Литература как жизнь. Том II - Дмитрий Михайлович Урнов

жизни у русских, образования – у русских и самый низкий социальный уровень – у русских… Возьмите социальную структуру каждого народа, и вы увидите, что буряты устроены лучше, чем русские». Поэтому и Шукшин, не покидавший родной почвы, чувствовал себя словно живущим на чужбине.

«Сейчас Шукшин не очень популярен» – это суждение академика Александра Панченко, высказанное в предисловии к русскому изданию упомянутой книги Евгения Вертлиба, относится к следующей эпохе, к истории уже другой России – не советской, перестроившейся, когда народный материк, обретший голос в прозе Шукшина, оказался обойден, обманут и был вынужден вести борьбу за существование.

С тем, что интерес понизился, причем, не только к Шукшину, но и к другим писателям его поколения, так называемым «шестидесятникам», отчасти согласна Екатерина Васильевна Шукшина, дочь Василия Макаровича, литературный труженик, переводчица. В пору радикальных перемен фигуры «шестидесятников», безусловно, не первенствовали.

Книга Павла Глушакова – плод передышки, когда накатилась новая волна интереса к Шукшину и люди, ставшие бывшими (советскими), устремились на поиски источника желанного и необходимого духовного возрождения. У меня о том, каков сейчас интерес к Шукшину, представление, признаюсь, фрагментарное. Сужу по его книгам, доступным в местном магазине русской книги. Не могу сказать, что книги расхватывают, но тут книг вообще не расхватывают. Всё же интерес есть, владелица магазина предложила мне вместительный сборник рассказов, выпущенный издательством «Вагриус» под названием «Шире шаг, маэстро» (составитель, увы, не указан). Был мне предложен и целый том, «Калина красная», с текстом киноповести, с записью текста по фильму, с комментариями и иллюстрациями, но, к сожалению, без реквизитов, что придает этому изданию «пиратский» оттенок нелегальности. Но мои недоумения отпали, когда я прочел, что в составлении тома вместе с зарубежным шукшинистом (шукшиноведом) Робертом Манном участвовала Л. Н. Федосеева-Шукшина. Есть в американском магазине и другие шукшинские книги, всего не перечислишь.

Книга Павла Глушакова – слово в полемике о нашем недавнем прошлом, о советском времени. Одни называют то время позорным, для других – это наш Ренессанс. Проблема в том, что стыд и расцвет нерасторжимы, а полемистам приходится занимать одну из сторон. Как стороны связать, есть лишь один способ аргументации, к нему и прибегает Павел Глушаков – ad artis, искусство. Примером искусства Павлу Глушакову служит писатель– прозаик, поэт, кинорежиссер, сценарист и актер, который за десяток лет сыграл двадцать семь ролей, поставил как режиссер шесть фильмов, опубликовал семь книг, куда вошли около двухсот рассказов и два романа. И уж, наверное, своевременно не прочитавший «Анны Каренины», тот же писатель с лихвой наверстал пропущенное как читатель. Пусть не диссидент, но, вне сомнения, неортодоксальных взглядов, Шукшин, вызывавший настороженность и сопротивление цензуры, удостоился престижнейших государственых премий, почетных званий, пользовался широченной, можно сказать, общенародной любовью. Фильм «Калина красная», который, как подчеркивает Роберт Манн, Шукшин поставил по собственной повести и сыграл в картине главную роль, просмотрело шестьдесят два миллиона зрителей.

Время, когда возникло такое творческое явление, не может быть только позорным, и вместе с тем позорные рубцы видны на судьбе Шукшина. Он снимался в кино, сам снимал фильмы, писал рассказы и романы, всё это вызывало колебания советской культурной почвы, однако в критике не появилось ни слова о том, что же сказывается в сыгранном, поставленном, написанном разносторонним дарованием. Не было критических перьев и умов высказаться? Некому было по поводу «Калины Красной» написать так, как некогда в русской критической традиции откликались на «Грозу», «Обломова» и «Накануне»? Были достаточно острые перья, нашлись бы и проницательные умы, не было условий, чтобы высказаться, называя вещи своими именами. Обсуждая «деревенскую прозу», с которой обычно связывали Шукшина, рассуждали об исконных чертах русского национального характера. Во вступительной заметке (без подписи) о «Калине красной» сказано: «Одной из главных причин необычайного успеха фильма является то, что особенно важную роль в нем играют народные традиции и христианское наследие» И это в издании уже неподцензурном, когда никто бы не помешал определить, о чем фильм, однако в суждениях о фильме особая роль отведена традициям и наследию. А «деревенщики», в их числе и Шукшин, писали о чем? Они оповещали о кастовом расслоении и социальном разладе в стране, о росте во всех слоях советского общества преступности, отличающейся зверской жестокостью, и особенно (NB!) о бедственном положении колхозной деревни, державшейся на Федорах Кузькиных Бориса Можаева, Иванах-Африканычах Василия Белова и шукшинских «чудиках». Если эмигранты, рассматривая чудиков, рассуждали о них как о «людях из умирающей деревни», то советские критики умилялись «душевностью» потерявших опору и сорвавшихся с якоря людей, вместо того, чтобы видеть в них очевидные признаки социальной катастрофы.

К душевным, вольнолюбивым сельским жителям на подмогу из года в год каждой осенью отправляли научных работников моего возраста, отправляли и маститых по-старше, но сколько бы все мы сообща ни старались, многие из тех селений позднего советского времени оказались по ходу перестройки сочтены «неперспективными» и подлежащими упразднению. Нашему зрению в панорамной картине, открывшейся на трудовом фронте, бросался в глаза штрих, проскальзывающий и в рассказах Шукшина: сельские населенные пункты, куда нас посылали, походили на «покинутые деревни» времен европейской Индустриальной революции конца ХVIII столетия, вид которых был для нас узнаваем по переводам английских баллад Жуковским. Словно в элегических стихах, подмосковные деревни бывали безлюдны, мы оказывались в колхозах без колхозников. Весной зерновые и картошку под Загорском или под Можайском сажала техника районного МТС, осенью та же техника убирала хлеба, мы собирали картошку, а харч нам из года в год готовила очередная вылитая тетка Марья, сошедшая по случаю нашего пожарного прибытия со страниц шукшинского рассказа «Беседы при ясной луне».

В книге Павла Глушакова содержится и такой многозначительный эпизод. На элитарном Новодевичьем кладбище, где похоронен Василий Шукшин, к его матери подошел незнакомый гражданин, видно, посещавший могилу своей супруги, подошел и, не представившись, сказал: «Спасибо вам за такого сына». Представляться и не требовалось – слишком узнаваем, этим гражданином был глава советского правительства, Председатель Совета Министров СССР и член ЦК КПСС Алексей Николаевич Косыгин. Трогательное признание! А в печати мы прочли ещё и такие слова отзыв– чего Предсовмина и партийного босса: «Больной человек». Так в прессе отозвался глава советского правительства не о Василии Шукшине, а о Светлане Аллилуевой. Было это сказано после того, как дочь усопшего вождя осталась за границей и выпустила там книгу разоблачительных воспоминаний. Такой поступок и такую книгу можно оценивать по-разному, но никак нельзя сказать о Светлане Иосифовне, с которой мы вместе состояли в Институте мировой литературы, будто она психически ненормальна. Напротив, и поступок