Том 3. Русская поэзия - Михаил Леонович Гаспаров

новой строфою на л. 7 стоял номер «3»: видимо, это значило, что строфа <III> («Нагорный колокольный сад <…>») отменяется и заменяется новой. При следующей переписке, на л. 11, за строфой под номером «2» («Мы стоя спим в густой ночи <…>») следует под номером «3» второе полустишие нашей строфы: «Как мертвый шершень возле сот <…>» — здесь оно переписано без всяких изменений и правок. Дальнейшая работа над ним перемещается на л. 9, где оно опять-таки не подвергается никакой правке, однако дополняется строчками, заимствованными из строфы <VI>, и над ними-то продолжается работа:

[5] 3

<IV> 25 Как мертвый шершень возле сот

26 День пестрый выметен с позором

27 И ночь коршунница несет

28 Ключи кремней и грифель кормит

45б=29 И к<ак> стряхнуть, как сбыть с руки

46в=30 кормленье

47б=31 И [крохоборствуя] с доски

48в=32 Стереть дневные впечатленья

Правка:

30a Ключи и гриф<еля> кормленье

б Ночное грифеля кормленье

29a Иконоборствуя стереть

29б Необходимо прекратить

30в Голодных образов кормленье

31a С иконоборческой доски

32 Стереть дневные впечатленья

29в Не крохоборствуй прекрати

30в Голодных образов кормленье

31б И как птенца прикрой <?> проси

32а Забыть дневные впечатленья[262]

Общая тема, объединяющая новое и приписанное к нему старое четверостишия: «день <…> выметен с позором, забыть дневные впечатленья». Дневные впечатления — неподлинные, ими невозможно напитать голодный грифель истинного (кремневого) творчества; подлинный ключ к нему дает только ночь. Перед нами старая тютчевская поэтика ночи, сдергивающей с мироздания дневной покров и вдохновляющей Музу. Это ответ на вопрос, повисший в <VI> строфе второй редакции (А). Питаться дневными впечатлениями — значит крохоборствовать (этому слову, которое в варианте 47б употреблялось так необычно, возвращается его словарное пренебрежительное значение); бороться с дневными впечатлениями значит иконоборствовать (слово, по контрасту появляющееся только теперь). Оговоримся, что текст черновика здесь особенно неразборчив, и странные образы в ст. 29 и 31б могут быть следствием нашего неправильного прочтения. Однако прочтения Семенко еще менее вероятны.

Та же тема развивается и в работе над строфой <V>. Эта работа начинается еще раньше — на том л. 7, где строфы <V> и <IV> были еще сросшимися. Второе четверостишие («Как мертвый шершень <…>») здесь отчеркивается как бы для самостоятельной разработки, а внизу приписываются два последовательных варианта продолжения первого четверостишия («<…> Зрел виноград <…>»):

<V> 37 О память хищница моя

38 Иль кроме шуток ты звереныш

39 Тебе отчет обязан я

40 За впечатлений круг зеленых.

37a Кому обязан я отчет

38a За впечатлений круг зеленых

39a С кремневых гор вода течет

40a И я кормлю, тебя, звереныш <sic!>[263]

«Впечатлений круг зеленых» — это те образы нагорного, сельского, виноградного мира, которые были в строфе <III> и в начале строфы <V>. Это те же «дневные впечатленья», от которых поэт должен отречься во имя ночного вдохновения: дать за них отчет перед древнейшей стихийной памятью. (Солецизм «обязан отчет» вместо «обязан отчетом» остается на совести Мандельштама.) «Дневные впечатленья» будут стерты с иконоборческой доски, а «зеленые впечатленья» смыты, пожраны рекой забвенья — или, точнее, потоком стихийной памяти, за которой — стык «кремня с водой».

Далее работа над строфой переносится на л. 10:

4

<V> 33a Плод нарывал зрел виноград

34 День бушевал, как он бушует

35 И вот калачиком лежат

36 Овчарок свернутые шубы

37б Как хорошо перешагнуть

38a За впечатлений круг зеленых

39a С кремневых гор вода течет

40б Крутясь играя как звереныш

Правка:

34a День бушевал, как день бушует

35a Стриг шерсть. Вязал снопы

35б=35 И вот калачиком лежат

36a Овечьи свернутые шубы

37б Как хорошо перешагнуть

38б Водораздел холмов зеленых

37в Уже глаза <?> <перешагнут?>

38a За впечатлений круг зеленых

37 г Теперь кто за руку возьмет

38в Старейшину слепцов зеленых

г Шумящих волн слепцов зеленых

д [Растущих] волн слепцов зеленых

37д Теперь вода владать идет

38е И<,> поводырь слепцов зеленых<,>

ж И<,> поводырь дубов зеленых<,>

39б С кремневых гор струя течет

40б Крутясь играя как звереныш

Результат перебеляется (с доработкой) на обороте того же л. 10:

<V> 33a Плод нарывал. Зрел виноград

34a День бушевал — как день бушует;

35в И в бабки нежная игра

36б И в полдень злых овчарок шубы;

37е За виноградный этот край

38a За впечатлений круг зеленых

39в Меня, как хочешь, покарай,

40в Голодный грифель, мой звереныш

Смысл остается тот же — отречение от дневного мира. Первая половина строфы — людская жизнь: виноград, овцы с овчарками и, наконец, «в бабки нежная игра» («позвонками умерших животных», как сказано в «Нашедшем подкову») — символ беспечного беспамятства, перебитого позвоночника века, разрушенной связи времен. Вторая половина строфы — природа: зеленый круг горизонта, лесистыми холмами отделяющий нас от реки времен. Деревья на них сами шумят, как волны, но они принадлежат дневному миру и поэтому слепы, лишены прозрения (метонимия: слепота того, чей кругозор замкнут зеленым горизонтом, переносится на сам этот зеленый горизонт). Им нужен зрячий поводырь — река времен, река стихийной памяти. Выработав этот изысканный образ, Мандельштам отказывается от него, возвращается к обобщенному «За виноградный этот край, За впечатлений круг зеленых». Зато усиливается заглохшая было нота личной ответственности поэта, медлящего порвать с дневным миром: перед голодной ночной памятью он готов не только давать отчет, но и нести