Он не хотел предавать - Феликс Меркулов

Вместо ответа Кричевская отодвинулась вместе с креслом назад и положила ноги на стол. Покачивая вправо-влево узкими, маленькими ступнями, она рассматривала следователя с издевательской улыбкой и молчала. Она знала, что у нее великолепные ноги и что, когда она сидит вот так, откинувшись назад, собеседнику напротив видны ажурные резинки ее чулок.

Мочалов опустил глаза. Стараясь не смотреть в ее сторону, спросил:

— Как долго Лежнев работал у вас? Я имею в виду, вашим личным водителем?

— Не помню, это было давно, — с издевательской любезностью ответила вдова.

— Как он попал к вам на работу? Вам его кто-то порекомендовал?

— Мне его порекомендовала Алсу.

Мочалов поднял глаза, уставился, как загипнотизированный кролик, в ажурные резинки ее чулок, наконец нашел в себе силы поднять глаза выше и посмотреть на развалившуюся в кресле зеленоглазую валькирию.

— Это какая Алсу? Та самая, певица?

— Угу, — подтвердила Кричевская. — Можете ей позвонить и спросить.

— И ее номер вы мне можете дать?

— Конечно. Спросите у моей помощницы Аллы, она вам его даст.

— Хорошо, я ей позвоню.

Вдова кивнула: звони, звони…

— Значит, вы не знаете, где сейчас ваш бывший водитель?

Она отрицательно покачана головой.

— Вы видели его после смерти вашего мужа?

— Нет.

— А когда вы его видели последний раз?

— Утром в день аварии. Он заехал за мужем, как обычно, в восемь утра.

Мочалов подумал: она врет. В анонимке сообщалось, что ее видели с водителем через пару недель после смерти мужа.

— Вы говорите по-французски? — спросил он.

— Это что, тоже входит в ваше расследование? — удивилась вдова. — Мне этот вопрос кажется лишним. Какое отношение он имеет к водителю моего мужа?

— Вы не станете отвечать?

— Нет, не стану.

— Почему Лежнев перестал работать у вас и стал работать у вашего мужа?

— Спросите об этом его самого.

— Лежнев работал у вас по официальному трудовому договору?

— Этот вопрос к моему бухгалтеру.

— Вы видели его документы?

— Чьи, Лежнева? Это все вопросы к бухгалтеру, меня это не касается.

— Вы знали, что он гражданин Франции?

Кричевская запнулась.

— Не поняла вопроса. Лежнев — гражданин Франции? Откуда вы взяли?

— Знали или нет?

— Нет.

— А ваш муж?

— Не знаю! — с раздражением ответила она, выпрямляясь в кресле и садясь по-человечески. — Спросите мужа. Он мне не отчитывался в своих делах.

— Ни вы, ни ваш муж не знали, что Лежнев — иностранец?

— Нет!

— А ваша подруга Алсу тоже не знала?

— Спросите у нее.

— Это странно, согласитесь. Или, может, вы знаете, но не желаете говорить?

— А как хотите, так и понимайте, мне наплевать, что вы думаете.

— Очень жаль. — Мочалов пожал плечами.

Вдова взяла со стола длинный карандаш.

— Можно мне тоже задать вам один вопрос? — сказала она.

Следователь кивнул, обрадовавшись, что Кричевская неожиданно пошла на контакт:

— Да, задавайте.

Она показана ему карандаш:

— Скажите, что это?

Олег растерялся. Недоуменно ответил:

— Это? Карандаш.

— Нет, это я. А вот это, — вдова взяла из подставки обломок старого карандаша и продемонстрировала его Мочалову, — вот это ты.

Она сравнила оба карандаша, новый и старый.

— Чувствуешь разницу? — Она отложила длинный карандаш, сжала обломок старого карандаша в длинных красивых пальцах, с треском переломила его и бросила в корзину для мусора, присовокупив: — Туда тебе и дорога. Пошел вон, мусор…

И уставилась на Мочалова зелеными, бедовыми глазами, ожидая его реакции.

Наверное, по такому же принципу действовали мифические сестры с Лысой Горы, когда тыкали булавками в живот восковому человечку и наговаривали вполне конкретные проклятия. Ритуал бессмысленный, но небезвредный.

Чувствуя, как кровь прихлынула к лицу, Мочалов мысленно сосчитал до десяти, но мысли прыгали, а сердце бешено стучало от желания съездить по морде этой наглой, холеной, самодовольной бабенке.

Съездить так, чтобы в ушах у нее зазвенело.

Наверное, именно этого она и хотела добиться. Отличная бы вышла сенсация: сотрудник прокуратуры нападает на женщину в ее кабинете. Как раз для желтой прессы.

— Пройдемте, — произнес за спиной Мочалова верзила в униформе охранника.

Мочалов даже не заметил, когда верзила вошел в кабинет. Он поднялся и, чувствуя звон в ушах, сказал, повернувшись к вдове:

— Вы, я вижу, женщина без комплексов. Зачем же тогда скрывать, что водитель вашего мужа Лежнев был вашим любовником и вы встречались с ним и до, и после смерти мужа? Победа вам к лицу! Вы встречались с Лежневым в ресторане «Старый Токио» и щебетали с ним по-французски, но при этом, оказывается, не знали, что простой русский шоферюга — парижанин Пьер Луи Леже? А может, вы и сейчас еще с ним встречаетесь?

Кричевская стала белее мела, словно ей врезали под дых, а еще через мгновение стала пунцовой. Ноздри ее задрожали от ярости. Вскочив, она запустила в следователя подставкой для ручек и закричала, топая ногами: «Оставьте, оставьте меня в покое, я не хочу обсуждать с вами мою личную жизнь! Вы мне омерзительны, отвратительны, я не хочу вас видеть, не хочу слышать ваш голос! Вы не имеете права давить на меня. Ничтожество, хам, извращенец…» Кажется, она даже угрожала.

— Пройдемте! — на этот раз злобно сказал ему верзила в униформе.

На ее крик сбежались сотрудники из соседних кабинетов. Все стояли с испуганными лицами и не знали, как себя вести, а она кричала и кричала. Врач дал бы ей пощечину, но в этих коридорах никто не посмел бы этого сделать.

Воспользовавшись суматохой, Мочалов ретировался, подчинившись верзиле, мягко, но настойчиво подвигавшего его к выходу.

Выйдя на воздух после разговора со вдовой, следователь испытывал одно желание: пойти выпить пива, что он и сделал.

3

Еще накануне, отправляясь с проверкой в управление «Угры», он не имел собственного мнения по поводу анонимки. Сейчас, после знакомства с Любовью Кричевской, следователь был уверен, что в анонимке правда: произошло преступление.

Мочалов еще не мог сказать, какое именно преступление, ведь вполне возможно, что гибель гендиректора в автокатастрофе использовалась лишь в качестве «шумовой шашки», чтобы привлечь внимание прокуратуры к делам, творящимся в «Угре». Очень даже могло быть, что речь шла о финансовых махинациях. Но и версию убийства исключать было нельзя.

Для начала Олег встретился с руководителем следственной комиссии, изучавшей ДТП на Рублево-Успенском шоссе. От руководителя комиссии потянулись ниточки в разные стороны: к молодому следователю, который первым допрашивал водителя Леже в больнице, к медперсоналу больницы, к сторожу строительного участка… Олег встретился и побеседовал с каждым.

Следователь рассказал Мочалову мелкие подробности, не вошедшие в протокол: что Леже говорил по-русски без акцента и, если бы не паспорт, он бы никогда не подумал…

Паспорт!

К сожалению, следователь не догадался сделать ксерокопии страниц, только переписал паспортные данные Леже, да и то — со слов самого Леже, ибо в паспорте, разумеется, ни слова по-русски, все на французском. А следователь в школе изучал английский. И оригинальное написание имени-фамилии водителя на французском языке он тоже не догадался списать, а только по-русски: Пьер Луи Леже. И не запомнил, каким числом была открыта виза. Что виза была, это следователь помнил хорошо, ему любопытно было самому взглянуть, как выглядит виза Российской Федерации.

— Ну и как?

— Мощно! Двуглавый герб, все дела…

Заведующая отделением травматологии районной больницы предоставила Мочалову выписку из медицинской карты больного, по счастью не уничтоженной по истечении срока: обычно такие карты хранятся не больше полугода, ведь архив больницы не резиновый. Мочалов с интересом изучил перечень травм, полученных Лежневым-Леже: сотрясение мозга средней тяжести, множественные ушибы, ссадины, перелом правой ключицы… Учитывая, что машина превратилась в груду металлолома, водитель отделался царапинами.

— Его спас ремень безопасности, — сказала врач. — Перелом ключицы, кстати, произошел оттого, что ремень во время удара буквально врезался в плечо водителя.

— А если бы он не был пристегнут?

Врач красноречиво развела руками.

Мочалов внимательно изучил отчет эксперта. Оказалось, сидевший на пассажирском сиденье Завальнюк пристегнут не был.

— Водитель тогда сказал, что шеф никогда не пристегивался, — объяснил молодой следователь.

— А родственники? Родственников, надеюсь, не забыли спросить, пристегивался он обычно или нет?