Жизнь в Царицыне и сабельный удар - Федор Новак

– Веселый тут?! – продолжал выкрикивать Баяров. – Получай!

– Гришка-чемпион?! Па-а-аадхади!

Предрассветная синева окутывала Волгу. Случилось так, что ни пароходов, ни барж, ни плотов не было видно плывущими по широкой реке. Будто все замерло в каком-то таинственном ожидании то ли шторма, то ли бури.

Любил Борис в ранний час бывать поближе к воде, слушать ее переплеск, угадывая отзвуки, будто донесшиеся из дальних веков. Словно музыка, чуть заглушенная временем, струилась в плеске воды, нашептывая что-то ласковое.

Любил Борис встречать зори, когда на берег Волги долетают отдаленные звуки просыпающегося города: гудки заводов, фабрик и колокольный звон, вплетающийся в хлесткие удары кинутых в штабель досок, вынесенных на берег вон с той разгружаемой баржи.

Сбросив с себя одежду, Борис не спеша вошел в воду по грудь и, сильными взмахами рук одолевая течение, поплыл к беляне. Минутным делом было взобраться по мочальному канату на дощаник, а с него, по канату же, на беляну, чтобы осмотреть груз: не промахнуться бы, нанимаясь, не продешевить бы деньщину.

Оглядев груз на беляне, Борис нырнул с высокой кормы, скрылся под водой и не скоро появился на поверхности. Семь саженей пролетев до воды, он на пять саженей ушёл до дна реки, а оттолкнувшись там от песочка, вынырнул, озорно хлопнув обеими руками, словно обнимая, наваливаясь грудью на синюю зыбь реки, потревоженной им.

Подрядчик тоже с рассветом появился на берегу, чтя заповедь «Кто рано встаёт – тому Бог подаёт!».

Он уже обошел свои владения, когда артель встретила его. Он чуть ли не на ощупь попробовал каждого из артели и сказал, указывая на Андрея:

– Парень хоть и широк в плечах, но под пластиной за весь день уходится так, что назавтра сляжет…

– Это мой сын. Он выдюжит… – робко сказал Иван, глядя на лаковые сапоги Баярова, на золотую цепочку, сверкающую на коричневой шелковой жилетке.

– Так-так… Сын! Я ему найду дело…

– Ну а ты чего тут с одной гляделкой? В драке вышибли? Тоже не гож. Таких мне в артели не надо…

Иван оторопел, тиская в руках картуз. Страшным казалось ему лишиться каждодневного заработка на разгрузке беляны.

– Как ты, одноглазый, по мосткам с ношей пойдешь? – продолжал Баяров. – Кувыркнешься!

– Напраслина это, – вступился за Ивана Борис. – Мы с ним не первый год напарники. Грузчик хоть куда!

– Может, и рябых гнать из артели?! – зло спросил кто-то.

– Он Россию от япошек защищал. Микаду из Маньчжурии гнал, а тут гонют от работы…

– Тихо! – взмахнул рукой Баяров. – Мне и дома надоели аккорды! Сядет дочь за пианино – весь дом трясется… хоть беги. Про рябых речи нет! Слепых со зрячими, говорю, не надо путать! – злился Баяров. – За всех артельный в ответе! Тридцать девять молодцов, говоришь, у тебя? – Баяров положил руку на плечо артельного. – Нормально…

– Нормально сорок человек… – возразил артельный и указал на Андрея: – Он сороковой… Если где-то будет еще у вас работать, так не за счет артели, а?

– Сорокового подыщете, – улыбнулся Баяров, – парню я буду платить отдельно… Разгрузить беляну за тридцать дней. Хоть за неделю управляйтесь – плачу за тридцать дней… И водки еще буду давать.

– Готовьте мостки! На Волге работать и жить, а водку не пить? У меня тут, на моем берегу, не девичий монастырь. Я хозяин тут!

Он распахнул чесучевый пиджак, сунул руку во внутренний карман.

– Ну, ты! – повернулся он к Андрею, – угоди артели! Беги за водкой!

Баяров всех оглядел. Торжество в его глазах так и светилось – ведь у него деньги в руках… А поэтому ясно: быть в руках и всей этой артели!

– Две четверти купишь! – командовал он Андрею. – Нести будешь – гляди под ноги. Глаза-то у тебя, парень, смышлёные. Читать-писать умеешь?

Андрей кивнул, всё ещё оценивающе разглядывая подрядчика, словно впервые увидав перед собой человека в дорогом костюме, при жилетке, при часах.

– Будешь у меня работать… – продолжал Баяров, – на плотах бревна клеймить. Беги!

Кривыми переулками добрался Андрей до казенной винной лавки на Княгининской улице и вскоре вернулся.

Борис, работая рядом с Иваном, удивился тому, как в его руках топор мелькал, словно игрушка детская, будто не бревно тесал, а воду рубил. Да и вся артель усердно и быстро налаживала мостки на белостроганную беляну, ставила козлы, настилала сходни.

По мосткам на беляну первым вошёл Баяров: с виду сердитый и чем-то недовольный. Первым он выпил стакан водки. Так повелось в Царицыне издавна. Сохранялся давний обычай. И водку распили по обычаю в пролете беляны. Тут же, на сквознячке, улеглись спать, чтобы с зарёй начать разгрузку беляны, не тратя время на сборы.

Назавтра Пётр Пуляев ходил по пятам за своим хозяином, ведя белолобую лошадь под уздцы. Баяров сказал ему:

– Смутьянов нет, все работяги, артель способная. Тебе тут делать нечего. Наглядывай иди за погрузкой в вагоны шахтерской стойки. Телеграмма у меня есть – на шахты срочно нужен рудничный лес… – и кивнул Андрею: – Пойдём со мной, старательный!

Петр спросил подрядчика:

– Старшой артельный предъявлял паспорт?

– Угу…

– Кто он буде? Мещанин? Имя, отчество, фамилия его?

Баяров ответил:

– Отстань, надоел ты мне.

– Паспорт у него не поддельный?

– Эх, Петро, в рыло дать тебе? Меня идиотом считаешь?! – огрызнулся Баяров. – Иди надсматривай за погрузкой рудничной стойки…

Пока Баяров шел к плотам, всё время расспрашивал Андрея о том, где он жил, когда приехал в Царицын, сколько лет учился, работал ли.

– Эх, парень! У тебя, оказывается, жизнь тяжело шла. Ну знай, если мне угодишь – в люди выведу. И невесту с приданым найду. А вон, глянь, плоты расчелёнили. А вон Егорка. Он укажет тебе твои обязанности – бревна клеймить, замер делать. Извозчиков тут – сто! За каждым гляди. Неклейменого бревна в гору не выпускай. Вертким надо быть…

Андрей выслушал внимательно и Егорку, приступая к работе. Часа два работали вместе. Андрей успевал и замер делать, и клеймить.

Егорка, покуривая, ушел развлекаться. Он на долбленой лодочке до вечера катался, чуть шевеля веслом. Надсматривал за рабочими, оценивая их старательность.

Незаметно для Андрея прошел первый день работы. На берегу Волги становилось все тише, тише. Смолкли голоса рабочих, возчиков, мальчишек-подкаржников. Лишь изредка слышалось откуда-нибудь протяжное:

– Ребята, шабаш!

– Шабаш!

А над притихшими улицами – Каширской, Ковровской, Дубовской – звонкоголосо летел с татарской мечети призыв муллы к вечерней молитве:

– Аллах бисмирле!

Андрей хоть и устал, напрыгался за весь день по бревнам, но окончание работы показалось ему неожиданным.

– Клеймилку бери домой! – начальственно приказал Егорка. Андрей понял, что речь идёт о молотке, которым он клеймил брёвна, выбивая на каждом из них две буквы: «Г. Л.», что означало, бревно принадлежит Глебу Лужнину.

– В церковь ходишь? – спросил Егорка, прищуриваясь.

– Не-е-е! – ответил Андрей. – Мне с отцом надо работать… – и не присел на бревно рядом с Егоркой, хотя тот и приглашал.

– И для работы будет время, и для церкви надо уделить час, – продолжал Егорка, – татары вон по три раза протягивают руки, просят Аллаха даровать им власть над русскими. Работу бросают и молятся. Поэтому мы и не берем татарву на работу. У тебя дело спорится. А меня переводят в главную контору Лужнина. На берегу мне теперь делать нечего. Так-то!

– Что, собственно, ты от меня хочешь? – обозлённо спросил Андрей.

– Помочь тебе хочу, а от тебя – дружбу. Могу подарить тебе кое-что. Брюки подарю, чтобы ты стал похож на городского. Мы с тобой тогда сходим в «Союз архангела Михаила».

– Еще чего! Куда ты лапотника-то зовёшь?! А на все, что надо, я сам себе заработаю…

– Вон какой ты! – скривил губы Егорка. – Хорошо, что не брехун, не хитришь. А я думал, что ты захочешь в добротно построенном доме жить… А надумаешь – приходи. Постучи в окошко. Вон наш дом-красавец на бугре. А тут меня не жди. Мне так противны все эти береговые, босяки-сезонники!

…Хорошо в тёплые ночи на сплотках, под мостками-сходнями беляны. Нет ни комаров, ни мошкары, отгоняемых сквознячком. Убаюкивающе журчит бегущая вода, наталкиваясь на бревна оплоток.

– Егорка зазывал меня к черносотенцам… – говорил Андрей Борису.

– Егорка и Петр – водяные из омута! – рассмеялся Борис и добавил: – Сторонись их.

– Сторонился и раньше, когда мы с отцом баржу с пшеничной мукой разгружали. Черносотенцы ко мне липли, как мухи к мёду…

– Хорошо, что знаешь их, – улыбнулся Борис, – давай-ка на сон грядущий искупаемся… – и стал раздеваться, как и многие грузчики.

Все они вдоволь поплавают около сплоток, наныряются, смывая волжской водицей усталость, солёный пот с натруженных спины и плеч, и начнут стелить старенькие одеяла, а кто и рогожу.

А Волга журчит и журчит.

Слышь, пошли среди грузчиков весёлые прибаутки, шуточки. Вон положил один из сезонников доску, изловчась, чтобы она прогибалась, и, покачиваясь на ней, говорит: