Совьетика - Ирина Маленко

Наручники? Мне показалось, что я еще сплю.

Где это он? Да что случилось?

Я включила звук, прислушалась – да так и села на пол. В мыслях у меня не могло быть, что человек, который стал для меня за эти полтора года таким близким и родным (втайне я почти считала его своим отцом – во всяком случае, в духовно-идеологическом плане), оказывается, сейчас находится от меня за тысячи километров. В далекой Латинской Америке…

Все остальное было несущественно – и что арестовавшие его еще не выяснили, кто он; и что он там делал; и что о нем теперь наговорят по телевизору и напишут в газетах. Зная Финтана не с их слов, я была абсолютно уверена, что чем бы он там ни занимался, это было дело полезное для революции. Для того, чтобы противостоять тем, кто бомбил Югославию и разорял мою собственную страну под красивыми лозунгами «свободы и демократии». Финтан не был пустословом или фантазером. Я почувствовала гордость от того, что могу назвать своим другом такого человека. А я-то недооценивала его, думая, что он уже давно «ушел на пенсию»!

Существенным было теперь только то, что он – там, за океаном, в тюрьме одного из самых оголтелых на том континенте государств. И когда он теперь вернется в Ирландию, неизвестно. И я ничем, абсолютно ничем не могла ему помочь….

Естественно, что никто из нас, даже самые близкие его люди не знали о его поездке. Финнула с детьми в это время путешествовали по Ирландии на машине и узнали о происшедшем, когда на следующее утро пошли в какой-то деревне в магазин за продуктами – и увидели первые полосы газет….

Финнула была очень рассержена и отказывалась говорить о Финтане. Когда ее знакомые приставали к ней с глупыми расспросами типа «Ой, как мне тебя жаль! Ты ведь не знала об этом?», она, зная что все телефоны прослушивались, взрывалась:

– Конечно, знала. Если хотите знать, это я его туда отправила!

Но за показной сердитостью скрывалось, по-моему, то, что ей по-настоящему было за него страшно. И, честно говоря, в такой стране, как та, где его бросили за решетку, было чего бояться….

На работе я в тот день была в абсолютной прострации. Само собой, я никому не могла рассказать, что случилось – то есть, из новостей-то это и так все знали, но никто не знал, что я знакома с этим человеком, и больше чем просто знакома… Хорошо, что на следующий день у меня начинался отпуск!

***

…Я лежу в постели у открытого окна, за которым убаюкивающе-ласково шумит Атлантический океан. Ни ветерка, хотя еще сегодня утром, побитая песком и брызгами на пляже, я думала, что меня сдует прямо на остров Тори:Ночь кажется теплой, почти тропической, а сам пейзаж – совершенно южным, словно с какой-то рекламной картинки. И хотя я знаю, что это не так – я только что выходила на улицу в аранском свитере, – но по ирландским понятиям на дворе лето, а пожив здесь, учишься не переживать по таким пустякам, как пара градусов температуры воздуха или горстка дождя тебе в лицо.

Я – в Донегале. В том самом таинственном, мистическом Донегале, который кажется раем моим северным друзьям. Я только что выходила на улицу посмотреть на мириады звезд в небе, которые можно так хорошо рассмотреть, несмотря на свет маяка с острова Тори – единственный уличный свет, который отражается на потолке моей комнаты. Я хотела найти хоть одну падающую звезду, чтобы загадать, чтобы все было хорошо у Финтана, по чьему совету я отдыхаю здесь: Я думаю о нем все время. Да и когда же, как не в августе, искать падающие звезды в небе?

Пусть у тебя все будет хорошо, мо кара мор ! Когда ты вернешься домой, в родной Донегал, я буду говорить на твоем родном языке, я обещаю тебе.

…Донегал – это тоже Ольстер.

Об этом совсем не думаешь, когда приезжаешь сюда. На самом деле, географически, это самое северное из 32 ирландских графств. Именно здесь находится самая северная точка острова – мыс Малин Хед. Донегалу, когда-то так сильно пострадавшему от "картофельного голода", что он потерял значительную часть своего населения умершими и иммигрировавшими, как это ни странно и ни противоречиво, "повезло": его католическое население на начало 20х годов 20 века продолжало превышать протестантских колонистов, и его не захотели включать в "Северную Ирландию". Хотя и здесь есть свои оранжисты, марширующие раз в год в одном из здешних поселков, это является для местных жителей безобидной экзотикой: они составляют ничтожный процент населения, а большинство донегальских протестантов считает себя ирландцами, и в донегальских Гэлтахт часто можно увидеть вывески на ирландском языке над магазинчиками с явно шотландскими по происхождению фамилями – Макинтайр, Макфадден… Донегал – классический пример того, что представители обеих общин могут прекрасно жить в мире. Если нет поблизости подстрекающего их в своих интересах британского империализма.

Значительное количество протестантов проживает и в других графствах Ольстера, оставшихся за Ирландской республикой после раздела ее территории: Каване и Монагане. И хотя мне известны случаи "Ромео и Джульетты" в Монагане на почве происхождения, как правило, они кончаются мирно, а на мой вопрос, есть ли какие-то трения между общинами в приграничных графствах, фермер Фрэнк ответил, что, пожалуй, нет. За исключением того, что протестанты – из чувства солидарности – предпочитают делать покупки в лавочках, принадлежащих одному из них: Но разве это можно даже близко сравнить с тем зоопарком, в который превратили 6 графств британцы?

За время жизни в Ирландии я успела побывать здесь почти везде. Донегал оставался одним из немногих малознакомых мне уголков. Побывать здесь я мечтала уже давно: этот край – своего рода "республиканская Ривьера". Кого ни спроси в сентябре, где они отдыхали летом, почти все республиканцы назовут Донегал. Всем им дает новый заряд бодрости на предстоящий год этот красивый и суровый край, глядя на который, невольно вспоминаешь песню Кола Бельды: "Если ты полюбишь Север, не разлюбишь никогда!"

Это было одной из причин, побудивших меня увидеть Донегал собственными глазами: что такого особенного в нем, что дает столько сил и вдохновения этим людям в их нелегкой борьбе? Я хотела сама почувствовать, что он значит для человека, который приезжает сюда из 6 графств.

Другой причиной, как я уже говорила, был совет Финтана – одного из немногих людей, с кем я могла поделиться своими самыми сокровенными мыслями, чувствами и даже фрустрациями..

– Мне надоело быть "экзотическим животным"! Я просто хочу быть одной из вас! – сказала я ему за кухонным столом, когда он, по обыкновению, готовил для меня чай. И он, сам уроженец этих мест, посоветовал мне провести отпуск в Фалькаре, походить по здешним пабам и пообщаться с местными людьми.

– Вот увидишь, все станет другим после этого! Все образуется! – до сих пор звучит у меня в ушах его негромкий спокойный голос.

Его нет рядом. Его жизнь сейчас напоминает мою несколько лет тому назад, – когда каждый день казался дурным сном, плохим дешевым голливудским фильмом. Но все кошмарные сны когда-то кончаются – и я теперь знаю это. И я искала сегодня ночью в небе падающую звезду – для того, чтобы этот его дурной сон кончился поскорее. ..

Чем знаменит Донегал? Конечно же, своими длинными песчаными пляжами, которые на открытках так похожи на антильские (если бы не крытые соломой старые ирландские коттеджи на заднем плане). Конечно же, Гэлтахтом : именно в Донегале сохранилось, наряду с Коннемарой, наибольшее количество районов, где люди до сих пор еще говорят по-ирландски! Это породило здесь настоящее паломничество тех, кто стремится, вопреки практицизму сегодняшней жизни, выучить свой подлинный язык – язык своих предков. Летом по всему Донегалу открыты специальные школы – как для детей, так и для взрослых, в которых можно обновить свои познания в ирландском языке или начать учить его с нуля. Приезжают сюда для этого люди и из Америки, Голландии и других стран. А для подростков в Гэлтахте Донегала организуются специальные летние курсы, на которых за все время пребывания на них запрещается говорить по-английски. Ошибка прощается только на первый раз: пойманные во второй раз беспощадно посылаются домой, и нет большего стыда для ирландской семьи, чем такое вот преждевременное возвращение!

Не обходится и без курьезов: как рассказывала мне Мэри, одна из моих знакомых, когда она в ее отрочество была в Донегале на таком курсе, у одного из ее друзей начался приступ аппендицита. Никто не знал, как будет по-ирландски аппендицит – и бедняжка чуть не умер, пока Мэри не завопила, наконец: "Доктор! Ан оспидал !", и учителя не разобрались, что к чему.

Вам кажется это крайностью? А Вы знакомы с тем, как "милые и чрезвычайно цивилизованные", как нас заверяет сегодня наша пресса, англичане насильно отучали ирландцев от их родного языка? Еще 100-150 лет назад Гэлтахт был значительно больше. Как пишет английская писательница Лиз Кертис в своей книге "Все та же старая история: корни антиирландского расизма", "когда в 1831 году была введена так называемая "национальная" система образования – названная позднее поэтом-революционером Пориком Пирсом "орудием убийства": ирландскому языку в ней не было места, и он быстро начал вымирать. Ирландские дети должны были носить на шее особую табличку: каждый раз, когда ребенок говорил по-ирландски, на табличке делалась зарубка, и в конце дня его наказывали соответственно числу зарубок". Причем дети должны были доносить друг на друга – чтобы сильнее наказали не тебя, а другого….