Совьетика - Ирина Маленко

Я пошла на почту и в единственный в Минларе магазинчик, которые были тут же у обочины – посмотреть, что и как. На почте никого не было, а в окно были видны пачки денег на столе. У нас, да и в Дублине тоже это окно давно уже оказалось бы разбитым! В магазинчике было тесно, продавались среди прочего "набора сельпо" какие-то совершенно экзотические провинциальные газеты. Народ в магазинчике говорил между собой по-ирландски… Кстати, моя хозяйка рассказала мне, что в школе ее детям государство приплачивает за знание ирландского языка по нескольку сотен фунтов в год, а тем, кто решает поселиться в Гэлтахте, государство помогает денежной ссудой на жилье.

Автобус пришел в половине 11-го вместо 10-и. Он был старый и битком набит говорящими по-ирландски бабушками, которые ехали в Фалькару за покупками. Ехал он из Данглоу. Бабушки верещали, из их речи мне не было понятно ни слова, за исключением вдруг промелькивающих "агус" (и) или "го май" (все в порядке), за окном светило солнышко, мелькали традиционные коттеджи, крытые соломой, и уже минут через десять мы были в Гортахорке. В народе Гортахорк и окрестности теперь так и называют – "Коста Дель Прово ". В прошлом году в адрес Гортахорка меня питали чувства типа "увидеть Гортахорк и умереть", – но все хорошо делать вовремя, и сейчас я даже удивлялась на себя, что во мне ну совершенно ничего не трепещет…

Фалькара была "возвращением в цивилизованный мир": магазины, в которых тебя пытаются обсчитать! И не один, а много. Именно в здешние пабы походить по вечерам советовал мне Финтан. Нет, увы, за отсутствием транспорта я такой возможности была лишена. Я накупила всяких "благ цивилизации", недоступных в Минларе, типа готовой жареной курятины, и успела на 12-ти часовой автобус….

…И все-таки и в Донегале мне не было покоя. Вместо того, чтобы спокойно отсыпаться по утрам и общаться с отдыхающими республиканцами в пабе по вечерам, по вечерам я часами ворочалась в постели, считая на небе звезды через окно, проделанное в крыше, а по утрам просыпалась ни свет, ни заря и бесцельно бродила по окрестным тропинкам, поедая на ходу попадающиеся по дороге в огромных количествах ягоды ежевики.

Я пробовала, как вы сами видите, все – ездила на катере на остров Тори, залезала там на скалы, бродила часами по бескрайнему пустому после отлива заливу в Гортахорке, прячась от океанского ветра за высокими дюнами… Но ничего не помогало: я думала только о Финтане. Когда вечером на небе зажигались звезды, я размышляла о том, а какие звезды там, где он сейчас: такие же, как у нас, или другие из-за близости к экватору. Когда я просыпалась утром, я думала о том, скоро ли мы его теперь увидим…

Так ничего и не вышло из этого моего отдыха. Мне не отдыхалось, не сиделось на месте.

Мне очень не хватало Финтана. Его мудрого совета, его спокойного тона, его уверенности в том, что справедливость на нашей планете восторжествует.

Когда я вернулась, было очень трудно настроиться на деловой темп после спокойной, сонной донегальской деревушки с ее единственным магазинчиком, совмещенным с почтой. А еще – хоть я и перебралась на Север уже некоторое время назад, только теперь я, пожалуй, начала в полной мере ощущать, насколько ненормален мир, в котором я живу: как только пересекаешь невидимую границу его с Югом, то тут же чувствуешь облегчение. Это был мир, где в порядке вещей были поджоги, отстрелы, шпики, избиения (кажется, ничего другого здесь в новостях и не показывают) – и невозможность было высказывать в открытую свои мысли. Здесь тебе грозила за это не какая-нибудь разборка на партсобрании – пуля в лоб. После Советского Союза и даже после Голландии к этому было трудно привыкнуть. Но было надо – и не для того, чтобы с этим смиряться, а именно для того, чтобы такое положение вещей в конечном итоге изменить. И я продолжала работать, брать свои интервью, делая для себя при этом заметки в памяти и не проявляя вслух гнева, когда я в очередной раз сталкивалась с интеллектуальным и моральным средневековьем…

***

…Виллем – длинный, тощий, чем-то напоминающий Кощея Бессмертного из детской сказки “Новогодные приключения Маши и Вити”, только не такой симпатичный – сидит у окна и курит. Он потягивает кофе в голландском стиле – крепкий, с молоком, но почти черный, с сахаром, но почти несладкий.

Когда живешь в Голландии, поневоле начинаешь думать, что голландцам жалко молока или сахара. Но им действительно нравится такой кофе, а мы с Виллемом – вовсе не в Голландии. Мы сидим в фойе самой часто взрываемой в прошлом гостиницы в Белфасте.

Виллем польшен моим вниманием к нему – тем, что я узнала о нем и решила взять у него интервью для ирландского радио. Ведь хотя он сам и считает себя радиожурналистом, его подлинной профессиональной “гражданской” специальностью был звукотехник на радио.

Виллем – голландец, и мы говорим по-голландски. К его большому удовольствию: приятно все-таки, когда вдали от дома незнакомый тебе человек вдруг заговаривает на твоем родном языке.

Виллем начал рассказ о себе с воспоминаний о детстве в далекой голландской провинции. Потом перешёл к собственно работе на радио. В Голландии Виллем был социалистом. Не настоящим социалистом, конечно, а сторником голландских “лейбористов”. В Северной Ирландии его симпатии повернулись на сторону местных фашистов. Не побоюсь использовать этот термин и называть вещи своими именами.

Приехал он сюда, в общем-то, из финансовых соображений: где работать «вольному журналисту»? В Израиле все “места под солнцем” голландскими журналистами уже раcхватаны, а “кушать хочется всегда”: надо же как-то зарабатывать на жизнь. Вот Виллем и решил попробовать для себя менее горячую точку: Белфаст.

– Ну и как, зарабатывается?

Виллем не улавливает иронии в моем голосе. Голландцы вообще славятся тем, что все воспринимают буквально – и мне самой приходилось бороться в себе с этой чертой после того, как я прожила в Нидерландах много лет. В Ирландии ничего воспринимать буквально нельзя. Во всяком случае, если ты хочешь её понять…

Он увлеченно начинает рассказывать мне о гонорарах. Когда что-нибудь случается – ну, какой-нибудь мощный взрыв, какой-нибудь очередной кризис в мирном процессе, очередной разгон демократически избранных местных органов власти колониaльными наместниками, – то Виллему удается быстренько запродать свой репортаж и получить круглую сумму. В другие времена ему бывает туго, и приходится затянуть пояс на и без того тощей талии. Сегодня он при деньгах, и чтобы продемонстрировать мне это, он заказывает нам обоим по ирландскому кофе – с виски…

После второй чашки ирландского кофе непривычного к виски голландца начинает тянуть на подвиги, и он стремится произвести на меня впечатление. Он рассказывает , каких местных знаменитостей ему довелось интервьюировать. Тримбл, Пейсли, Сэмми Вилсон, леди Силвия Хермон, Найджел Доддс … Я замeчаю, что юнионисты, причем крайние по своим взглядам, среди них – в преобладающем большинстве. Если Виллем и берет интервью у республиканцев, то это, как правило, диссиденты, которые ему нужны для очернения основной массы шиннфейновцев.

– Ну, а ты? Кого тебе удалось записать? – спрашивает он. Я, конечно, преуменьшаю свои достижения и скромно говорю:

– Ну, например, Мэри Нэлис .

– Крутая бабушка!- с уважением в голосе (не к Мэри, а ко мне, что мне это удалось!) говорит Виллем . И тут же сам начинает монолог о шиннфейновцах; о том, какие они, по его мнению, “сталинисты”.

– Эх, Виллем , не видел ты настоящих сталинистов! – вздыхаю я. Для меня-то они как раз «недостаточно сталинисты»…

Он все ещё ничего не понял и по-прежнему хочет произвести на меня впечатление. Рассказывает о том, где он живет: в центре Южного Белфаста, в районе, который опаснее Шанкилла и называется Виллидж – Деревня. Лоялистская деревня. Все здесь знают друг друга, и любой появившийся новичок проверяется досконально. Виллидж “прославился” тем, что недавно отсюда , учинив погром, прогнали единственную здесь африканскую семью, которая и понятия не имела, в какой гадюшник её поселили социальные службы. Когда я напоминаю Виллему об этом, он только отмахивается. И приглашает меня с собой завтра – интервьюировать Пейсли-сына:

– Я вас познакомлю! – Виллем явно думает, что я должна ну просто умереть от счастья!

– Знаешь, Виллем, у меня как-то несколько другие идеалы,- отшучиваюсь я. -Когда я была молодой, я мечтала встретить в своей жизни Патриса Лумумбу…

– Лумумбу? – восклицает здорово уже набравшийся Виллем .- Да это был фрукт тот ещё!

Хотя почему-то в чем. именно заключается это “тот ещё”, он не спешит мне объяснить.

Он торопится говорить о себе. А то вдруг я не успею оценить, какой передо мной талaнт, – ведь мне уже скоро пора домой. Когда он только что появился в Виллидж, для того, чтобы он там поселился, требовалось разрешение высшего собрания местных лоялистов! И они ему это разрешили! Зато теперь у него ни с кем нет никаких проблем, отношения просто замечательные.