?

— Смотрят в разные клетки и вольеры…

— А какие там животные?

— Разные…

— Дикие небось. И всякие редкие.

— В зоопарке Сан–Диего почти все есть.

— А у них есть эти… как их… медведи коала?

— Есть, — кивнул Брюс.

— Я раз видел рекламу по телику, с коалами. Там они прыгают. И вообще прямо как игрушечные.

— Я слышал, что первых плюшевых медведей — тех, в которых дети играют, — делали с коал, еще в двадцатых.

— Не может быть. Их ведь, наверное, встретишь только в Австралии? Или они вообще вымерли?

— В Австралии их навалом, — сообщил Брюс. — Но вывозить запрещено — ни живых, ни шкуры. Их охраняют.

— Я никогда нигде не был, — сказал Майк. — Только возил героин из Мексики в Ванкувер. Всегда одним и тем же путем. Жал на всю катушку, лишь бы поскорее покончить с делом. Здесь мне доверили машину. Если тебе станет невмоготу, я тебя покатаю. Покатаемся и поговорим. Я не против. Эдди и другие — их уже нет здесь — делали это для меня. Я не против.

— Спасибо.

— А теперь пора в койку. Тебе завтра на кухню? Ну там — столы накрывать и все такое?

— Нет.

— Тогда мы встаем в одно и то же время. Увидимся за завтраком. Сядешь ко мне за стол, и я познакомлю тебя с Лорой.

— Когда вы женитесь?

— Через полтора месяца. Обязательно приходи. Хотя, конечно, свадьба будет здесь, так что все и так придут.

— Спасибо.

Игра… Они орали на него что есть мочи. Вопящие рты со всех сторон. Брюс молча сидел и смотрел в пол.

— Знаете, кто он? Гомик! — Визгливый голосок заставил его поднять глаза. Прищурившись, он разглядел среди искаженных ненавистью лиц девушку–китаянку. — Гомик сраный, вот кто ты! — еще пронзительней взвизгнула она.

— Поцелуй себя в задницу! Поцелуй себя в задницу! — завывали остальные, усевшись в круг на ковре.

Директор–распорядитель, в красных шароварах и розовых туфлях, радостно ухмылялся. Крошечные глазки–щелочки весело блестели. Он раскачивался взад–вперед, подобрав под себя длинные тощие ноги.

— Покажи нам свою задницу!!! Вонючую задницу!

Это особенно развеселило директора–распорядителя, и он начал подпевать общему хору скрипучим и монотонным голосом. Казалось, скрипели дверные петли.

— Гомик сраный! — уже почти в истерике завывала китаянка. Ее соседка надувала щеки и хлопала по ним ладонями, издавая неприличные звуки.

— Иди, иди сюда! — Китаянка развернулась и выставила зад, тыча в него пальцем. — Поцелуй меня в задницу, ты ведь любишь целоваться! Иди сюда, целуй, гомик!!!

— Поцелуй нас, поцелуй! — надрывалась толпа.

Брюс закрыл глаза, но легче не стало.

— Ты гомик! — медленно и монотонно произнес директор–распорядитель. — Дерьмо! Падаль! Срань вонючая! Ты…

Звуки в ушах смешивались, превращаясь в нечленораздельный звериный вой. Один раз, когда общий хор на мгновение стих, он различил голос Майка и открыл глаза. Майк сидел с багровым лицом, затянутый в тесный галстук, и бесстрастно смотрел вперед, на него.

— Брюс, зачем ты здесь? Что ты хочешь нам сказать? Ты можешь что–нибудь рассказать о себе?

— Гомик!!! — заорал кто–то, подпрыгивая на месте, как резиновый мяч. — Кто ты, гомик?

— Расскажи нам! — заверещала, вскочив, китаянка. — Ты, грязный гомик, падаль, жополиз, дерьмо!!!

— Я… — выдавил он. — Я…

— Ты вонючее дерьмо, — сказал директор–распорядитель — Слабак. Блевотина. Мразь.

Он больше ничего не мог разобрать, все смешалось. Казалось, он перестал понимать смысл слов и вдобавок забыл сами слова. Только продолжал чувствовать присутствие Майка, его пристальный взгляд. Он ничего больше не знал, не помнил, не чувствовал. Плохо… Скорей бы уйти. В душе росла пустота. И это немного утешало.

— Вот, гляди, — сказала женщина, открывая дверь. — Здесь мы и держим этих чудищ.

Брюс вздрогнул: шум за дверью стоял ужасающий. В комнате играла целая орава маленьких детей.

Вечером он заметил, как двое мужчин постарше, сидя в уголке за ширмой рядом с кухней, угощали детей молоком и печеньем. Повар Рик выдал им все это отдельно, пока остальные ждали ужина в столовой.

— Любишь детей? — улыбнулась китаянка, которая несла в столовую поднос с тарелками.

— Да.

— Можешь поесть вместе с ними.

— Правда?

— А кормить их тебе позволят позже, через месяц–другой… — Она замялась. — Когда мы будем уверены, что ты их не ударишь. У нас правило: детей никогда не бить, что бы они ни вытворяли.