Полное собрание рассказов - Владимир Владимирович Набоков

происходит душевная судорога, когда вспоминаю недавнюю пиренейскую феерию и иногда – особенно ночью, когда выглянешь <…> в сад и увидишь, как за забором вокруг фонаря маячат бледным<и> пятнами ночницы, – тянет опять на юг, в дикие, душистые места» (BCA / Letters to Elena Ivanovna Nabokov).

«Пильграм» получил высокие оценки критиков. Парижский критик Г.В. Адамович в своем обзоре номера журнала сравнил рассказ с недавно напечатанной «Защитой Лужина» и нашел его даже удачнее романа, «острее и трагичнее его» (Адамович Г. «Современные записки». Кн. 43. Часть литературная // Последние новости. 1930. 7 авг. С. 3).

С. 300. …видел – без ведома жены и соседей – необыкновенные сны. – В английской версии рассказа это место расширено: «видел во снах такие вещи, которые показались бы совершенно непонятными его жене или соседям; ибо Пильграм принадлежал, или, скорее, должен был принадлежать (что‐то – место, время, человек – было выбрано неудачно) к особой породе мечтателей, таких мечтателей, которых в старину называли “аурелианами”, – возможно, из‐за тех хризалид [золотистого цвета куколок, из которых выходит бабочка], этих “драгоценностей природы”, которые они любили находить на проселочных дорогах висящими на оградах над пыльной крапивой» (пер. мой).

С. 301. …в самой лавке, пропитанной миндальным запахом глоболя… – Имеется в виду, по всей видимости, «Globol» – немецкое средство от тараканов и других бытовых насекомых.

С. 302. …вéнец Ребель назвал его именем одну редкую бабочку… – Австрийский энтомолог Ганс Ребель (1861–1940), упомянутый также во «Втором приложении к “Дару”». В английском переводе рассказа уточняется, что Ребель назвал по имени Пильграма редкую разновидность моли Agrotis pilgrami. Примечательно, что название этой вымышленной моли обращено к существующей лепидоптере Agrotis perigramma (Meyrick, 1899), получившей научное описание в год рождения Набокова.

С. 304. …тогда запомнил бы Эректеон, если бы с листа оливы, растущей в глубине святилища… – Ионический храм Эрехтейон, один из главных храмов древних Афин, расположенный на Акрополе (Набоков посетил его в апреле 1919 г.). Это упоминание вызывает в памяти строки из стихотворения И. Бунина «Люцифер» (1908): «В святой Софии голуби летали, / Гнусил мулла. Эректеон был нем. / И боги гомерических поэм / В пустых музеях стыли и скучали». Как заметили А. Долинин и Р. Тименчик, в рассказе Набоков повторяет детали своего стихотворения «Акрополь» (1919, опубл. 1921): «Я рад всему. Струясь в Эректеон, / мне льстит лазурь и моря блеск павлиний. // <…> О, как свежа, благоговейна тишь… / в святилище, где дышит тень оливы!» (Набоков В. Рассказы. Приглашение на казнь. Эссе, интервью, рецензии. М.: Книга, 1989. С. 497).

Рагуза – официальное название Дубровника до 1918 г.

Он посещал Тенериффу, окрестности Оротавы… – Долина Оротава на севере о. Тенерифе стала популярным направлением энтомологических экспедиций после ее исследования в 1799 г. знаменитым немецким географом и натуралистом Александром фон Гумбольдтом, который отметил богатство ее флоры и фауны.

ОБИДА (июнь 1931; Последние новости. 1931. 12 июля). Рассказ вошел в сб. «Соглядатай», в котором было сохранено (снятое позднее в английском переводе рассказа) посвящение И.А. Бунину.

Как заметил М. Шраер, «Узнаваемый тематический и стилистический фон “Обиды” Набокова обнаруживается по крайней мере в пяти рассказах Бунина: “Первая любовь” (1890), “На даче” (1895), “Кукушка” (1898), “Далекое” (1903) и “Митина любовь” (1925)» (Шраер М.Д. Бунин и Набоков. Ученичество – мастерство – соперничество. 1917–1977. 4‐е изд., расшир. и доп. М.: Альпина нон-фикшн, 2023. С. 146–148). Дополняя по примеру Бунина свой первый сборник рассказов стихами («по бунинскому рецепту», как он писал матери, отдавая книгу в печать), Набоков, несомненно, указывал тем самым на определенную преемственность, но в то же время отрицал прямое влияние бунинской прозы на свои произведения. В письме к Е.А. Малоземовой от 22 января 1938 г. он отметил: «Среди советских писателей некоторая ядреность слога и дурного тона точность сходит, кажется, за “влияние Бунина”. <…> я лично с ранней юности любил писания Бунина (особенно его стихи, которые ценю выше его прозы), но о прямом влиянии на меня не может быть и речи. Я сам по себе, как Вы правильно замечаете» (цит. по: Бабиков А. Прочтение Набокова. Изыскания и материалы. С. 548).

С. 317. …Priate-qui? <…> Toute n’est caroche… – Русские слова передаются омофоничными французскими: qui – кто, toute – все, n’est – нет, caroche – карета. По наблюдению Шраера, «такой тип русско-французской каламбуристики на грани абсурда восходит к Толстому, у которого в “Войне и мире” Николай Ростов в момент душевной экзальтации прочитывает имя своей сестры Наташи (Natache) как зашифрованное французское слово une tache – “пятно”» (Шраер М.Д. Бунин и Набоков. Ученичество – мастерство – соперничество. 1917–1977. С. 152). У Толстого в сонном сознании Ростова сначала возникает слово «пятно», затем его французское значение – un tache, которое по созвучию наводит его на мысль о Наташе, причем, играя словами, он разделяет имя сестры на части: «На – ташку, нас – тупить, да, да, да. Это хорошо» (Т. I. Часть III, гл. XIII). Это же место из «Войны и мира», по‐видимому, подразумевается и в «Даре», в письме Федора, в котором речь идет о его сестре Тане: «Я Тане на днях написал длинное лирическое письмо, но у меня неприятное чувство, что я неправильно надписал ваш адрес: вместо “сто двадцать два” – какой‐то другой номер, на ура (тоже в рифму), как уже было раз, не понимаю, отчего это происходит, – пишешь, пишешь адрес, множество раз, машинально и правильно, а потом вдруг спохватишься, посмотришь на него сознательно и видишь, что не уверен в нем, что он незнакомый, – очень странно… Знаешь: потолок, па-та-лок, pas ta loque, патолог, – и так далее, – пока “потолок” не становится совершенно чужим и одичалым, как “локотоп” или “покотол”. Я думаю, что когда‐нибудь со всей жизнью так будет» (Набоков В. Дар. С. 454–455).

ЗАНЯТОЙ ЧЕЛОВЕК (сентябрь 1931; Последние новости. 1931. 20 окт.). Рассказ вошел в сб. «Соглядатай».

С. 323. …вокруг некролога будет сиять равнодушная газетная природа… – Перефразированы строки А.С. Пушкина «И пусть у гробового входа / Младая будет жизнь играть, / И равнодушная природа / Красою вечною сиять» («Брожу ли я вдоль улиц шумных…», 1829). Эти стихи – лейтмотив размышлений героя о смерти и судьбе, звучащий до этого в таких его словах: «я, скажем, брожу по улицам… В бою ли, в странствии, в волнах». В недатированной лекции о Гумилеве, написанной, по нашему предположению, летом 1931 г. (т. е. около времени сочинения рассказа), Набоков обратился к той же теме предчувствия поэтом своей смерти: «В конце концов, смертей не так уж много. Пушкин, перечисляя в одном стихотворении разные виды конца <…>, попал на роковой вариант “в бою” – не в силу пророческого озарения, а просто потому, что все формы смерти можно уложить в две строки четверостопного <sic> ямба. Никакого пророчества, никакого предчувствия нет в том, что Гумилев, постоянно