Последняя бригада - Морис Дрюон

Сверху послышался свист, второго снаряда. На этот раз Шарль-Арман не дрогнул.

«Ладно, если это мой — тем хуже», — подумал он, спрятав голову за парапет и ощутив дрожь камня. Должно быть, снаряд взорвался где-то сзади, во дворе. Уши заложило, и, чтобы восстановить слух, Шарлю-Арману пришлось несколько раз сглотнуть и зевнуть.

«Ну, погоди у меня!» — подумал он, словно результаты его наблюдений неизбежно должны были привести к уничтожению палившей по нему вражеской батареи. Шарль-Арман даже начал верить в то, что видит ее перед собой. Для него это дело уже начало носить личный характер.

Вздрагивая от нетерпения, Шарль-Арман с охотничьим азартом выслеживал глазами «свою батарею», и это нетерпение вытеснило все другие чувства. Вдруг он увидел посреди виноградников две огненные вспышки и услышал пронзительный вой. Молодому человеку показалось, что он находится как раз на траектории снарядов и сейчас его разнесет в клочья. Но, решив, что пушка стреляет именно по нему, явно переоценил значимость своей персоны: снаряды разорвались где-то на улице. Противник просто пристреливался.

Тем не менее Шарль-Арман поймал «свою батарею», которая теперь вела непрерывный огонь. Но артиллерия французов не знала ее расположения, и он не успокоился, пока не засек батарею, сделав основной кроки [17] и привязав ее на местности к четырем точкам: двум в виноградниках и двум в перелеске. Когда Шарль-Арман увидел обслуживавших батарею солдат, они показались ему такими маленькими, что вся злость почему-то испарилась. Пищей для настоящей ненависти могут стать только идея или зрительный образ. А эти мечущиеся туда-сюда, суетящиеся фигурки только сбивали юношу с толку, и принять их всерьез никак не получалось. У Шарля-Армана почему-то пропало желание передавить их, как саранчу.

Спускаясь с башни, он поклялся себе никому не говорить о том, как сперва поддался панике. Наоборот, Шарль-Арман очень гордился тем, что из всей бригады он единственный получил настоящее боевое крещение огнем.

Надо сказать, что вниз он спустился не без удовольствия. Во дворе замка его дожидался Гийаде, бледный как смерть.

— Я уж думал, не случилось ли что с тобой, — сказал он, бегом припустив навстречу Шарлю-Арману. — Ведь я не знал, куда ты пошел. Скажи, ну и пальба!

Шарль-Арман, тоже очень бледный, ответил:

— Брось, старина! Нельзя же накладывать в штаны из-за каждого шального снаряда!

И, усаживаясь в коляску мотоцикла, процедил с небрежностью бывалого вояки:

— И вообще, если грохочет, то не убьет…

Может, и не убьет, если речь идет о молнии, а не о снаряде.

Командный пункт полковника находился на просторной вилле в верхней части города.

Ламбрею никогда не выносили благодарности за заслуги на учениях, но на сей раз офицер, принимавший у него отчет, похвалил его. Бумаги тут же передали полковнику, и Шарлю-Арману пришлось развернуть свою карту перед всем командным составом Школы.

К нему сразу подошел майор:

— Итак, дружище, вы засекли батарею, которая по нам стреляет?

Ламбрей не знал, что майор только что оживленно обсуждал этот вопрос с коллегами.

—   Я полагаю, что она вот здесь, господин майор, — сказал он, указывая на «свою батарею».

—   Да ничего подобного! — язвительно парировал майор, поскольку ответ шел вразрез с его мнением на этот счет.

«Если он и сам все прекрасно знает, зачем тогда спрашивать», — подумал Шарль-Арман.

— Прежде всего, друг мой, — продолжал майор, — на войне надо не полагать, а быть уверенным. Если уж у нас только такие наблюдатели, как вы… А впрочем, все это не имеет значения, — добавил он тоном человека, который уже заранее знает, что сражение будет проиграно, и понимает всю бесполезность участия в нем.

— Я думаю, правда на вашей стороне, — шепнул на ухо Шарлю-Арману один из капитанов.

Вошли еще связные. Со всех точек фронта поступали отчеты офицеров, данные о системах огня, сведения о передвижениях противника. Из состыкованных карт следовало, что в бою задействована целая дивизия неприятеля.

Вскоре Шарль-Арман волей-неволей оказался участником совещания, где приводилась масса цифр, называлось множество названий мест, звучали имена младших и старших офицеров. Все это было для него внове, и он почти ничего не понимал. Вот, оказывается, как руководят сражением: проводя жирные карандашные линии и спешно отдавая приказы.

— Капитан Декрест пошлет бригаду в помощь капитану де Н… на высоту восемьдесят четыре. Капитан де Н… отдаст в распоряжение капитана Декреста три бронеавтомобиля…

Смысл такого обмена был не яснее того, сообразуясь с которым крупье подгребает лопаточкой деньги, лежащие перед одним игроком, и передвигает их для пересчета к другому. Тут шла игра на двадцать персон, и ее правила следовало знать, а ее риски беспрекословно принимать.

Имена связных называли озабоченно и вкрадчиво, как говорят обычно кассиру в казино:

— Будьте добры, разменяйте, пожалуйста, по пять тысяч.

Все вдруг стали повторять:

— Связной капитана Декреста… Связной капитана Декреста!

Вошел Лервье-Марэ.

— А вот и вы, — сказали ему. — Будьте всегда под рукой, когда в вас есть нужда. Входите в курс дела и быстро отправляйтесь с донесением.

Начертанная на столе стратегия, которую непрерывно снующие связные передавали по всему сектору, меняя расположение соединений или диспозицию, оказывала на всех, кто с ней соприкасался, завораживающее действие. У Шарля-Армана было такое лицо, словно он впервые сказал: «Банкую!»

— По моему мнению… — доверительно шепнул он поддержавшему его офицеру.

А про себя подумал: «Нет, лучше уж молчать». Но при этом не забыл, что у него личные счеты с неприятельской батареей.

—   Каково ваше мнение, Ламбрей? — спросил капитан, и по его тону можно было догадаться, что в сложившихся обстоятельствах он прислушается к мнению любого.

—   А нельзя ли запросить ответного удара по батареям неприятеля? — сказал Шарль-Арман.

—   Кого запросить? — перебил майор, с которым у него уже были разногласия. — Вы, несомненно, прочли это в учебнике? Так вот, молодой человек, мы задолго до вас об этом подумали.

—   И все-таки, господин майор, — тут же возразил Шарль-Арман, — я слышал, что у нас имеются части на берегу Бурнана.

—   Нет. Мы еще посмотрим, куда их направить… если нам их пришлют. Это разные вещи. Ну да, конечно, нам обещали подкрепление. Но не думаете же вы, что артиллерия поможет нам выпутаться!

—   Вот-вот! — воскликнул капитан. — Хотел бы я знать, куда движется весь этот поток, что мы наблюдаем уже четыре дня подряд.

—   Ха, дружище, в этом и состоит командная тайна! — бросил командир эскадрона, снова принимаясь расхаживать взад-вперед.

Когда Шарль-Арман покинул командный пункт, его боевой дух отнюдь не был сломлен. Однако несоответствие сил больно его задело. Там, где противник был в состоянии выставить полк, у сомюрцев еле-еле набирался взвод. Диспозиция зияла брешами, защищенными только несколькими карабинами, что на маневрах называлось «подразделением противника». На самом деле на сорока километрах фронта, от Жена до Монсоро, вся Школа рассредоточилась такими «подразделениями», как на последнем этапе учений. Об учебной бригаде в тридцать человек говорили как о настоящей боевой бригаде, с генералом и тремя полковниками во главе. Все цеплялись за последний шанс, на который уповали до самого конца: «Мы продержимся… Нам пришлют подкрепление… Враг не пройдет… И может быть, Францию удастся спасти…»

Все настолько верили в себя и были готовы исполнить свой долг, что никто даже не допускал мысли, что этого может оказаться недостаточно.

Шарль-Арман мог бы, конечно, сообразить, что, поскольку у них все равно нет артиллерии, все его прекрасные привязки к местности, сделанные с башни замка, никому не нужны. Но он настолько привык выполнять ненастоящие задания во время учений, что даже не удивился, когда и на сей раз те же командиры стали отдавать те же «игрушечные» приказы.

Напротив, ему казалось, что он выполняет важную роль в сражении, и по этой причине само сражение представало перед ним в выгодном свете.

У него возникло ощущение, что за последние полчаса его повысили в звании. Именно так молоденькому штабному офицеру кажется, что с высоты ему все лучше видно. На самом деле он только сторонний наблюдатель, который считает себя вправе критиковать всех и вся и который просто не понимает, что, пока у дверей командного пункта стоит часовой, поводов для отчаяния нет.

Все утро Ламбрей и Гийаде курсировали между своим сектором и полем боя. Глаза их закрывали огромные мотоциклетные очки, в лицо бил дорожный ветер, но, несмотря на ветер, солнце немилосердно жгло головы под касками.