Взгляд на жизнь с другой стороны - Дан Борисов

Вот тут произошло, первый раз на моей памяти, необъяснимое событие. Я понял, что может быть выставлен и третий и, что меня рано или поздно добьют, я уже после первого дышал с трудом, а тут подходят свеженькие… мне казалось, что он идет ко мне слишком медленно и вальяжно, он был уже в плечах, чем предыдущий, но на голову выше меня. Удивительно, но всяческий страх пропал, и когда противник достаточно приблизился, я, вроде бы легко махнул кулаком. Кулак соскользнул со скулы на шею, я помню, подумал, что слабовато получилось, но длинный упал на задницу, потом вскочил и убежал из круга. Этот вроде бы слабый удар произвел на зрителей ошеломляющее впечатление. Никого, желающих со мной драться, больше не нашлось.

В ту ночь я второй раз ощутил на себе эффект резинового времени. Позже я расскажу об этом подробнее, как уже обещал, когда описывал свой героический прыжок с трамвая.

Оставшиеся несколько дней все, кроме друзей из палаты, заискивающе здоровались и старались обходить меня стороной. Аркадия я взял под свою защиту и он опять стал Аркадием, правда высказал на прощанье, что Аркадий и Абрам – это одно и то же.

Летом 68-го года я прожил не меньше недели в Киеве. Отец был там в командировке – организовывал СКДА (спартакиаду дружественных армий, Варшавского блока). Он тогда уже был главным инспектором по спорту в Сухопутных войсках. Мы жили с ним в лучшей гостинице Города, на площади Жовтнэвой рэволюции (ныне почему-то Майдан Нэзалежности). За всё время я провел вместе с отцом только полдня. Он тогда свозил меня на стрельбище в Кончу Заспу, пострелять из калаша очередями по падающей мишени. А так, он уезжал утром, пока я спал, а приходил уже поздно вечером.

Днем я болтался по Городу в своё удовольствие.

В гостинице жили солидные люди, иностранцы важно разгуливали по холлу, дымя настоящими гаванами, которые тогда они могли купить только в Союзе из-за американской блокады Кубы, или из-под полы по бешенным ценам (а у нас Корона стоила сорок копеек в любом киоске).

Я бродил по Крещатику в тени каштанов, на Бессарабке ел вареную кукурузу. Завтракал я возле ближайшего метро. Автомат за пятак наливал стакан молока, а соседний за ту же сумму выдавал булочку. На удивление, все продукты на Украине оказались дешевле, чем в России. За двадцать копеек еще в одном автомате (но уже ближе к вечеру) я выпивал стаканчик газированного вина. Настроение и без вина у меня было прекрасное, особенно веселили уличные надписи на украинском языке. Некоторые были понятны, например «идальня», понятно, хотя и слегка смешно, а вот сердитое слово «перукарня», тоже ассоциировалось с едой, что-то вроде пекарни (позднее оказалось парикмахерской). И уж совсем приятно было прочитать на вывеске: «Панчохи и шкарпэтки».

Сходил я в Лаврские «печеры». Не знаю как сейчас, но тогда пещеры, как пещеры, без какого-нибудь антуража плохо освещенные земляные ходы с маленькими нишами в стенах, в которых лежали тряпичные кульки. Я не сразу понял, что это мумии. Потом стал читать надписи в нишах: монах такой-то, летописец такой-то, какие-то чины церковной иерархии, в которых я никогда не разбирался и вдруг… Илья Муромец! Удивление, непонимание, даже растерянность. Сейчас уже, когда я на 99, 9% уверен, что, например, великий святой православной церкви Александр Невский вовсе не был христианином, мне понятно, что очень лестно хозяевам Лавры и всей РПЦ сделать в доску своим еще и былинного героя Илью Муромца, повесив этикетку на кого попало, но тогда это ввело меня в полную растерянность – маленькая мумия, в районе полутора метров ростом… и это былинный богатырь? Говорят, что мумии усыхают за многие века, но почему не усыхают кости динозавров за миллионы лет?

Но это всё мелочи. Киев, как город в смысле неодушевленно-материальном и в чисто человеческом мне очень понравился, и та поездка остается одним из лучших воспоминаний в моей жизни.

Осенью ездили с родителями в белее менее дальние поездки: в Суздаль, Константиново, на дачи к знакомым. Особое осеннее удовольствие – Октябрьская демонстрация. Сколько бы сейчас не говорили о душной атмосфере тоталитаризма, тогда было весело и на демонстрации люди ходили с удовольствием. С нашей стороны Москвы собирались возле стадиона Динамо. Оттуда колоннами шли на Красную площадь и дальше, через мост, до Новокузнецкой, где можно было спуститься в метро. На бульварчиках Ленинградского проспекта стояли временные фанерные туалеты, но на Белорусском была ловушка – мы с ребятами пили там подогретый легкоалкогольный вишневый напиток из квасной бочки, а дальше, на тогдашней улице Горького никаких туалетов уже не стояло.

Почему то мне не очень хочется рассказывать о сексуальных опытах. Дело даже не в том, что я испытываю какое-либо стеснение или стыдливость. Может быть в юности испытывал, но в том возрасте, в котором я нахожусь сейчас, все половые отправления кажутся простым и естественным делом, как поесть, попить или сходить в туалет. Я совершенно спокойно отношусь ко всякого рода половым отклонениям и извращениям – каждый по своему с ума сходит, личное дело каждого, но мне почему-то претит выпячивание некоторыми людьми своих сексуальных пристрастий. Ну, пидор ты (прошу прощения – гей) или там садомазохист или лесбиян, твоё дело, но зачем выставлять это напоказ? Зачем ходить в спецодежде и устраивать гейпарады? Это дело интимное и даже простые гетеросексуальные отношения не любят света.

Конечно, без этой составляющей описание жизни будет неполным и, хочу я или не хочу, а буду касаться этого вопроса, но, простите меня, физиологизмов я постараюсь избежать. Согласитесь, даже подсматривая сквозь замочную скважину, всех подробностей рассмотреть невозможно.

Россия – страна крайностей. У нас: то царь батюшка и крестимся все на каждую колокольню, то вдруг не верим ни во что и дружно плюем на иконы; то коммунизм и все запрещено, а то капитализм в самой дикой форме и воруйте ребята сколько хотите. В области народного образования, когда-то существовало мнение, что мальчиков нужно обучать отдельно от девочек, потом решили, что только вместе. Мое школьное учение проходило в крайней фазе этой совместности. Каждая парта должна была быть гетеросексуальной – только мальчик с девочкой.

Как раз в период полового созревания мне попалась соседка по парте. Назову её, к примеру, Марина. Странная была девочка. Прямо во время урока я мог запустить руку ей под юбку и даже дальше, она не давала какого-либо отпора, но и поощрений я не чувствовал, в ответ на мои действия она только странно улыбалась. Её пассивность только и удерживала меня от эскалации отношений.

Летом, несколько повысив свою сексуальную образованность, я решил, что всё теперь будет по-взрослому. Например, дежуря по классу после уроков, вставил в дверную ручку швабру и делай что хочешь! Да мало ли укромных уголков в школе? Однако первого сентября меня ждал облом – Марина переехала в другой район и в нашу школу, естественно, ходить перестала. Зато меня ждало другое, истинно любовное переживание… но обо всем по порядку.

Прямо перед школой в то лето закончилось строительство жилого дома. Благодаря этому наш класс пополнился на пять человек. Пришел странный пай-мальчик Мак, когда он раздевался перед физкультурой, выяснилось, что на нем чулки с лифчиком. Меня таким образом одевали в детский сад, а он так проходил до десятого класса (не в состоянии был противиться бабушкиному вкусу). Пришли Гомочка и Сучок, с последним мы серьёзно подружились, правда, после восьмилетки он ушел в техникум. И пришли две Галины, которые потом так и ходили парочкой. Одна из них зыркнула один раз в мою сторону и я пропал.

Я не знал, что любовь зараза,

Я не знал, что любовь чума.

Подошла и прищуренным глазом

Хулигана свела с ума.

Дальше я не буду называть её по имени. Называть я её буду – Скво.

С этих пор я стал немного чумовым, как будто на бычка надели седло. Я никогда, даже в разгар тинеджерства не был односторонне грубым. Я мог иметь в карманах кастет и финку и при этом общаться с людьми вполне вежливо и вполне искренно получать от этого общения удовольствие. Я мог в понедельник вечер провести в хулиганской компании, выпить портвейну и подраться, а на следующий день, во вторник, после школы в одиночку пешком дойти до Красной площади и бродить до закрытия по залам Исторического музея. Или по Третьяковке, по Пушкинскому музею.

Каким-то таинственным образом влюбленность связана с музыкой. Я уговорил родителей купить гитару и стал добросовестно учиться играть. Первым моим учителем был отец. Он научил меня играть несколько довоенных песен цыганским перебором. Гитары тогда продавались только семиструнные. Звучание было посредственным, но от неё так изумительно пахло клеем и лаком. Семиструнная гитара, особенно на цыганском строе звучит много приятнее стандартной шестиструнки, но когда я появился в обществе, со своим репертуаром, то оказался неактуален. Пришлось убирать седьмую струну и учиться играть по-новомодному: блям, блям, блям.