Воевода заморских земель - Андрей Посняков

Погода стояла чудесная – теплая, солнечная, с высоким ярко-голубым небом и бегущими по нему облаками. Греясь на солнце, Олег Иваныч с содроганием вспоминал зиму – таких жутких морозов он, как и все остальные ушкуйники, никогда еще в своей жизни не видел. В иные дни на улицу невозможно было высунуть носа – хорошо припасы имелись. Где-то к февралю, к марту стало полегче – прибавился день, подули влажные ветры, сдувая снег с вершин сопок. В апреле, когда самое страшное осталось позади, в церкви был устроен молебен. Исхудавшие, измученные цынгой ушкуйники впервые после долгой жестокой зимы испытали радость. Зима унесла пятьдесят шесть человек. Пятьдесят шесть трупов – такую цену запросил за зимовку суровый Север, или, как говорили местные самоеды, – злобные духи тундры. Если б не помощь оленьих людей, умерших могло быть гораздо больше. Хорошо, удалось тогда наладить отношения с племенем Ыттыргына, иначе б по весне, когда прикочевала к верховьям Индигирки-реки основная масса оленьего народа, плохо пришлось бы ушкуйникам.

Весной времени зря не теряли, работали, как проклятые – каждый день был на счету. Готовили корабли, в июне, как сошел лед, спустили на воду – вот это был праздник! Выйдя в море, дождавшись попутного ветра, продолжили плаванье, у многих на глазах показались слезы при виде тающей за кормой серебристо-зеленой дымки. Тундра. Слишком многое с ней оказалось связано.

А потом были гнус и мошка, и ветер, и огромные волны, и жестокий шторм в том месте, которое много лет спустя назовут Беринговым проливом. А потом еще один шторм – у Алеутских островов, и еще один – у Кадьяка – так и не подошли тогда к этому большому острову – побоялись разбиться о камни. И так уже потеряли шесть кораблей, из экипажей которых мало кто спасся – океан не любил шутить. Ветра дули сильнейшие, хорошо хоть, слава Богу, попутные – корабли, даже неповоротливые кочи, летели вперед словно стрелы. И вот наконец пришло время сделать остановку для ремонта и отдыха. Не думали, что местные индейцы окажутся такими негостеприимными, ведь на Алеутских островах новгородцам оказали весьма теплый прием: местный князь – тойон – даже устроил по такому случаю пир, правда, выпросил у Олега Иваныча с десяток стальных мечей и кирасу. Пришлось дать – куда деваться? Вот и здесь бы так, но… покуда не получалось.

На «Святой Софии», как, впрочем, и на других кораблях, не умолкая, стучали топоры – меняли сломанные штормом мачты и реи. Олег Иваныч решил пройтись по острову – понаблюдать за ходом работ и охоты. Потянулся было к кирасе, да, махнув рукой – жарко! – прицепил к поясу шпагу. Стукнул по пути в каюту Гриши:

– Эй, летописец! Я на берег, составишь компанию?

Григорий положил перо – он вел журнал экспедиции, занося в толстую книгу все более-менее значительные события, как-то: шторма, острова и встречающиеся по пути народности, типа вот алеутов с тлинкитами. О последних он и раньше был наслышан от алеутского тойона, даже записал в журнал несколько индейских слов, так, для памяти: «Гьин – вода, тлинхит – человек, кимья – солнце, шьявит – женщина, куух – раб».

– Сейчас иду, Олег Иваныч, только чернила просохнут.

Они сели в привязанную к корме лодку и поплыли к берегу. Лес мачт высился слева и справа – то стоял на якоре могучий новгородский флот. С седловатых бортов каравелл угрожающе торчали пушки. Олег Иваныч горделиво повел плечами – экая мощь! Что им какие-то индейцы!

Привязав лодку к дереву у впадения в залив небольшого ручья, адмирал-воевода и старший дьяк неспешно направились вдоль береговой линии, усыпанной круглыми, источенными водой камнями. Повсюду – на берегу, в лесу, у ручья – слышались веселые крики ушкуйников. Люди радовались хорошему спокойному дню, ясному небу, работе – пусть тяжелой, но нужной. Не умолкая, стучали топоры. Вот наконец послышался треск – завалили дерево – высокую сосну или ель. Обрубили сучья, обвязали веревками, потащили – эх-ма! Тут же рядом, на берегу, женщины варили обед, разложив с десяток, а то и больше, костров. В котлах булькала вкусная мясная похлебка. У крайнего кострища, за кустами, ближе к ручью возились Ульянка и Софья. Хоть и не боярское это дело – пищу готовить – да ведь охота, чем еще заняться-то? На корабле сиднем сидеть? Вон, Геронтий с Ваней еще спозаранку в лес ушли – искать целебные травы.

– Обедать будете? – обернулась к подошедшим Ульянка – красивая, молодая, с ярко-голубыми глазами, ну и глазища – словно два омута. Черная, как смоль, коса заброшена на грудь.

Олег Иваныч улыбнулся, отрицательно покачал головой – потом, мол. Обнял жену – в зеленом, расшитом золотыми нитками-канителью, приталенном сарафане, с распущенными по плечам волосами, Софья вряд ли выглядела сейчас старше Ульянки.

– Ну, ладно, ладно… – шутливо отстранилась она. – Принеси-ка лучше, дров. Вон, у дерева, мужички с утра нарубили.

– У дерева? Где? Не вижу. – Олег Иваныч притворно развел руками.

Софья усмехнулась, пошла с мужем. Оказавшись в тени деревьев, обернулась… Олег Иваныч схватил ее в объятия и жарко поцеловал в губы. Эх, кабы кругом народу поменьше!

Все ж пришлось оторваться от столь увлекательного занятия. Кликнул Гришу и вместе с ним пошел в глубь острова по одной из многочисленных троп, явно указывающих на его обитаемость или, по крайней мере, на довольно частую посещаемость племенами тлинкитов – кому тут еще быть-то? Хотя, на первый взгляд, лес и маячившие впереди горы выглядели довольно мирно. Тенистые еловые заросли, пахнущие свежей смолой, прыгающие по стволам белки, перестук дятлов – все это вдруг напомнило Олегу Иванычу детство – пионерский лагерь близ Приветненского, на берегу Финского залива. Даже взгрустнулось немножко, но не так, чтобы очень, – назад, в прошлую жизнь не позвало.

– Хорошо-то как! – посмотрев вверх, на солнечные лучи, пронзающие коричневато-зеленый полумрак, на белок и дятлов, на хрустящие шишки под ногами, тихо сказал Гриша. – Помню, давно уже, ездили мы с владыкой – тогда еще игуменом Феофилактом – в Дымский монастырь, что недалеко от Тихвинского посада. После заутрени пошли с братией в лес, за грибами, а потом… – Григорий вздохнул. – Интересно, а здесь есть ли грибы?

– Наверное, – пожал плечами Олег Иваныч, осторожно переступая через узкий ручей. – Рано еще для грибов-то. А рыба точно есть, смотри-ка, форель!

Он кивнул на ручей, где целой стаей резвилась серебристая рыба. Дело шло к обеду – солнце жарило так, словно собралось вознаградить ушкуйников за свое долгое отсутствие во время зимовки в полярной тундре. Гриша снял кафтан – упарился. Оглянулся на Олега Иваныча – куда, мол? Тот посмотрел вперед, прислушиваясь к стуку топоров и веселому матерку работников, махнул было рукой… И тут же замер, показав рукой прямо перед собой.

Впереди, шагах в двадцати, за деревьями, синело узкое лесное озеро. Глубоко в озеро вдавался каменистый мыс, поросший зеленовато-голубым мхом, а на мысе, почти посередине озера, возвышалась небольшая часовенка с православным крестом на крутой, крытой дранкой, крыше. Выстроенная, похоже, довольно давно – бревна потемнели от времени. По берегу озера к часовне вела расчищенная от камней тропинка, довольно сильно заросшая папоротниками, видно, ею тоже мало кто пользовался. Олег Иваныч и Гриша переглянулись и, не сговариваясь, пошли к часовне.

Узкие ступеньки, на балке крыльца – надпись, иструхлявилась уже, но буквы разобрать можно:

«Строил мастер Иван Флегонтов в лето пять тысяч семьсот восьмидесятое от сотворения мира».

– Однако! – присвистнул Олег Иваныч. – Почти двести лет прошло. Вот уж поистине – тут русский дух, тут Русью пахнет!

Внутри пахло сыростью. Олег Иваныч и Гриша молча подошли к иконе Николая Угодника и долго молились. За здравие участников экспедиции, за упокой мертвых, за удачу. Потом постояли немного, отдавая дань памяти прошлым поколениям новгородцев, и вышли, аккуратно прикрыв дверь.

Прятавшийся в кустах на другом берегу озера молодой индейский вождь Чайак – Красный Орел – опустил лук. Да, конечно, хорошо было бы убить сейчас этих двух бледнолицых. Но только не здесь, у часовни! Чайак, хоть и не был православным христианином, однако побаивался чужих богов.

– Прокрадемся за ними? – спросил его младший напарник, светлоглазый Кав-ак Тлет – Снежный Глаз. Юноша был одет лишь в набедренную повязку из оленьей шкуры – его кожу, достаточно светлую для индейца – украшала воинственная раскраска из охры, на шее висело ожерелье из зубов волка. Волка этого – белого, огромного до чрезвычайности – Кав-ак убил в прошлую зиму, чем очень гордился.

Похожий на Гойко Митича Чайак лишь покачал головой в ответ на предложение юноши. Там, куда только что пошли вышедшие из часовни, слишком уж много бледнолицых, а их, людей-тлинкитов, всего двое. Может, это и плохо, что остальные остались на дальнем том берегу острова? Впрочем, Чайак так не считал – и двое индейских воинов уже большая сила!