Том 3. Русская поэзия - Михаил Леонович Гаспаров

сокращению и положил начало Мандельштам, вычеркнув ст. 45–52. Возьмем на себя смелость сказать, что это еще не предел. Далее из «Оды» можно было бы вычеркнуть ст. 29–36, чтобы строфы IV и V тоже срослись в одну: «Как мертвый шершень <…> день выметен <…> и ночь-коршунница несет горячий мел <…> Как мусор, с ледяных высот <…> вода голодная течет <…>» и очищает сцену для грифельной грозы. Повтор дневной картины («Плод нарывал <…>») исчез бы и не перебивал бы плавность движения от дня к ночи. Но, конечно, такая фантазия уже выходит за пределы нашей науки.

Что же касается отношения редакции 1937 года к редакции 1924-го, то оно ясно определено самим Мандельштамом в эпиграфе, образованном из строк 49–50:

Мы только с голоса поймем,

Что там царапалось, боролось…

(Заметим, что это «царапалось», оказавшись на почетном месте эпиграфа, неожиданной анаграммой напоминает о державинском истоке стихотворения: «<…> царства и царей».)

«Там» — это в стихотворении 1923 года: теперь оно относится к стихотворению 1937 года как подтекст, по точному определению О. Ронена[275]. Сохраняя эти строки, Мандельштам сохранял этим и память о том, в какой трудной черновой работе складывалась «Грифельная ода». Проследить, «что там царапалось, боролось», — это и было задачей нашего разбора.

«Сумерки свободы»

Опыт академического комментария

Текст дается по изданию: Ронен О., Гаспаров М. Л. «Сумерки свободы». Опыт академического комментария // Ронен О. Поэтика Осипа Мандельштама. СПб.: Гиперион, 2002. С. 127–142 (впервые опубликовано в: Известия РАН. Серия литературы и языка. 1999. Т. 58. № 5–6. С. 3–9).

Русские поэты XX века до сих пор почти не издавались с научными комментариями. Обычно это были комментарии, временно исполняющие обязанности научных: справки о текстологии, об обстоятельствах написания стихотворений, о суждениях автора и отзывах критики, пояснения к отдельным малоизвестным словам и именам. В самое последнее время к этому стали добавляться разрозненные наблюдения над реминисценциями автора из других поэтов. Все это было необходимо, но недостаточно. Когда стихотворение понятно в целом, то, действительно, для полноты понимания достаточно пояснить читателю лишь отдельные частности. Когда же стихотворение — «темное», «трудное», как многие у раннего Пастернака или зрелого Мандельштама, и не только рядовой читатель, а и филолог затруднится сразу сказать, «о чем оно», — тогда обязанностью комментатора становится прежде всего помочь читателю в этом понимании целого, а уже затем останавливаться на подробностях. Иными словами, комментарий вынужден включить в себя элементы интерпретации — то, чего комментаторы обычно избегают из щепетильной боязни субъективизма. Боязнь эта — законная; как отобрать наиболее разумное, что писалось о том или ином стихотворении в научной литературе, как оговорить сомнительное, как самому заполнить зияющие пробелы, — эти задачи приходится решать отдельно для каждого стихотворения. Но уклоняться от них — научная робость.

В последние годы в России начали выходить издания академического типа, посвященные Блоку, Гумилеву, Ахматовой, Есенину — авторам, которые раньше вряд ли могли надеяться на такую честь. Комментарии в них небывало (для советской практики) обширны, но характер их остается прежним. Много места стало уделяться ссылкам, выпискам и пересказам существующих работ по этим авторам, но если в них встречаются разногласия, то концы с концами так и остаются несведенными. Выработка комментария нового типа, пригодного для «трудных» поэтов XX века, еще далеко не закончена.

Пишущие эти строки хотели бы предложить опыт академического комментария к будущему изданию стихов О. Мандельштама[276].

Дальним образцом для него служили комментарии к научным изданиям латинских и средневековых классиков. Комментарий делится на две части: описание стихотворения и перечень параллельных мест («подтекстов», в современной терминологии). Цель описания — объяснить, о чем, что и как говорится в стихотворении: значение образов и мотивов, композиция, стиль, стих. Цель перечня подтекстов — показать источники слов и мыслей, использованных в стихотворении. Если стихотворение уже было предметом специальных разборов, ссылки на них даются в начале комментария и далее не повторяются (кроме как при случаях расхождения между исследователями); ссылки на наблюдения, сделанные в работах, не специально посвященных данному стихотворению, приводятся в тексте.

Сведения по текстологии, биографии и проч. сокращены до минимума; это — предметы, о которых лучше напишут другие специалисты. В перечне подтекстов знаком ″?″ сопровождаются сомнительные случаи (когда нет уверенности, что параллельный текст предшествует по времени мандельштамовскому); параллели, не являющиеся подтекстами в собственном смысле слова, но тоже важные для понимания Мандельштама, даны в квадратных скобках.

Как правило, мы опирались на текст издания: Мандельштам О. Полное собрание стихотворений / Сост., подгот. текста и примеч. А. Г. Меца. СПб.: Академический проект, 1995 (Новая библиотека поэта). Отступления всюду оговариваются и мотивируются.

Прославим, братья, сумерки свободы,

Великий сумеречный год!

В кипящие ночные воды

Опущен грузный лес тенет.

5 Восходишь ты в глухие годы —

О солнце, судия, народ!

Прославим роковое бремя,

Которое в слезах народный вождь берет.

Прославим власти сумрачное бремя,

10 Ее невыносимый гнет.

В ком сердце есть — тот должен слышать, время,

Как твой корабль ко дну идет.

Мы в легионы боевые

Связали ласточек — и вот

15 Не видно солнца; вся стихия

Щебечет, движется, живет;

Сквозь сети — сумерки густые —

Не видно солнца и земля плывет.

Ну что ж, попробуем: огромный, неуклюжий,

20 Скрипучий поворот руля.

Земля плывет. Мужайтесь, мужи,

Как плугом океан деля.

Мы будем помнить и в летейской стуже,

Что десяти небес нам стоила земля.

Май 1918, Москва[277]

«Знамя труда» было газетой революционной партии левых эсеров, блокировавшихся с большевиками; весной 1918 года газета уже напечатала «Красную песнь» Клюева, «Двенадцать» Блока, «Христос Воскрес» Белого, «Инонию» Есенина. В этом ряду и на фоне годовщины Февральской революции и недавней Пасхи «Гимн» Мандельштама должен был восприниматься как революционное стихотворение (итог «великого сумеречного года» революции). Современники свидетельствовали о быстрой и широкой его известности[278].

Содержание: (I) «Прославим великий год умирающей свободы. Невод, <уловляющий человеков>, опущен в темную бурю, и <из нее> восходит, как солнце, народ, который будет судить глухие годы <прошлого и настоящего>. (II) <В такую пору> особенно тяжко бремя власти и почетна жертвенная судьба народного вождя, <потому что> корабль целой исторической эпохи идет ко дну. (III) <Чтобы спасти его для новой