Суверенитет духа - Олег Матвейчев

В то же время в СССР воплотились в жизнь самые светлые мечты либералов ― всеобщее избирательное право, равенство полов, отсутствие препятствий для социальной мобильности (любой независимо от сословия и происхождения мог стать «всем»), отсутствие давления на образование и жизнь феодальных институтов типа Церкви. В короткое время 80 миллионов безграмотных крестьян было обучено грамоте, это ли не триумф Просвещения?

Московское метро и высотки описывали как чудеса света, великие стройки по тем временам, самые современные, вызывали ощущение сбывшегося фантастического будущего. Рост промышленного производства по своим темпам до сих пор не превзойден ни одной страной мира. Это к вопросу о «неэффективности экономики социализма» ― тезису, который успешно внедрен в мозги большинства на Земле и, прежде всего, в стране, где эта эффективность была продемонстрирована После войны восхищались японскими чудом, сейчас китайским, но всех чудеснее было первое чудо ― советское (с которого японцы и китайцы, кстати, все и срисовали). Такие темпы ― явно левацкое и прогрессистское явление. Недаром критик Сталина Волкогонов считал, что уничтожив Троцкого, Сталин полностью воплотил все его мечты. Итак, Сталин одновременно ― и левак, и ре-акционер и либерал….

В этой связи интересен спор «об уклонах» имевший место в партии. Какой уклон лучше, правый или левый? Левый предполагал, например, не просто колхозы, а коммуны ― кибуцы, где все общее, «и портки, и детишки», а правый уклон предполагал, что крестьянство будет развиваться «естественным путем», без подтягивания к историческому авангарду. После экспериментов, и перегибов было решено, что «оба уклона хуже». Что происходило? То ли в СССР осуществлялась консервативная политика под прикрытием левой коммунистической идеологии? То ли осуществлялись коммунистические цели консервативными методами?

Может, это историческое недоразумение, но для мировой элиты, во всяком случае, все, что происходило в СССР, было продолжением левого сценария. И интеллигенция винила свои правительства за то, что оно испугались и развернули историю обратно, в консерватизм и фашизм. Надо было, по мнению «прогрессивной общественности», как СССР, не боясь трудностей и жертв, идти вперед!

В 30-ые годы весь капиталистический мир впадает в депрессию. Выстраиваются огромные очереди безработных, стреляются банкиры, свирепствует туберкулез… А в это время приезжающие из СССР в США туристы смотрят на капиталистический мир свысока: «Какой-то дооктябрьский Елец аль Конотоп!», какая-то «Одноэтажная Америка».

Наоборот, те, кто побывал в России или хорошо был знаком с тем, что там происходило, рассказывали удивительные вещи. Г. Уэллс, и Б Шоу, Р. Ролан, и А. Барбюс, Л Арагон, и Т Драйзер, Э Хемингуэй и Л Фейхтвангер, Р.Тагор и Д Неру ― все эти самые модные, самые «продвинутые» деятели тогдашней элиты побывали в СССР и написали эссе и книги полные непомерного восхищения, иногда открытого, иногда скрываемого.

Если с середины 19 века либерализм был в кризисе, так сказать теоретически, то есть коммунизм и социализм были просто модными идеями, с позиций которых интеллигенция обличала все и вся, то с 30-ых годов ситуация резко изменилась. Коммунизм, как казалось, на практике доказывал свое огромное превосходство. Идеал обрел плоть. Различные страны стрясали забастовки на тему «Хотим как в Советах!». Интеллигенция бредила всем русским, недаром НКВД так легко вербовал самые высшие чины и самых лучших ученых ― на идейной почве! История с «кембриджской четверкой» была бы невозможна без коммунистической пропитки передовой западной интеллигенции.

Ситуация усугубилась после победы СССР над Германией.

С точки зрения «мировой прогрессивной общественности», во Второй Мировой войне столкнулись две силы: одна воплощала все модное и прогрессивное, что тогда было, а именно, коммунизм, вторая ― все самое реакционное, антиглобалистское, националистическое до расизма, феодальное и отсталое ― фашизм. Настал момент истины для всех, кто так и не решил, с кем ему быть.

Соответственно, победа в этой войне СССР означала принципиальное торжество прогресса, свободы, науки, техники, равенства людей, скорую смерть сословий, эксплуатации, колониализма, мракобесия и проч.

Когда СССР победил (а победил именно СССР, тогда в этом не сомневались) «всему прогрессивному человечеству» стало понятно, на чьей стороне правда истории, на чьей стороне будущее. Дальнейшие успехи Сталина только подтверждали это мнение.

Европа восстанавливается при помощи США и огромных заимствований (план Маршалла). Медленно. У нас уже во всю снижают цены, а Англия на несколько лет позже СССР отменила карточки! В Европе огромные очереди, мусор, нищета, гиперинфляция, дорогое образование и медицина. (Это всего лишь полвека назад).

А в СССР в это время и атомная бомба, и первый в мире атомоход, и первая в мире атомная станция, а чуть позже первый синхрофазотрон, и первый спутник, а потом и первый человек в космосе… Успехи СССР шокировали истеблишмент и вызывали восхищение у интеллигенции, «людей труда» и в развивающемся мире…

По сути дела, интерпретация Хайдеггером итогов войны, сделанная им в узком кругу в 1945 г. была «гласом в пустыне». Его единственного нисколько не обманул тот факт, что идеология в СССР называется коммунизмом. Старый почвеник ни на минуту никогда не мог считать никакой коммунизм реальностью, а, следовательно, и движущей силой победы. Если СССР победил, то это говорит только об одном: он был более изначален, более почвенен, более укоренен в сущности истории. Через русскую мистику, Византию, к Греции ведет нить русского: «Субстанциальная сущность духа в теологически ― философской спекуляции христианской церкви была продумана в [догмате] триединства Бога; для западной римской церкви основополагающим стал труд Августина «De trinitate»; в восточной церкви осуществилось другое развитие; так, в России, в русском (Russentum) получило распространение учение о священной Софии. Оно и сегодня все еще живет в русской мистике, принимая такие формы, которые нам трудно себе даже представить. Действие духа как всепроникающей силы просветления и мудрости (Софии) «магично». Сущность магического столь же темна, как и сущность пневматического… Поэтому отнюдь не будет преувеличением, если я скажу: то, что сегодня недальновидно и недостаточно продуманно рассматривают только как нечто «политическое», даже грубо ― политическое и называют русским коммунизмом, пришло из духовного мира, о котором мы почти ничего не знаем, не говоря уже о том, что мы забываем подумать, в каком смысле даже грубый материализм, внешняя сторона коммунизма, есть не нечто материальное, но спиритуальное; мы не думаем о том, что он ― некий духовный мир, и понять его, как и принять решение о его истинности или неистинности, можно только в духе и исходя из духа».

В самом деле, как можно не увидеть очевидное, что «материализм» с его ставкой на потребности, на эгоизм, с его отрицанием любого духовного порыва никак не может быть основанием для духа воинственности и победы? Как может материалист идти на смерть? То же самое касается и трудовых подвигов. Нормативы на заводах у нас были общие с мировыми нормативами, они не были ни завышены, ни занижены, они были рассчитаны по рациональной системе организации труда, по системе Тейлора и были завезены в 30-ые годы американскими инженерами. Но люди умудрялись выдавать по 10 ― 15 ― 150 норм в сутки! В старину про это говорили «Бог помогает», да и свидетели сравнивали энтузиазм «стахановского» труда с исступлением молитвы, в котором человек оказывается в другом измерении, где время течет медленнее и вмещает больше. В подобное же состояние входит и идеализируемый православием воин-монах, каковыми являются многие русские святые. Этот так же необъяснимо с точки зрения «сознания», как движения каратиста, находящего в состоянии медитации во время боя, и, таким образом, из-за полной включенности в происходящее, он может более чем автоматически реагировать на мельчайшие изменения ситуации. Некоторые ошибочно считают, что автоматизм возникает от долгих тренировок, но на самом деле, ситуация каждый раз непредсказуема и нова, и автоматизм как автоматизм всегда бы «не попадал», мешал. Здесь мы имеем дело с совершенно другим подходом.

Все разговоры о рабском труде при социализме ― противоречивы. Публицисты убили много времени и бумаги, чтобы доказать, что свободный капиталистический труд эффективнее рабского социалистического. А потом столько же времени и бумаги тратится на то, чтобы доказать, что успехи сталинского СССР основаны на рабском труде. Требовать, чтобы две мысли были согласны там, где нет ни одной, было бы с нашей стороны по отношению к этим господам чрезмерным.

Наши деды рассказывают о «духе мая 45-ого» как совершенно неповторимом феномене: энтузиазм, взаимопомощь, непривязанность к вещам (какая может быть привязанность к тому, в бренности чего за время войны пришлось убедиться, все десять раз приобретя и потеряв?). Казалось, что каждый стремится ежечасно совершать «подвиг», то есть превосхождение себя, собственной лени, усталости, потребностей, для этого используется любой повод, нужда или страдание ближнего, выдвигаемые руководством трудные задачи и проч. Воспроизведение победы над собой, над обстоятельствами, над внешним и внутренним врагом каждый момент жизни. Главное ― стяжать и удержать дух победы. Внезапно открылось, что дух победы, это дух радости, а не напряжения. Внезапно открылось, что это дух благородства и прощения, а не дух мести (кстати, поэтому забылись и простились все репрессии, тяжесть коллективизации, индустриализации, как справедливо отмечали многие, народ абсолютно любил власть).