Свободное радио Альбемута. - Филип Дик

— Нормально, — повторил Брюс, поднимая кружку обеими руками.

— Представь, что ты в состоянии лишь ощущать. Просто смотришь, но не живешь. Человек может умереть — и при этом продолжать существовать. Иногда из глаз человека выглядывает то, что умерло еще в детстве; умерло, но по–прежнему смотрит оттуда. И это смотрит не пустое тело, а то, что внутри него, — оно умерло, но продолжает смотреть, смотреть, смотреть и не может остановиться.

— Это и есть смерть, — сказал еще кто–то, — когда смотришь на то, что перед глазами, и не можешь отвести взгляд. Какая бы чертовщина там ни была, ты не в силах ничего изменить, посмотреть в сторону. Остается только смириться и принять то, что есть.

— А если вечно пялиться на банку пива? Не так уж плохо, а?

Перед обедом был дискуссионный час. Ведущие из числа персонала писали на доске тезисы, а затем начиналось общее обсуждение.

Брюс сидел, сложив руки на коленях, смотрел в пол и слушал, как закипает большой электрический кофейник. «Фу–фууу!» — завывал кофейник, и от этого звука делалось страшно.

«Живое и неживое обмениваются свойствами».

Рассевшись на складных стульях, аудитория принялась обмениваться мнениями. Эта тема, похоже, обсуждалась далеко не в первый раз; видимо, в «Новом пути» так было принято: думать снова и снова об одном и том же.

«Внутренняя энергия неживого больше, чем внутренняя энергия живого».

Страшное «фу–фууу» звучало все громче, но Брюс не двигался и не поднимал глаз, просто сидел и слушал. Из–за кофейника было трудно понять, о чем говорят вокруг.

— Мы накапливаем внутри себя слишком много энергии неживого и обмениваемся… Черт побери, кто–нибудь разберется с этим кофейником?!

Наступила пауза. Брюс сидел, глядя в пол, и ждал.

— Я напишу еще раз: «Мы отдаем слишком много жизненной силы в обмен на окружающую реальность».

Обсуждение продолжилось. Кофейник умолк, и все заторопились к нему с кружками наготове.

— Хочешь кофе? — Голос сзади, рука на плече. — Нед? Брюс?.. Как его зовуг — Брюс?

— Да.

Он встал и пошел вслед за всеми, ожидая своей очереди. Налив в кофе сливки и положив сахар, вернулся на место, сел на тот же самый стул и стал слушать дальше. Теплый кофе и ароматный пар. Хорошо…

«Активность не обязательно означает жизнь. Квазары активны, а медитирующий монах вовсе не мертв».

Брюс сидел, глядя в пустую фарфоровую кружку. Перевернув ее, он нашел фабричную марку. Сделана в Детройте.

«Движение по круговой орбите — абсолютное проявление неживого».

— Время, — произнес чей–то голос.

Он знал ответ: время идет по кругу.

— Верно, пора заканчивать. Кто–нибудь может кратко сформулировать вывод?

— Закон выживания — надо двигаться по пути наименьшего сопротивления. Следовать, а не направлять.

— Да, ведомые переживают ведущих, — прозвучал другой голос, постарше. — Вспомните Христа. Именно так, а не наоборот.

— Пора обедать — в пять пятьдесят Рик перестанет пускать.

— Поговорим об этом позже, во время Игры.

Скрип стульев… Брюс тоже поднялся, поставил свою кружку на поднос к остальным и присоединился к толпе выходящих. От них пахло одеждой. Приятный запах, только холодный…

Кажется, они хотят сказать, что пассивная жизнь — это хорошо. Но пассивной жизни просто не бывает. Здесь противоречие.

Что такое жизнь, в чем ее смысл?

Прибыла огромная охапка пожертвованной одежды. Кое–кто уже примерял рубашки.

— Эй, Майк, да ты клевый чувак!

Посреди гостиной стоял плечистый коротышка с кудрявыми волосами и, нахмурив брови, теребил ремень.

— Как им пользоваться? Почему не регулируется? — У него был широкий ремень без пряжки, и он не знал, как застопорить кольца. — Должно быть, подсунули негодный!

Брюс подошел к нему и затянул ремень в кольцах.

— Спасибо, — сказал Майк и, задумчиво выпятив губы, перебрал несколько рубашек. — Когда буду жениться, на свадьбу надену такую.

— Ничего, — кивнул Брюс.

Майк приложил к себе рубашку, отделанную на груди кружевами, и повернулся к двум женщинам, стоявшим у стены.

— Сегодня закачу вечеринку!

Женщины улыбнулись.

— Ну все! Обед! — громко объявил дежурный и подмигнул Брюсу. — Как жизнь, приятель?

— Нормально.

— Что дрожишь, замерз?

— Да, — кивнул он, — отходняк. Мне бы аспиринчику или…

— Никаких таблеток, — отрезал дежурный. — Иди–ка лучше поешь. Как аппетит?

Лучше… — Он покорно поплелся в столовую. Люди за столиками смотрели на него с улыбкой.

После ужина Брюс уселся на лестнице между первым и вторым этажами. Сидел на ступеньках, сгорбившись и обхватив себя руками, и смотрел, смотрел… Вниз, на темный ковер под ногами.

— Брюс!

Он не шелохнулся.

— Брюс!

Его потрясли.

Он молчал.

— Брюс, идем в гостиную. Ты должен сейчас находиться у себя в комнате, в постели, но нам надо поговорить.

Майк спустился с ним по лестнице в пустую гостиную и прикрыл дверь. Потом сел в глубокое кресло и указал на стул напротив. Майк выглядел усталым, его маленькие глазки припухли и покраснели.

— Я встал сегодня в пять тридцать. — Стук. Дверь приотворилась. — Не входите, мы разговариваем! Слышите?! — во весь голос закричал он.

Приглушенное бормотание. Дверь закрылась.

— Тебе надо менять рубашку несколько раз в день, — сказал Майк. — Сильно потеешь.

Брюс кивнул.

— Ты из каких краев?

Он промолчал.

— Когда тебе снова будет так плохо, приходи ко мне. Я прошел через это года полтора назад. Знаешь Эдди? Такой высокий, тощий, на всех наезжает. Он меня восемь дней катал на машине, не оставлял одного. — Майк внезапно заорал: — Вы уберетесь отсюда?! Мы разговариваем! Идите смотреть телевизор! — Он перевел взгляд на Брюса и понизил голос. — Вот, приходится… Никогда не оставят в покое.

— Понимаю, — сказал Брюс.

— Брюс, не вздумай покончить с собой.

— Да, сэр, — ответил Брюс, глядя в пол.

— Не называй меня «сэр»!

Он кивнул.

— Ты служил в армии, Брюс? Там все и началось? Ты в армии подсел?

— Нет.

— Ты закидывался или кололся?

Молчание.

— «Сэр»… — усмехнулся Майк. — А я десять лет срок мотал. Однажды восемь парней с нашего этажа в один день перерезали себе глотки. Мы спали ногами в параше, такие маленькие были камеры. Ты никогда не сидел в тюрьме?

— Нет, — ответил Брюс.

— С другой стороны, я видел восьмидесятилетних заключенных, которые радовались жизни и мечтали протянуть подольше. Я сел на иглу еще совсем сосунком. Я кололся и кололся и наконец загремел на десять лет. Я так много кололся — героин с препаратом «С», — что ничего другого никогда не делал. И ничего больше не видел. Теперь я сошел с иглы и очутился здесь. Знаешь, что я заметил? Самое главное, что изменилось? Я начал _видеть. И слышать. Например, журчание ручьев, когда нас пускают в лес, — тебе потом покажут наши фермы и все прочее. Я иду по улице, просто по улице, и вижу собак и кошек, даже маленьких. Никогда их раньше не замечал. Я видел только иглу. — Майк посмотрел на часы. — Так что я понимаю, каково тебе, — добавил он.