Том 6. Наука и просветительство - Михаил Леонович Гаспаров

Тынянова. Но расплывчатые, неопределяемые выражения, которыми пользовались Эйхенбаум или Тынянов, он превращал в точные термины, подкреплял подсчетами и проверял экспериментами. Кто следит, тот знает, как современных стиховедов бранят за то, что они разымают музыку, как труп, тогда как в стихе все едино и нераздельно в понятии интонации: слово «интонация» (никак не раскрываемое) кажется таким критикам панацеей поэтического подхода к поэзии. Шенгели напоминает нам, что «интонация» – это не готовая отмычка ко всем дверям эстетического наслаждения, а научная проблема, над которой еще долго предстоит ломать голову. Он умер тридцать пять лет назад, но в современные научные споры включается как своевременный и умный собеседник. Сам поэт, он знает, что наука вырастает из искусства, сам положил немало трудов на такое выращивание и нимало не хочет, чтобы сухую стройность выросшей науки вновь превращали в красивый хаос поэтической критики.

ПРЕДИСЛОВИЕ К «СЛОВАРЮ РУССКИХ СОЗВУЧИЙ» С. М. ФЕДЧЕНКО 143

Словари рифм существуют едва ли не на всех европейских языках. Первые из них появились в XVI веке. Это были научные пособия по отдельным авторам: все рифмы Данте, все рифмы Петрарки. Скоро обнаружилось, что в таких словарях многие рифмы повторяются у разных, даже великих поэтов: все они черпали свои созвучия из одного и того же запасника, и запас оказался не бесконечным. Тогда стали составлять словари созвучий для всех слов языка. Конечно, не исчерпывающие. Во-первых, из‐за имен собственных: их такое великое множество (особенно если, кроме реальных, считать придуманные), что учесть все невозможно. Во-вторых, из‐за обилия словоформ у склоняемых и спрягаемых слов: каждое существительное, например, пришлось бы повторять столько раз, сколько у него есть падежных форм, и это многократно увеличило бы объем словаря. Чтобы избежать этого, обычно полностью давалась только одна характерная форма (например, глаголы с 3‐м лицом ед. числа на -а́ть), а от форм на -а́ешь, -а́ем и т. д. делались отсылки: «см. -а́ет».

Первоначальная цель словарей была чисто практическая. В лицеях, колледжах и других гуманитарных школах сочинение стихов долгое время если не входило в программу, то по крайней мере поощрялось. А рационалистическое мышление Возрождения и классицизма предполагало, что и зрелые поэты будут пользоваться такими словарями, чтобы забота о форме меньше отвлекала их от заботы о смысле. В XIX веке все изменилось. Романтизм надолго внушил европейской культуре, что стихи творятся не разумом, а вдохновением и что форма каждого творения непосредственно диктуется его содержанием (или наоборот: есть много свидетельств самих поэтов о том, как неожиданная рифма подсказывала им неожиданную мысль). На словари рифм стали смотреть свысока: казалось, что они нужны только бездарностям. Это не так. В русской поэзии о необходимости таких словарей говорили (и даже сами начинали над ними работу) такие поэты, как Валерий Брюсов и Андрей Белый. Брюсова кто-нибудь еще может обозвать педантом и рационалистом, но о Белом этого сказать невозможно.

Между тем у словарей рифм открылся интерес не только практический, но и теоретический. Оказалось, что они очень полезны для лингвистов, потому что удобны для наблюдений над морфемным составом слова. Обычный алфавитный словарь собирает в одно место все слова с одинаковыми приставками на до-, на по-, на пол- и т. д. Словарь рифм собирает в одно место все слова с одинаковыми окончаниями и суффиксами: глаголы с окончаниями -ать или -ить, существительные с суффиксами -ач или -ец; он позволяет также сопоставить морфемы с псевдоморфемами, например в таких словах, как «лекционный» и «неуклонный», где первое слово имеет суффикс -онн-, а второе – суффикс -н-, но в восприятии они смешиваются. Знать, насколько употребительны в языке те или иные окончания и суффиксы, не менее важно, чем знать, насколько употребительны приставки; поэтому филологи давно стали составлять по образцу словарей рифм «обратные словари» языка: такие, в которых слова расположены по алфавиту не первых-вторых-третьих, а последних-предпоследних-предпредпоследних букв. А такие словари послужили основой для дальнейшей грамматической систематизации языка: именно так построен ставший уже классическим «Грамматический словарь русского языка» А. А. Зализняка (1977).

Не меньше, чем для лингвистики, словари рифм необходимы для поэтики. Например, подсчитано, что в мужских рифмах на -ой Пушкин употребляет 31 трехсложное прилагательное типа «молодой, золотой» и проч., Лермонтов – 25; много это или мало? Нужно сравнить эти цифры с общим запасом таких прилагательных в общеязыковом словаре рифм или хотя бы в обратном словаре. У А. А. Зализняка таких прилагательных перечислено около 800; стало быть, Пушкин и Лермонтов используют лишь 3–4% этих слов, а все остальные («паевой, краевой, чаевой…») ощущаются ими как прозаизмы. Общий объем словаря русского языка XIX–ХX веков – около 100 000 слов, объем словаря Пушкина – около 21 000, Лермонтова – около 15 000 слов, т. е. 15–20% общеязыкового словаря. Стало быть, подобрать слово для рифмы поэту приблизительно впятеро труднее, чем для внутренней части стиха. Интересно это или неинтересно?

Другой пример. У А. К. Толстого есть сатирическое стихотворение «Ах, зачем у нас граф Пален так к присяжным параллелен…» – и далее нанизываются рифмы: вертикален, делен, повелен, печален, нахален, богаделен, застрелен, подпален, спален, молелен, Seelen, allen. Созвучия очень редкие: кажется, что они исчерпывают весь запас русского языка, так что автору даже приходится переходить на немецкий. Оказывается, нет: в словаре Зализняка мы находим около 100 существительных, прилагательных и глаголов, которые могут дать такие рифмы («миндалин, буквален, ужален…»). Что это, как не предмет для размышления о законах эстетики: какой малой выборкой может художник создать эффект полноты и почему?

В обоих случаях сравнительный материал нам приходилось с некоторым трудом извлекать из обратного словаря. Будь в нашем распоряжении специальный словарь рифм – было бы легче.

Наконец, не нужно забывать и о той чисто практической цели, для которой когда-то и были изобретены словари рифм: чтобы помогать поэтам. И не только дилетантам или педантам. Мне самому когда-то приходилось переводить средневековые стихи с длинными цепочками одинаковых рифм: это было трудно, и я рад был при этом пользоваться опять-таки обратным словарем русского языка. Думаю, что многие из моих коллег-переводчиков могли бы признаться в том же.

Тем не менее хорошего словаря русских рифм не существовало. Были словари И. Тодоровского (1800), анонима (1834–1836), Л. Шаховской (1890), Н. Абрамова (1912), но каждый из них действительно ни на что не притязал, кроме помощи начинающим дилетантам: лучший из них, абрамовский, и тот вышел на 160 страницах в приложении к серии брошюрок: «Искусство писать стихи», «Искусство разговаривать и спорить», «Искусство острить» и т. д. Кроме того,