Вариант единорога - Роджер Желязны

– Думаю, выдержит. Он вроде как стабилизировался. Его мозг и впрямь работает эффективно. Управляя им, я почти чувствовал, как функционируют его нейристоры, как в туннельных переходах образуются собственные взаимосвязи. Похоже, я передал ему достаточно активности, а он почерпнул у меня достаточно сведений. Он сам выбирает путь. Он… учится. Когда началось землетрясение, о" среагировал самостоятельно. Я ему теперь не нужен.

– Разве чтобы научить его чему-то новому, внушить, чего мы хотим от него дальше. Дэн медленно кивнул:

– Пожалуй… Хотя интересно, чему он там сам учится – теперь, когда действует автономно. Это было странное ощущение – когда я понял, что в нем пробуждается собственное восприятие. Когда он сам решил, как реагировать на первый слабый толчок…

– Глянь! Эти водовороты видны, как на ладони! Его несет со скоростью никак не меньше пятидесяти пяти миль в час, поток ускоряется. Да, это не пустяк – почувствовать, как стронулась такая лавина грязи…

– Знаешь, ощущение было очень странным. Мне почудилось, будто я… прикоснулся к другому сознанию, что ли. Словно рядом со мной пробудилась другая личность, и на какую-то долю секунды она почувствовала мое присутствие. Потом мы разделились. Я думаю, ребята из нейро-психического отдела и роботехники были правы. Похоже, мы все-таки создали искусственный интеллект.

– Как нельзя кстати для моих исследований водно-мутьевых потоков, сказал Том, делая пометки в блокноте. – Знаешь, первым про них догадался один швейцарец ещё в девятнадцатом веке – он объяснил, как осадки Роны оказываются в Женевском озере… Глянь только, какую глыбищу оторвало! Да, этот твой агрегат – великая вещь! Если он благополучно доберется до равнины, вели ему сразу взять несколько проб. У нас полно недавних замеров, и мы узнаем мощность оползневых наносов. Потом хорошо бы отправить его назад, чтобы он для сравнения отобрал пробы на прежних участках. Я…

– Интересно, что он думает о себе… и о нас?

– Откуда ему о нас знать? Он помнит только то, чему его учили, да ещё то, что узнает сейчас.

– Уверен, под конец он меня почувствовал. Том рассмеялся:

– Раз так, назови это его религиозным воспитанием Если будет плохо себя вести, поразишь его громом и молнией… Скорость-то – небось уж все шестьдесят.

Дэн допил кофе.

– У меня мелькнула мысль, – сказал он через несколько секунд. – А что, если кто-то так же поступает с нами: направляет, смотрит на мир вашими глазами… А мы ничего не знаем. Том пожал плечами:

– Зачем бы им это?

– А зачем нам модуль? Может, они интересуются водно-мутьевыми потоками на данном типе планет… Или нашими опытами в области искусственного интеллекта. Да что угодно. Не угадаешь.

– Дай-ка я налью тебе ещё кофе.

– Ладно, ладно! Прости мне мои заумные рассуждения, Я так тесно соприкоснулся с чувствами модуля, что вообразил себя на его месте. Все, уже прошло.

– Войк, что случилось?

Войк выпустил кверркуб и сместился по направлению к Доману.

– Тот, которого я только что фидировал, очень близок к осознанию моего присутствия. Ближе, чем кто-либо!

– Без сомнения, причина этому в аналогичных переживаниях, связанных с его собственным фидируемым объектом. Весьма любопытно. Оставь его на время одного.

– Ладно. Однако занятный случай. Мне даже подумалось: а что, если и нас кто-то фидирует? Доман перигрюкнул.

– Зачем кому-то нас фидировать?

– Не знаю. Да и откуда мне знать?

– Дай-ка я приготовлю тебе Б-заряд.

– Очень кстати.

Войк снова приник к кверокубу,

– Что ты делаешь?

– Да так, маленькая поправка, которую я забыл внести. Вот. Давай свой Б-заряд.

Они устроились поудобнее и начали фекулировать.

– Что ты делаешь, Дэн?

– Я забыл его освободить.

– Что?

– Предоставить ему полную свободу действий. Мне пришлось дать избыточную нагрузку на схемы, ограничивающие его свободу, чтобы они перегорели.

– Ты… Ты… Да. Конечно. Вот твой кофе. Глянь только на этот грязевой оползень!

– Да, Том, это и впрямь песня.

Прищелкивая от удовольствия, я сунул в измельчитель кусок подходящей породы.

Желязны Роджер

Приди ко мне не в зимней белизне

Желязны Роджер

ПРИДИ КО МНЕ НЕ В ЗИМНЕЙ БЕЛИЗНЕ

И. Гурова, перевод

Она умирала, а он был самым богатым человеком в мире, но не мог купить для неё жизнь. И потому сделал, что мог – построил дом. Единственный в своем роде, каких ещё никогда не было. Ее перевезли туда в машине "скорой помощи", а затем десятки фургонов доставили мебель и прочие вещи.

Они были женаты немногим больше года, и тут её сразила болезнь. Специалисты покачивали головами и назвали болезнь её именем. Они давали ей от шести месяцев до года, а затем удалялись, оставляя рецепты и запах антисептических средств. Но он не был побежден. Такая обыденность, как смерть, не могла его победить.

Ведь он был гениальнейшим из физиков, когда-либо работавших в АТТ до этого года Господня и президента Фаррара одна тысяча девятьсот девяноста восьмого.

(Когда ты с рождения неимоверно богат, тебя преследует ощущение личной никчемности, а потому, лишенный радостей изнурительного труда и нищеты, он принялся трудиться над собой. И сотворил из себя неимоверно ценную личность – величайшего физика, какого только знал мир. Ему этого было достаточно… пока он не встретил её. Тогда он захотел гораздо большего.)

Ему не требовалось работать для АТТ, но он извлекал из этого массу удовольствия. В его распоряжении было сложнейшее уникальное оборудование, чтобы исследовать область, особенно его интересовавшую, – Время и его убывание.

Он знал о природе Времени больше, чем кто-либо когда-либо живший на Земле.

Можно было сказать, что Карл Мейнос – это Хронос, Сатурн, сам Отец Время, ибо даже его внешность была такой; длинная темная борода и гибкая, похожая на косу трость. Он знал Время так, как не знал до него ни один человек, и обладал силой, волей и любовью, чтобы заставить его служить себе.

Как?

А дом? Он сам его спланировал. Добился, чтобы строительство завершилось менее чем за шесть недель, и единолично уладил для этого забастовку.

Что же особенного было в этом доме?

В нем была комната, такая комната, подобных какой не существовало нигде и никогда.

В этой комнате Время пренебрегало законами Альберта Эйнштейна и подчинялось законам Карла Мейноса.

В чем заключались эти законы, и чем была эта комната?

Если отвечать в обратном порядке, то комната была спальней его возлюбленной Лоры, страдавшей лорамейносизмом – поражением центральной нервной системы, названным её именем. Болезнь была чудовищно разрушительной: четыре месяца спустя после установления диагноза её ожидал паралич. Через пять месяцев она ослепнет и лишится речи, а через шесть месяцев или самое позднее через год – умрет. И она жила в спальне, куда не было доступа Времени. Она оставалась живой там, пока он работал и боролся за нее. Возможно, это было потому, что каждый год снаружи был равен неделе внутри. Так устроил Карл, и работа оборудования обходилась ему в восемьдесят пять тысяч долларов в неделю. Но она останется жить и вылечится, во что бы это ему ни обошлось, хотя его борода изменялась с каждой неделей, которую проживала она. Он нанял специалистов, создал фонд для поисков средства от её болезни, и каждый день он чуточку старел. Хотя она была моложе его на десять лет, разрыв в их возрасте быстро увеличивался. И все же он работал, чтобы затормозить её комнату ещё больше.