Греховная связь - Розалин Майлз

Он слишком много о ней думал, вот в чем дело. Перегруженный работой, перенапрягшийся, да еще смерть Джорджа и дела на шахте — вот он и позволил ей угнездиться в его сознании. Ясно, больше этого не будет! Сон — это предостережение, безусловно, предостережение, что в его сознании, пока что в сознании, не все обстоит благополучно. Он не вправе позволять этой девушке занимать непропорционально большое место в его мыслях, его жизни, его суждениях, ставя под угрозу его самообладание, его достоинство и даже приличие, наконец. Он больше ее не увидит — не будет ее искать — он будет избегать любой встречи с нею. Само собой разумеется, ее тут винить не за что. Да он и не считал, что сам совершил что-то дурное. Но ответственный человек — а человек, служащий Богу тем более — обязан заботиться о ближних и о себе. Надо быть осторожным — очень осторожным.

Встав с постели в свете начинающегося дня, он бодро сбегал под душ; решимость его с каждым мгновением укреплялась. Наскоро позавтракав, он некоторое время провел за составлением предварительного плана праздника Столетия и затем забежал в церковь. Там, после длительной молитвы он изложил Создателю все, что его смущало, и страстно пытался очистить ум и сердце от мрачной тени, набежавшей столь неожиданно в ночной тиши.

Наконец покой вернулся к нему. Он поднялся с колен обновленный и освеженный, а главное — с твердым убеждением в правильности принятого решения всячески избегать девушки, покончить с искушением — если это было искушение — раз и навсегда. Чувство ясности, бодрости и силы вернулось к нему окончательно, и он обратился, радуясь, к проблемам дня насущного. Вернувшись домой он взял письма со старинного дубового стола, что стоял подле входной двери, и направился к кабинету.

— Клер! — позвал он по дороге. — Клер! Ты готова? Я прямо сейчас приступаю к работе.

Он остановился в холле.

— Я здесь, — отозвалась Клер из столовой.

Роберт открыл дверь и вошел в комнату. Клер стояла около обеденного стола красного дерева, который буквально ломился от тяжести наваленных на него старинных томов по истории края, книг, писем, бумаг — все в связи с празднованием Столетия. На губах ее играла детская озорная улыбка, и весь вид говорил о том, что она приготовила какой-то восхитительный сюрприз.

— Роберт, — заговорила она, насмешливо глядя на него. — Видишь ли, я поняла, что в одиночку нам с работой явно не справиться. Это меня, разумеется, беспокоило. Мы бы подвели кучу людей, понадеявшихся на нас. И я обратилась к Полю, мол, так и так, нет ли у него какой идеи. И у него на уме оказалось кое-что — вернее, кое-кто — да, кое-кто — и я уверена, что идея тебе понравится. Он подыскал нам помощника. Лишнюю пару рук. — Она засмеялась. — Приданных, надо сказать, очаровательной юной особе.

Клер отошла в сторону. Позади нее за столом сидела девушка. Она просматривала книгу и делала выписки, а по небольшой стопке бумаги подле нее можно было заключить, что работа уже кипит вовсю. Выглядела она совершенно спокойной, уверенной, совершенно…

— Роберт, дорогой, это Алли, Алли Калдер. Отец ее был шахтером. Она давно ищет секретарскую работу в Брайтстоуне, но здесь найти что-нибудь подходящее не так-то просто, да к тому же ее отец считает, что она слишком молода, чтобы покидать дом и постоять за себя.

Девушка встала из-за стола, подошла к нему и протянула руку, глядя с улыбкой прямо ему в глаза.

— Добрый день, преподобный.

— Да просто Роберт, зови его лучше Робертом! — с горячностью вмешалась Клер. — Все его так зовут. Он так больше любит, правда, ведь, Роберт? Он считает, что „преподобный“ чересчур официально — да и не по возрасту ему, — счастливо рассмеялась Клер.

В теплых лучах раннего солнце девушка словно сияла. На ней было светлое легонькое платьице из хлопка, розовое, как ее губы, как нежные ямочки на сгибе гладких округлых рук. Он чувствовал юный свежий запах, запах летних цветов, таких же розовых, как ее…

Молча, он протянул ей руку.

— Рад, что вы можете присоединиться к нам, мисс… — он бросил взгляд на Клер и на нее, — Алли. Мы действительно ничего не успеваем, и нам нужна чья-то помощь. Надеюсь, вам понравится работа и мы. Я рад, что вы пришли.

— Ну, стало быть, все и решено, — заключила Клер, явно радуясь, что ее маленький сюрприз удался на славу. — Ну, я, пожалуй, схожу, приготовлю нам всем по чашечке кофе, а вы пока познакомьтесь поближе. Я же говорила тебе, Алли. Я же говорила, что Роберт будет рад вам. Он в самом деле рад, правда, Роберт?

— Да, конечно.

Так рад, что ты пришла.

Рад… рад… рад… что… ты пришла… наконец.

10

„Он тебя любит — да, да, да…“

— „Да, да, да, да…“ — пела она Простенькие слова вторили ее мыслям и ритму работы. — „С такой любовью не шути…“ — Пауза. И ее легкий голосок: — „Да, да, да, да-а-а-а-а…“

Эти „Битлы“, может, и малость старомодны нынче, но свое дело они знали. Чувствуя себя в своей комнате в абсолютной безопасности, Алли Калдер аккуратно раскладывала только что отглаженное чистенькое белье, выдавая время от времени мелодии, наполняющие сердце. Вот приехали бы эти „Битлы“ сюда, в Австралию! Или она съездила бы в Англию? Ничего в этом такого уж невероятного нет. Губы ее сжались, и песня замерла в горле.

Брайтстоун. Она даже название города с трудом могла выдавить. Что за дыра — что за сучья дыра! Она знала, что отец убил бы ее, если б только услышал от нее такое слово. Но он тысячу раз произносил его сам, когда трепался со своими собутыльниками, думая, что она спит. Спит? Да в такие пьяные вечера и глухой не заснет — как начнут тут бузотерить — он, да этот Мик Форд, да прочая шантрапа — как бишь он их называл, — и имени их не запомнишь — накачаются пивом и начнут. Спит?

Иногда ей хотелось проспать всю жизнь, как Спящая Красавица. Но не сейчас. Она уже готова в путь.

„Она взяла билет…“ — пел Джон Леннон.

Она действительно взяла билет — это точно. Билет в одну сторону, не собьешься. Нет, она не собирается закончить, как Барбара — двое детей и третий на подхвате — а ведь ей и двадцати нет.

— Он ничем пользоваться не хочет, — жаловалась Барбара с такой безнадежностью, что самой хотелось заплакать. — Это, говорит, удовольствие портит. — Его удовольствие? С каких пор такая девчонка, как Барбара, оказалась создана ради его удовольствия?

Мужики — все одного поля ягоды, — козлы. Вот еще одно слово, за которое отец убил бы ее. Козлы. Да они и есть вонючие козлы. Она вертела слово на языке, как бы пробуя его на вес, на вкус и на запах. А он первым делом. Козел номер один. Козел-аншеф. Капитан Козел. Она засмеялась, но это был какой-то не по возрасту умудренный и горький смех. Спасибо, папочка. Спасибо, Боже, что наградил меня таким козлом вместо отца.

Впрочем, ври, да не завирайся. Не все такие, как твой папаша. Он не такой. Он совсем другой. Он ни на что не похож… и ни на кого…

Он… какой? Рука ее вдруг замерла в груде нейлона и кружев, она улыбнулась своей странной задумчивой улыбкой и погрузилась в воспоминания того счастливого дня. Да, он что надо, прямо с картинки. Есть на что посмотреть, сбит крепко, но не мясист как Поль, — а стройный, ну, прямо киногерой. Фигура — закачаешься, он, наверное, сам этого не знает — глаза, руки, эти волосы, и как он смотрит на тебя — прямо в глаза — что тут говорить, он совсем, совсем другой. Она почувствовала, как что-то теплое поднимается из самой глубины ее существа. О да. Да.

Вот он не козел. Совсем нет. Такой внимательный:

„Вы уверены, что не устали, Алли? Вы сегодня столько всего переделали“. — Такой благодарный: „Это просто потрясающе, это как раз то, что нам нужно; просто чудесно: программа действительно обретает нужную форму“. — Такой вежливый: „Пожалуйста, извините, мне надо позвонить, и я тут же вернусь“ — Он такой… Он такой…

Он такой невероятный! Ни о чем подобном ей даже мечтать не приходилось, она никогда не думала, что такое существует или может существовать. А его глаза — как будто он всегда внимательно слушает тебя, что бы ты ни говорила.

„Замечательная идея, Алли“, — будто бы действительно она высказала что-то особенно умное. Причем для этого особых усилий не требуется. По части ума особой конкуренции в пасторском доме нет. Его жена, Клер, хоть и мила, особым умом не блещет, да и голова у нее явно забита другими делами. А сестрица Джоан — она тихо рассмеялась. Глупая старая кошелка. Думает, что на всех страху нагоняет. Зыркает как сыч, а что на нее смотреть одна умора, ей и в голову не приходит!

Вздохнув и бессознательно передернув плечами, она вернулась к реальности. Давай, Алли. Хватит с этой постирушкой, надо разобраться с постельным бельем, а там и время обед готовить. А потом, коль повезет, и она освободится, снова сюда, послушать музыку, помечтать малость, посчитать, сколько заработано в Брайтстоунский Фонд Бегства — приятно видеть, что счет медленно, но верно растет, а потом… а потом…