Воевода заморских земель - Андрей Посняков

Гришаня вдруг захохотал. Аж до слез, как давно уже не смеялся. Олег Иваныч недоумевающе посмотрел на него, пожал плечами, налил ему из кувшина ягодного морса.

– Ой, уморил, Олег Иваныч, – отпив морсу, Гриша икнул от смеха. – Сбегут, ха! Здесь тебе что, Новгород? Сбегут. Ну, пусть бегут, в тундру. Где ни еды, ни тепла – да еще и морозы грянут. Глядишь, дня три протянут. Если немирная самоедь их раньше не сожрет. Сбегут… ну уморил.

Тут захохотал уже и Олег Иваныч.

Вошедшая Софья с удивлением посмотрела на них: с чего бы это такое веселье? Неужто перевару напились? Узнав, в чем дело, улыбнулась сама.

Золотой бог на стене каюты угрюмо взирал на смеющихся. Нефритовые глаза его светились ненавистью и злобой.

Все короче делались дни – вернее, светлые часы и даже – минуты. Ударили морозы – по ночам аж бревна трещали. Почти все ушкуйники переселились в избы – тесно, да зато тепло. Скрипя зубами, в числе прочих переселились в дальнюю от залива избу и трое ушкуйников с «Семгина Глаза»: Матоня с Олелькой Гнусом да бывший конопатчик Игнат Греч. Неспокойно в последнее время стало на сердце у Игната. Казалось, будто следит кто-то за ним. Пару раз, оборачиваясь, ловил взглядом чью-то удаляющуюся тень, а третьего дня неопрятный капитан Иван Фомин, непонятно с чего, начал вдруг расспрашивать Игната о верфях. С чего бы такой интерес? Ой, неспроста. Может, рассказал отрок Ваня про найденный яд да вышли-таки через Олельку и на него, Игната? Но, Олелькой, похоже, никто не интересовался. Таились до поры до времени? Адмирал-воевода хитростью своей далеко за пределами Новгородской земли славен был. Может, играл сейчас с Игнатом, словно кот с мышью. Нехорошо от таких мыслей было Игнату. Сам не свой стал: ходил – оглядывался, собственной тени пугаясь. Ночью не спал, ворочался. Вот и сейчас – мороз все крепчал снаружи, трескались бревна, небо на севере переливалось зеленоватыми сполохами. А Игнату не спалось. Вокруг храпели ушкуйники – на полатях, на печи, на широких лавках, вот как Игнат или Олелька. Смотри-ка, тоже, кажется, не спит паря!

Олелька поворочался, повозился, осмотрелся, откинув медвежью шкуру. Осторожно встал, подозрительно оглядываясь, растормошил спящего рядом соседа. Зашептал:

– Вставай, дядька Матоня.

Матоня проснулся сразу же, словно того и ждал. Что это еще у них тут за тайны?

Игнат Греч тут же притворился спящим.

– Возьми-ка еще пару. – Олелька достал что-то из-за пазухи, да, неловкий, не удержал в руках, уронил. Это «что-то» упало с явным железным звоном.

– Эх, косорукий, – зло буркнул Матоня. Осмотрелся – нет, все вроде тихо. Подобрал что-то. Шепнул, обернувшись: – Завтра будто бы по воду пойдем. Все в бадейку сложим.

– Думаешь, не уехал еще самоед?

– Не должен. Сказал же – ждать будет.

Утром, проснувшись под звон колокола, оба засобирались. Выбрали бадью, шест. Игнат еще раньше приметил, что слишком часто они вместе по воду ходят. Дождался, как вышли, обернулся к ушкуйникам:

– Микола, дай-ко самострел. Вроде в сопках песца видали. Пройдусь, как рассветет.

– И мы с тобой, дядька Игнат.

– Нет, вас не возьму – шумливы больно. Хотите – одни идите, а я, сами знаете, сам-один люблю.

Он нагнал их на льду реки. Вернее, даже не нагнал – знал, куда ходят – обошел слева, затаился за снежным наносом. Ага – вот и подельнички. Что-то не очень спешат ковырять затянувшуюся льдом прорубь. Свернули зачем-то к другому берегу – и бадью не бросают, тащат. Игнат бы, конечно, еще за ними, прощелыгами, последил – да только где тут спрячешься-то? Положив в ложе самострела короткую стрелу-болт, Игнат возник перед истекавшими потом от тяжелой ноши шильниками, словно злой самоедский дух. Направил стрелу в грудь Олельке:

– А ну, стоять, шпыни! Показывай, что в бадейке!

Олелька повалился на колени:

– Не стреляй, дяденька Игнат. Все, как есть, покажем!..

Матоня лишь хмуро кивнул.

– Ну и где же ваш самоед? – насмешливо поинтересовался Игнат после часа блужданий по сопкам. Он таки вошел в долю, пообещав свою непосредственную помощь в установлении связей с неким кузнецом Онфимом, у которого «железья, словно у кобеля блох». Самого дюже разбирало любопытство – что это за самоед такой и много ль у него золотишка? А самоед не находился. Да он и не мог найтись. С ночи еще выходил хитрый Иттымат из яранги и подозрительно смотрел на небо. Не нравилось ему небо, ой, не нравилось! А как к утру резко спал мороз да заклубились тучи – собрал Иттымат ярангу, сложил в нарты да стегнул олешек хореем. Судя по всем приметам – хороший буран ожидался. Ну его к злым морским духам. Лучше подальше в сопки податься, переждать. Правда, там чукчи… Впрочем, Иттымат надеялся с ними не пересечься. А что касается «новгородичей» с железными ножами – подождут. Надо будет – еще придут, после бури, которая не заставила себя долго ждать. Закружил ветер, завертел снегом, завыл, словно лютый волк. И так рванул – Олельку аж с ног сбило. Понесло по озеру – еле поднялся.

– Ой, дядька Игнат, пойдем-ка лучше обратно!

Хорошо сказал – обратно! Да где теперь дорогу найти? Коли нет ни верха, ни низу – везде снег да ветер. Замело все следы – не сыщешь ни самоеда, ни обратного пути. Эх, видать, обманул проклятый самоед Иттымат. Ну да теперь уж не до навару – как бы самим уцелеть, ох, спаси, Господи! И погибли бы все трое, заметенные злым северным ветром, застыли бы ледяными столбами и только ближе к весне поел бы песец их оттаявшие трупы. Погибли бы… если б не Итинги – старик-чукча, что разбил маленькую ярангу в низинке, промеж двух сопок, верстах в трех от реки. Это для новгородцев ветер бураном был, для чукчей – так себе ветерок, сильный, правда, но далеко не смертельный. Бывало и хуже. Услыхав крики, послал в тундру внучку Еджеке – та и привела троих… Не знала, что на свою погибель.

Нанес снегу буран, замел перевалы – однако не помеха это оленным чукчам – молодым богатырям Чельгаку с Томайхо-мэем. Старший с ними – Ыттыргын, всем богатырям богатырь: с детства дрова колол тупым топором – теперь руки, ровно камни – бедренную кость оленя-самца одним ударом перешибает. На такое, конечно, Чельгак и Томайхо-мэй пока не способны – но это только пока…

Остановили нарты у знакомой сопки, где-то тут – знал Чельгак – старик Итинги кочевал с олешками да с молодой Еджеке, Чельгаковой невестой.

– Зайдем, Ыттыргын, в гости?

Ыттыргын кивнул, улыбнулся. У самого когда-то невеста была, теперь жена Ельмечей. Почему ж не зайти к старому Итинги?

– Вот здесь яранга его, меж деревьев… была… Что это за пятна на снегу? Кровь! А эта круглая деревянная штука… и рядом – железный нож белых!

– Мужайся, Чельгак. – Ыттыргын подошел ближе к юноше, обнял. – Ты воин – что говорят тебе следы?

– Злые белые люди пришли в ярангу, – побледнев, отвечал Чельгак. – Убили старика и… и Еджеке. – Лицо Чельгака исказилось болью. – Украли ярангу, припасы, увели оленей… Ушли на восток. Разреши, Ыттыргын…

– Да, – кивнул Ыттыргын. – Ты будешь преследовать убийц, но сразу не вступишь в бой. Подождешь нас. А мы выполним задание старейшин и нагоним тебя, Чельгак.

– Да будет так, – кивнул Чельгак. Лицо его было бесстрастным, лишь глаза горели огнем мщения.

Проводив друзей взглядом, он направил нарты по следам убийц и взмахнул хореем…

А Ыттыргын и Томайхо-мэй вернулись.

– Они вряд ли увезли убитых с собой, – резонно заявил Ыттыргын. – А для Чельгака сегодня – это лишняя ноша на сердце. Так, Томайхо-мэй?

Томайхо-мэй молча кивнул.

Поискав вокруг, они обнаружили укрытые наспех наломанным лапником и присыпанные снегом трупы. Старик Итинги и красавица Еджеке. Черноволоса, черноока… Была черноока. Томайхо-мэй невольно вздрогнул – вместо глаз у старика и девчонки зияли кровавые колотые раны.

– Мы отомстим, Томайхо-мэй, – с ненавистью произнес Ыттыргын. – Обязательно отомстим. Мы вытянем из убийц жилы, вырежем желудки и заставим съесть. Погрузи мертвецов в нарты, Томайхо-мэй… Их ждет богатая зверем тундра верхнего мира. Будут славные похороны. Шаманы – Чеготтак с Четтамаем – будут камлать, и души убитых примут властители верхнего мира. Пока же… Нам надо выполнить задание старейшин. Устроим засаду, выберем человека в богатой одежде… Духи тундры помогут нам!

– Духи тундры помогут нам, – эхом откликнулся молодой Томайхо-мэй.

Игнат Греч исчез! Это оказалось весьма неприятной новостью для Гриши. Как именно исчез? Кажется, вместе с водоносами. А куда они обычно ходили за водой? Ясно куда – на дальнюю прорубь, там, говорят, вода вкуснее… Так-так…

– Эй, воины. Идем со мною на поиски.

Гришаня шел первым – в лазоревом, подбитом мехом, кафтане, в боровом плаще, крытом алым бархатом. В руке – обнаженная шпага. На голове расшитая золотыми нитками шапка…

Он сам не понял, как… Словно вдруг со льда озера поднялась снежная пыль и ударила его по глазам. От полученного удара Гриша медленно повалился на снег, не чувствуя, как мгновенно подхватили его ослабевшее тело чьи-то сильные, чрезвычайно сильные руки…