Нефритовая Гуаньинь - Лэ Ши

— Нельзя туда ходить, — вмешался старик. — Если власти узнают, будет целое дело, меня еще впутаете.

Старушка снова оставила его слова без внимания, и они отправились. По дороге братья спросили:

— Не было ли в доме госпожи Ханьго некоей Чжэн И-нян, и если была, то жива ли она?

— А вы, наверно, господин Хань — чиновник Иностранного приказа, и ваше имя Сы-хоу? — в свою очередь, спросила старушка. — А это, наверно, чиновник пятого ранга, Ян, по имени Сы-вэнь?

Братья были поражены.

— Откуда вы знаете?

— Мне говорила госпожа Чжэн, — сказала старушка.

— Но откуда вы знаете мою жену? — спросил Хань. — И где она сейчас?

— Два года назад в этом доме жил главнокомандующий Саба, — ответила старушка. — Его супруга госпожа Ханьго, урожденная Цуй, была женщина такая сердечная и добрая, какую редко сыщешь. Она часто приглашала меня к себе и однажды рассказала мне, как главнокомандующий Саба захватил пленницу в Сюйи — по фамилии Чжэн, по имени И-нян. Она приглянулась главнокомандующему, но не захотела потерять честь и покончила с собой — перерезала ножом горло. Госпожа была чрезвычайно тронута такою верностью и предала ее тело сожжению, а прах собрала в шкатулку. После того, как госпожа Ханьго умерла, останки Чжэн И-нян также похоронили в этом саду. И хотя ее нет на свете, она все равно как будто живет. Я часто прихожу в сад и встречаюсь с ней. Первое время я немного боялась, но ваша жена сказала мне: «Не бойся, я не причиню тебе никакого вреда. Я только хочу рассказать тебе мою печальную историю, хоть немного поделиться с тобою моим горем».

Потом она сказала, что родилась в столице, что фамилия ее Чжэн, а имя И-нян. Девочкой она попала в дом Цяо гуйфэй, стала ее воспитанницей. Потом вышла замуж за чиновника, господина Ханя. А господин Хань заключил союз побратимства с чиновником пятого ранга Ян Сы-вэнем. Обо всем этом она рассказала мне во всех подробностях. Дальше она рассказала, что произошло в Сюйи, и закончила так: «Муж сейчас служит в Цзиньлине, а я не пожелала изменить долгу супружеской верности и покончила с собой». Когда небо хмурится или идет дождь, я прихожу в этот сад, встречаюсь с вашей женой, и мы беседуем. Если хотите, пойдемте вместе, — я вам ее покажу, и вы сами убедитесь.

Втроем они приблизились к большой опустелой усадьбе, и старушка перелезла через стену во двор. Братья перелезли следом. За стеной они увидели старый, запущенный сад; там было тихо, как в могиле. Землю сплошь устилали прошлогодняя трава и увядшие цветы; никаких следов той, кого они искали, не было видно.

Они очутились перед большим строением в три залы. Подле стоял экран с рисунками Го Си{217}. Разглядывая рисунки, Хань вдруг увидел несколько строчек. Он присмотрелся внимательнее: почерк был легкий, женский — в точности так писала его жена. Заметив это, он очень обрадовался.

— Брат, — сказал он, — твоя невестка здесь!

— Откуда ты это узнал? — спросил Ян Сы-вэнь.

Хань Сы-хоу показал надпись на стене, потом посмотрел еще раз сам и увидел, что это стихи на мотив «Час возмездия приближается»:

Кому сказать о днях, что прошлым стали?Я горько плачу над своей судьбой.Когда всего сильней мои печали? —Исходит сердце к вечеру тоской.То я брожу, то я сижу на месте.Но кто освободит меня от мук?!О, если б улететь с гусями вместе —Настичь весну, пришедшую на юг!..

В конце было приписано: «В первый день после весеннего полнолуния». Когда братья это прочитали, они воскликнули в один голос:

— Поразительно! Стихи написаны только сегодня!

Без конца оглядываясь, они подошли к высокому зданию. Поднялись наверх; потом, держась за перила, поднялась и старушка. Там они обнаружили еще один экран с надписью. Почерк был тот же самый. Это была песня «Вспоминаю мужа»:

Тучи мрачные нависли, солнце унесли,Мой любимый, мой желанный — на краю земли.Мотыльков игривых пары радостно летят,Но глаза мои с тоскою счастье их следят.Нет любимого, вздыхаю дни я напролет,Красота моя увянет, старость подойдет…А вокруг меня веселье, пьяное, как хмель.К вечеру цветы поникнут, смолкнет птичья трель.Грустен полог одинокий, бесконечна ночь,Догорает мой светильник, мрак разбить невмочь.Позабыв былые игры, обезлюдел сад,Погляжу — одни качели в пустоте висят.Ах вы брови, мои брови, — вы еще черны,Но глаза полны печали, горьких слез полны.Молчаливо, тихим шагом я наверх всхожуИ брожу, брожу по башне, долго вдаль гляжу.Мчится время — не удержишь пряжи тонкой нить,Воды быстрые уплыли — их не возвратить.Далеко мой милый — встречи уж не чаю дня…С каждым часом ближе старость. Что-то ждет меня?!

Закончив чтение, Хань Сы-хоу коснулся экрана и сказал:

— Теперь я не сомневаюсь, что жена действительно попала в плен и…

Он еще не договорил, как Ян Сы-вэнь вдруг воскликнул:

— Невестка!

Хань Сы-хоу обернулся и увидел женщину. Ее шея была повязана шелковым шарфом. Ян Сы-вэнь вгляделся в ее лицо и убедился, что это в самом деле его невестка, которую он встретил в «Циньской башне». Тут и старушка подтвердила:

— Госпожа пришла.

Все были поражены и поспешили сойти вниз, навстречу пришедшей. Однако она завернула за угол и, миновав левую галерею, исчезла в дверях. Братья очень испугались, но старушка сказала:

— Раз уж она пришла, мы можем войти в залу и посмотреть.

С этими словами она подвела братьев к дверям. Они были затворены; надпись на таблице гласила: «Усыпальница госпожи Ханьго». Старуха толкнула двери, и когда все трое вошли и осмотрелись, то увидели, что в зале стоит жертвенник, а на нем еще табличка с надписью: «Место умершей госпожи Ханьго». Сбоку висела картина, изображавшая Чжэн И-нян; еще одна надпись извещала: «Место служанки Чжэн И-нян». Перед картиной стоял жертвенный столик, покрытый толстым слоем пыли. Ни лицом, ни платьем изображение нисколько не отличалось от того видения, которое явилось Ян Сы-вэню в новогоднюю ночь. У Ханя градом полились слезы.

— Шкатулка с прахом госпожи Чжэн находится под жертвенником, — сказала старуха. — Госпожа Чжэн часто говорила об этом и даже давала мне посмотреть. Такая черная полированная шкатулка с двумя металлическими ободками. Бывало, только заговорит об этом госпожа Чжэн — тут же заплачет: «Я пожертвовала жизнью ради того, чтобы сохранить верность мужу, и не раскаиваюсь».

Когда Хань услышал это, он сказал:

— Очень прошу вас, уважаемая бабушка, помогите мне вынуть кирпич. Я хочу взять эту шкатулку с собой и похоронить в Цзиньлине. А вас я хорошо отблагодарю.

— Ну что ж, ладно, — сказала старушка.

Втроем они без труда отодвинули жертвенный столик, вынули кирпич, но вытащить шкатулку, как ни старались, как ни силились, не могли. Чем больше они усердствовали, тем дальше, казалось им, были от цели. Наконец Ян Сы-вэнь сказал:

— Оставьте, не трогайте! Ты должен понять, брат, что невестка перешла в иной мир, и если мы хотим взять ее останки, надо сперва исполнить должные обряды. Приготовь все необходимое для жертвоприношения. Напишем поминальную грамоту. Тогда можно будет стронуть с места останки.

— Ты совершенно прав, — сказал на это Хань Сы-хоу. Они снова перелезли через стену и все втроем вернулись в дом старухи. Слугу но имени Чжан Цзинь отправили за вином, сушеным мясом, фруктами и благовонными свечами для жертвоприношения, а сами сели писать грамоту.

Дождавшись, пока стемнеет, братья в сопровождении старухи и слуги, захватив все нужное для жертвоприношения, двинулись обратно. Снова перелезли через стену, вошли в усыпальницу госпожи Ханьго и приступили к делу. К третьей страже благовонные свечи уже почти догорели, блюда и винные чаши были пусты; когда же звезды переместились по небосклону, они трижды оросили землю вином. После этого Хань Сы-хоу перед жертвенным столиком прочитал поминальную грамоту. Когда он кончил читать, слезы полились градом у него из глаз. Потом он сжег поминальную грамоту и бумажные деньги. И тут внезапно налетел ветер. Свечи то вспыхивали, то едва не гасли. Огонь в фонаре, казалось, вот-вот потухнет. От страха все облились холодным потом. Когда же ветер затих, послышался плач, и, едва только свечи разгорелись вновь, все увидели женщину, стоявшую прямо перед ними. Лицо се было нежно, как цветок, а стан словно выточен из нефрита. На шее был повязан шелковый шарф. Она подошла, ступая крошечными ножками и прикрываясь рукавом.

— Всяческого вам счастья, деверь! — сказала она. Когда обряд приветствий закончился, Хань протянул руки к жене и заплакал. Госпожа Чжэн дождалась, пока он успокоится, и, обращаясь к нему, сказала: