Воевода заморских земель - Андрей Посняков

Отбив слева…. Ага… Теперь отводка… Финт справа – а друат…

…Скорее, не очень подвижен. Да и – видно было – не так часто доспехами пользовался, ощущалась некоторая скованность при ударах. Да, сильных и беспощадных – но весьма неточных.

Олег Иваныч либо их отбивал, либо уклонялся, пытаясь, раззадорив соперника, вызвать его на ряд ошибочных действий. Таковых что-то долго не было видно, еще бы: сказывался психический тренинг, коему специально обучали каждого воина-богатыря главные шаманы племен. Что ж, придется атаковать самому!

Не дожидаясь окончания атаки врага, Олег Иваныч сделал обманный финт – клинок его меча, изготовленный из знаменитой шеффилдской стали, птицей порхнул вниз и вправо, и сразу же, переводом – в голову. Этот удар очень любили немецкие рыцари. Будь у соперника турнирный рыцарский шлем или, хотя бы, армэ, Олег Иваныч даже и не пытался бы прибегнуть к такому удару, уж нашел бы что-нибудь похитрее, но тут…

Отлетела в сторону кожаная полумаска, брызнула кровь – и северный богатырь тяжело повалился в снег.

Зрители-чукчи оцепенели.

Олег Иваныч поднял забрало и улыбнулся, кивнув на поверженного соперника:

– Геронтий, перевяжи человека. Кажется, мы еще с ним не договорили.

В этот момент один из молодых воинов – Чельгак, схватившись за копье, что-то прокричал остальным…

– Стойте! – Олег Иваныч поднял вверх меч. – Переведи им, дед. – Он строго посмотрел на Ирдыла. – Если они так уж хотят умереть… то пусть сначала посмотрят, как это будет.

Воевода махнул одному из воинов с аркебузой. Тот кивнул и, положив тяжелое ружье на воткнутую в снег рогатку, тщательно прицелился в соседнюю ярангу. Вопросительно взглянул на Олега Иваныча.

– Пли! – скомандовал тот.

Раздался грохот. Вырвавшееся из дула ружья пламя опалило стоявших поблизости чукчей. Оторванные клочья верхней части яранги медленно закружились в воздухе. Охотники-чукчи в ужасе попадали на колени.

– О, огнедышащие духи! – взмолился, ползая по снегу, Ирдыл. – Не гневайтесь на неразумный народ мой.

К Олегу Иванычу подошел Геронтий. Наклонясь, вытер о снег окровавленные руки:

– Перевязал твоего вражину. Жить будет – силен. Кстати, пока вы тут развлекали народишко, один из местных чуть не сбег. – Геронтий усмехнулся. – Смотрю: бочком, бочком – и к саням ихним. Крикнул оленям – тут я аркан и метнул – обучен. Парень тот в заднем чуме, хочешь – поговори.

Воевода задумался. Некогда вроде особо разговаривать… хотя…

– А ну, давай их всех в один чум: главного – того, что я подранил, пойманного, ну и толмача деда.

– Еще раз говорю – мы не желаем вам зла, – вытирая со лба пот, в который раз повторил Олег Иваныч. – А тот, что убил ваших людей… Мы за него не в ответе. Убили вы его – правильно сделали. Кстати, а где его одежда?

Ирдыл с поклоном протянул кафтан, шубу, рубаху…

– Геронтий, проверь. – Адмирал-воевода предал вещи убитого лекарю, впрочем, давно уже не только лекарю, но и его доверенному лицу.

– Скажи им, старик, – мы уйдем летом. Уплывем на больших челнах далеко-далеко навстречу солнцу. Мы сохраним им жизнь и не будем нападать на их стойбище. Только один человек нас интересует – тот, что у них в плену. Впрочем, они знают…

– Взгляни-ка, Олег Иваныч. – Геронтий протянул какой-то продолговатый предмет, похожий на скрученный кусочек пергамента. – В шов зашит был, в кафтане, – пояснил он.

Олег Иваныч развернул… написано по-немецки, четкими готическими буквицами:

– «Податель сего, Игнат Греч, имеет право бесплатно пользоваться услугами всех людей Ганзы на территории Новгорода и сопредельных земель. Олдермен Якоб Шенхаузен». Однако! – Олег Иваныч присвистнул:

– Похоже, вот тот, кого мы с Гришей давно искали.

Он таки уговорил раненого Ыттыргына, расположив к себе шутками и весельем.

– Молодой воин Чельгак проводит тебя к стойбищу, – приподнявшись на локте, хрипло произнес Ыттыргын. – Но… – Он вдруг закашлялся, затем, отдышавшись, продолжил: – Дай слово, что поедешь туда один!

Олег Иваныч молча протянул раненому богатырю руку.

Они ехали молча – да и как было говорить? Чельгак не знал никаких языков, кроме родного, а старик Ирдыл остался со своими. Помимо меча и арбалета, Олег Иваныч прихватил с собой и аркебуз. Тяжелое ружье – пока не было разделения на мушкет и более легкий аркебуз, все назывались одинаково – лежало в задней части нарт. Там же позвякивали припасы. Ходко бежали олени по льду реки Берелех, ходко и плавно. Давно загорелись в небе желтые звезды, и серебристая луна заливала тундру своим дрожащим светом. Глядя на нее, затянул Чельгак грустную протяжную песню. Пелось в ней о юной красавице Еджеке с бровями чернее спинки соболя, убитой коварным врагом с растрепанной бородою. Никогда больше не сядет Еджеке в нарты, никогда больше не обнимет возлюбленного – никогда…

Гриша очнулся в чуме из оленьих шкур. Сколько времени прошло – он не знал, только смутно помнил, как везли его куда-то в оленьих санях-нартах да поили по пути каким-то едким дурно пахнущим варевом, от которого болела голова, ноги делались ватными, а в глазах двоилось. Только к утру, когда выстывал сложенный из камней очаг, на холоде переставало действовать варево, и Гришаня принимался ворочать мозгами, соображать – как выбраться отсюда. Похоже, он находился в каком-то самоедском племени к югу от Ново-Дымского острога – пока везли, северное сияние (сполохи) были сзади. Значит, сам острог – на севере. Туда и нужно бежать… Бежать? Нет, лучше ехать – по морозу-то долго не побегаешь, хоть и не очень холодная пока была зима – не холоднее, чем бывало иногда и в Новгороде. Действовать надо, действовать – не сидеть тут сиднем, неизвестно чего дожидаясь. Не нравился Грише хозяин чума – тощий, узкоглазый, с хищным крючковатым носом. Не иначе – местный колдун. Такой и в жертву принесет запросто в капище богомерзком! Совсем незачем того дожидаться. Гришаня покрутил руками – ага, никто их не связывал, понадеялись на варево – а варево-то вчера постарался Гриша не выпить все – половину выплюнул. Потому и соображал сегодня гораздо лучше, хотя башка, конечно, болела, зараза. Перво-наперво, оглядеться. Чум большой, теплый – светильники, очаг, оленьи рогатые черепа – ну, точно, колдун хозяин! Чертов язычник. Интересно, где его черти сейчас носят? Наверное, в капище? А остальные тоже, может быть, бесам своим молятся? Чего-то не слыхать их снаружи.

Гриша осторожно выбрался в чоттагын – знал уже, что так назывались местные сени – оттянул закрывающую вход шкуру, выглянул. Пусто! Луна на небе, звезды, а вокруг никого. Неужели – и в самом деле никого? Гриша, пошатываясь от свежего морозного воздуха, выбрался из чума. А не очень, кстати, и холодно. Тихо как…

И вдруг тишину северной ночи прорезал пронзительный дикий вопль! Он был бы похож на вой голодного волка, если бы волк умел выть с такой злобой. Гриша вздрогнул. И тут же раздался ритмичный звук бубна. Вернее, даже, не одного бубна, а нескольких.

Бум-бум… Бум-бум… бумм…

Словно завороженный колдовской шаманской музыкой, Григорий медленно пошел на звук бубна. Отойдя от чумов шагов на полста, он наконец заметил источник шума и воплей. Посреди зарослей кривоватой березы горел большой костер, вокруг которого сидели, ритмично ударяя в бубны, оленьи люди. А между ними и костром кривлялся, издавая вопли, тощий полуголый мужик с оленьими рогами на голове – хозяин Гришиного чума – и вправду – колдун. Он то приседал на пятки, тут же взмывая вверх, словно пущенная стрела, то совершал немыслимо длинные прыжки, а то принимался кататься по снегу, выкрикивая какие-то бессвязные слова.

Ну, это Гришане они казались бессвязными, но вовсе не собравшимся вокруг костра людям.

– О, морозные духи тундры! – извиваясь, кричал шаман Чеготтай. – Изгоните же с Индигирки-реки и губы Гусиной неведомых белых людей. Помогите славному воину Ыттыргыну убить их! Убить! Убить! Убить! – три раза повторил шаман, и три раза эхом откликнулись оленьи люди:

– Убить! Убить! Убить!

– О, великие духи тундры! – катаясь по снегу, завывал шаман. – Скоро, скоро напьетесь вы свежей крови! Скоро…

Чеготтай совершил очередной дикий прыжок и вдруг застыл, приложив ладонь ко лбу, словно высматривал что-то. Бубны притихли.

– Вижу! – закричал шаман. – Вижу их. Они летят по небу в небесных нартах. Страшны их оскаленные лица, это лица смерти. Падайте, люди тундры!

Сидящие вокруг костра в страхе попадали лицами в снег и обхватили головы руками.

– Жертву! – громко заверещал Чеготтай. – Духи требуют жертву. Они хотят пить ее кровь, есть ее мясо… Люди! Приведите же скорей пленника из моей яранги!

Он указал рукой в направлении стойбища, и сразу четверо охотников, пятясь и приседая от страха, отправились исполнять волю шамана. Впрочем, никакого пленника в яранге Чеготтая уже не было. Станет он их дожидаться, как же! Гришаня не долго любовался богомерзким шаманством. Плюнул, перекрестился да подался потихоньку обратно в стойбище. Выбрал, не торопясь, уже запряженные нарты – кто-то из охотников припозднился, убежал к костру и олешек своих не распряг. Влез Гришаня в нарты, тихонько тронул оленей длинным шестом… Вроде поехали. Куда только? Нет, вроде все правильно – на север, вниз по заснеженной ленте реки…