Нефритовая Гуаньинь - Лэ Ши

— Теперь вам ясно, что произошло в Сюйи. В этом году, в Праздник фонарей, я повстречалась с деверем в харчевне «Циньская башня», но высказать все до конца не смогла… Если бы тогда, когда случилось это несчастье, я захотела остаться в живых, я бы опозорила вас, дорогой муж. Но, к счастью, я сохранила добродетель нетронутой и чиста перед вами, как нефрит. А вы бросили мою одинокую душу, как горчичное зерно. Сейчас нас разделяют жизнь и смерть, и я сохраню досаду навеки.

Договорив, она заплакала. Старушка принялась ее уговаривать:

— Не надо плакать! Лучше подумайте о том, как перенести ваши останки.

Чжэн перестала плакать и села. Остальные придвинули к ней питье и еду. Чжэн чуть пригубила.

— Когда мы встретились на Празднике фонарей в харчевне, — заговорил Ян Сы-вэнь, — вы, невестка, были среди домочадцев госпожи Ханьго. За ее повозкой следовало много людей. Кто это были — люди или духи?

— В годы «Тайпин»{218}, — отвечала Чжэн, — еще можно было разобрать, кто люди, а кто духи. В нынешний же век все смешалось. Те, кто сопровождал повозку, были не люди.

— Моя мудрая супруга, — сказал Хань, — раз ты погибла, сохраняя супружескую верность, я больше не должен жениться до конца жизни, дабы воздать тебе за твою добродетель. Я хотел бы взять твой прах и увезти в Цзиньлин. Позволишь ли ты это сделать?

Жена возразила:

— Выслушайте, что я хочу вам сказать в присутствии почтенной бабушки и деверя. Сейчас, дорогой муж, вы вспомнили о моей одинокой душе, и я, конечно, хочу отправиться в Цзиньлин вместе с вами. Но тогда вам придется постоянно меня навещать — ведь чувства не чужды и тем, кто расстался с этой жизнью! А если вы снова женитесь, то забудете меня. Лучше уж мне остаться здесь.

Все стали разубеждать ее, но она никак не соглашалась и, обратившись к Ян Сы-вэню, промолвила:

— Деверь! Неужели вы не знаете нрава своего старшего брата! Он и при мне вел разгульную жизнь, никак не удавалось его образумить. А теперь я мертва, и если я поеду с ним, а он женится, то будет любить новую жену, а меня забудет. Иначе и быть не может!

Ян Сы-вэнь продолжал разубеждать ее и сказал так:

— Послушай, невестка, что я тебе скажу. Старший брат уже совсем не тот, что был прежде. Твоя верность и смерть потрясли его настолько, что он никогда больше не женится, ни в коем случае! Он ведь и приехал-то нарочно ради тебя — разве ты можешь теперь отказать ему? Прислушайся к моим словам, невестка.

Тогда Чжэн, обращаясь к обоим братьям, сказала:

— Спасибо, деверь, за вашу заботу и желание мне помочь. Если мой муж поступает вполне чистосердечно, я хотела бы, чтобы он в этом поклялся. Тогда я повинуюсь его приказу.

Едва она закончила, как Хань окропил землю вином и произнес клятву:

— Если я не сдержу своего слова, пусть меня убьют в дороге разбойники или пусть моя лодка утонет в волнах.

Тут женщина поспешила остановить Ханя.

— Будет вам! — сказала она. — Если вы даете слово больше не жениться, пусть деверь будет этому свидетелем.

Едва она договорила, налетел благовонный ветер, и когда он утих — женщины уже не было. Все были изумлены до крайности. Они снова зажгли фонарь, вынули изразцовый кирпич из-под жертвенного столика, осторожно вынули шкатулку. Теперь это не стоило им ни малейших усилий. Потом они привели все в порядок, перелезли через стену и вернулись в дом старушки. На другой вечер Хань дал старушке в благодарность за помощь три ляна серебром, а Ян Сы-вэню — десять лянов золотом. Сначала Ян Сы-вэнь решительно отказывался брать эти деньги, но после все же взял. Простившись с Ян Сы-вэнем, Хань взял шкатулку и в сопровождении Чжан Цзиня вернулся на почтовую станцию.

Больше месяца миновало, пока прибыло письмо с приказом Хань Сы-хоу вернуться обратно. Ян Сы-вэнь устроил брату прощальный обед, за которым несколько раз напоминал и внушал ему, чтобы тот держал обещание, данное жене. Наконец Хань вместе со спутниками и со шкатулкой, где покоились останки его супруги, выехал через ворота Фэнъимэнь из Яньшани и тронулся в обратный путь.

Когда через месяц с лишним они добрались до Сюйи, Хань направился на почтовую станцию отдохнуть. Вдруг он заметил, что какой-то человек почтительно приветствует его. Хань присмотрелся и узнал своего прежнего слугу Чжоу И, который теперь по счастливой случайности служил на этой самой станции. Он провел своего бывшего хозяина в дом, где Хань увидел портрет, какие делают в честь умерших; на портрете была изображена его супруга. Здесь же стоял жертвенник, над которым висела табличка с надписью: «Место умершей госпожи Чжэн». Хань был очень удивлен и спросил, что это значит.

— Госпожа погибла ради того, чтобы сохранить верность вам, господин, — отвечал Чжоу И. — Я был этому очевидцем — мог ли я не воздать почестей своей госпоже?!

Тогда Хань рассказал Чжоу И обо всем, что произошло в доме госпожи Ханьго в Яньшани, затем вынул шкатулку и показал Чжоу И. Тот отвесил земной поклон и заплакал. Хань Сы-хоу остался ночевать у Чжоу И.

На следующий день, едва рассвело, Чжоу И обратился к своему бывшему хозяину и сказал так:

— В прежние времена вокруг вас всегда бывало не меньше двадцати человек, теперь же вы совсем одиноки. Не разрешите ли вы, господин, поехать с вами в Цзиньлин и снова верно вам служить?

Хань согласился и взял Чжоу И с собою в Цзиньлин. Приехав домой, он написал донесение о своем возвращении и сдал все необходимые бумаги, которые привез. Чжоу И, повинуясь приказу хозяина, совершил гадание и выбрал место для могилы у подножья горы Яньшань. Исполнив похоронный обряд, Хань предал погребению шкатулку с останками своей жены. Душу его терзала безудержная печаль. Три дня подряд он провел на могиле, творил жертвоприношения и только к вечеру возвращался домой. Ходить за могилой он поручил Чжоу И.

Однажды сослуживцы, чиновники Иностранного приказа Су и Сюй, сказали Ханю:

— Настоятельница Цзиньлинского монастыря Тусингуань, Лю Цзинь-тань, хоть и даосская монахиня{219}, а женщина очень высоких правил и большой добродетели. Хорошо бы нам всем вместе наведаться в этот монастырь, почитать священные книги и совершить поминание по вашей жене.

Хань согласился. Выбрав подходящий день, они все вместе отправились в монастырь Тусингуань и встретились с Лю Цзинь-тань. Как же, по-вашему, она выглядела? А вот послушайте:

Костяная дщица,Темно-синий плат,Туфли-зимородки,Шелковый халат;Никаких румян —Инеем прихваченная слива,Строгое лицо —Лотос, чуть раскрытый горделиво.Не сыскать другойКрасоты такой.

Увидев ее, Хань совсем оторопел — даже глаза выпучил и раскрыл рот. После должных приветствий Лю Цзинь-тань распорядилась насчет богослужения, а гостей пригласила полюбоваться священным линчжи{220}. Приятели прошли одну залу, потом другую — то была Зала двух чистот, — потом Изумрудный павильон, проследовали через помещение с Алтарем восьми триграмм{221} и очутились в Зале пурпурного полога, где находились линчжи. Все стали смотреть линчжи, а Хань вошел в покои Лю Цзинь-тань — посмотреть, как она живет. Он увидел светлые окна, чистые столики, расставленные повсюду безделушки. На письменном столе были разложены кисточки, тушь, бумага и тушечница. Из-под гнета для бумаг выглядывал уголок какого-то листка. Непроизвольно Хань взял в руки этот листок и увидел, что на нем написаны стихи на мотив «Горный ручей»:

Пыль мирская не может осесть на мою красоту,И на юбку-зарю, и на шапку — ночную звезду.Я на лютне играю в лучах догорающих солнцаИ гоню суету…Но порою ночной я тревоги унять не могу,И луна будоражит мне душу, вселяет тоску,Тайный голос внушает, что в мир я вернуться должна…Искушенья бегу!

С первого же взгляда на монахиню Хань ощутил пробуждение страсти. Теперь, когда он прочитал ее стихи, страсть разгорелась еще пуще. И тогда он сам написал стихи на мелодию «Над рекой Сицзян светит луна». Вот эти стихи:

Нежным девам нет и дела до румян и до белил —Цзянской сливы переливы я ни с чем бы не сравнил.И не скрою: под луною мне иных цветов не надо —О «желтеющих побегах»{222} все бы утро говорил.Словно в мае, расцветает «Южным цветом»{223} посох твой,Ослепляет головная шпилька яркою звездой.Ты, я знаю, не святая — да и станешь ли святою?Но блаженство неземное ты должна вкусить со мной!..

Хань запел свои стихи, отбивая такт рукой. Увидев это, Лю Цзинь-тань до того разгневалась, что даже переменилась в лице.

— Что же это такое! — воскликнула она. — Вы пользуетесь тем, что я слабая одинокая женщина, и оскорбляете меня, учиняете непорядок в монастыре!