Грозовой Сумрак - Елена Самойлова

ГЛАВА 4

После заката небо над головой наконец-то очистилось от пепельно-серых туч с неровными, будто бы оборванными краями, мелкий дождь, шелестевший за окном весь вечер, понемногу утих. Свет тонкого, обманчиво хрупкого полумесяца, как драгоценная серебряная тиара, оброненная матерью-природой в момент, когда та сеяла звезды на темном бархате небосвода, заливал верхушки деревьев в яблоневом саду призрачным голубоватым светом. Казалось, будто бы сам сад подсвечен изнутри и что не живые это деревья, а всего лишь призраки давно ушедших дней, подобные тем, что я показывала Кармайклу при свете солнца.

Тихо-тихо вокруг, ни звука. Даже ветер, что обычно шевелил желто-зеленые листья яблонь, куда-то пропал, уснул, как и вся Осенняя роща. Бодрствовали лишь я да серебристо-белый месяц на небе.

Я плотнее запахнулась в ложащийся тяжелыми складками темно-коричневый, с красным узором по подолу плащ, спрятала под глубокий капюшон длинные косы, заколотые на затылке деревянными гребнями, украшенными янтарем и перламутром, взяла с порога глубокую корзину, дно которой было застелено выбеленной льняной салфеткой с мелким зеленым узором по краю. Тихо скрипнула резная деревянная калитка, ведущая в яблоневый сад, лунным серебром высветилась присыпанная песком тропинка, драгоценными камнями посверкивали тяжелые спелые плоды, гнущие к самой земле гибкие ветки.

Какие яблоки любит Габриэль? Сложно сказать, каждый раз я приносила ему разные, и никогда он не высказывал одобрения или осуждения – принимал гостевой дар как должное, с неизменным вежливым поклоном и едва обозначившейся в уголках тонких, четко очерченных губ улыбкой. Чем удивить одного из сильнейших жителей Холма, того, кто носит корону из холодного железа, украшенную кровавым янтарем? Что предложить тому, кто может получить почти все?

Хороший вопрос, право слово…

Я подошла к маленькой, всего в два человеческих роста яблоньке, на которой красовались всего-навсего с десяток небольших яблок размером с хрупкий девичий кулачок, но именно над этим деревцем я трудилась со времени последнего осеннего Сезона. И потому золотистые плоды получились почти прозрачными – ни дать ни взять сгущенный солнечный свет, прячущийся под тоненькой розоватой кожицей, золотистый липовый мед, терпкое молодое вино, невесть как оказавшееся на гибкой яблоневой веточке.

Нет, такие яблоки нельзя класть на дно корзины – лопнет тоненькая кожура и прольется сладкий сок на белоснежную салфетку… жалко будет, право слово.

Я обошла весь сад, опуская в корзину по одному-два плода с наиболее приглянувшихся мне деревьев, пока не наполнила ее почти доверху, – и лишь тогда вернулась к молодой яблоньке. Осторожно сорвала теплые, согревающие озябшие пальцы яблоки, уложила их поверх остальных и торопливо покинула сад через низенькую, почти незаметную калиточку, что вела на узкую, заросшую травой и практически заметенную палой листвой тропинку.

Ведь, будучи приглашенным гостем, можно в любой момент пройти в чужое время, скользнуть туда сквозь переплетение теней или же танцующие пылинки в лучах света, найти неведомую ранее дорожку или просто отодвинуть в сторону ветки густого кустарника. Переход из родного, чувствуемого каждой клеточкой тела времени в чужое, где ты всего лишь гость, – это каждый раз по-разному. Появляясь в гостях у Ильен в Зимнем лесу, я ощущаю, будто бы перехожу вброд шуструю горную речку с кристально чистой водой, такой холодной, что немеют ноги, а все тело дрожит, как осиновый лист на ветру. Весенний Холм встречает званых гостей запахом свежей луговой травы и прохладной росы, что моментально вымачивает любую обувь и полы длинных одежд, а приход к летним всегда ознаменовывается полуденным зноем, который обволакивает все тело словно нагретым на печи одеялом.

А вот каким образом встретит меня король Самайна – оставалось только гадать. Он ни разу не повторился, постоянно изменяя правила перехода в свое время. Но на этот раз все оказалось довольно мирно – просто тропинка, нырнувшая в густой ледяной туман, вывела меня на огромное поле, заметенное первым снегом, колким, жестким, как перемолотый наст. Я и не знала, что снег, мягчайшей периной засыпавший Зимний лес во времени у Ильен, бывает таким острым – словно над поляной рассеялось мелкое крошево битого стекла…

– Габриэль?

Имя, произнесенное почти шепотом, разбило тишину, словно тяжелый кузнечный молот хрупкое зеркало, разбудило спящую где-то высоко в свинцово-серых небесах жгучую зимнюю метель, эхом прокатилось меж деревьев, и словно в ответ откуда-то из глубины спящего леса раздался протяжный волчий вой. Пошел снег – вначале мелкие снежинки падали медленно и величаво, стремительно таяли, стоило им лишь коснуться моего плаща или запрокинутого к небу лица, но потом снегопад усилился. Настолько, что мне показалось, будто бы я ошиблась временем и вместо Самайна угодила куда-нибудь дальше, в канун зимы, когда нет уже разницы между Сезонами и одно время года плавно и незаметно переходит в другое. Такое случается во временах, в которых живет семейная пара, где супруги принадлежат разным Холмам – их дни сливаются, становясь чем-то средним, вот и получается потом неслыханная оттепель посреди зимы или же ночные заморозки перед самым Бельтайном, когда молодая листва оказывается покрытой тонким слоем инея.

«Ты все же приняла мое приглашение…»

Его шепот наполнил собою ночь, скользнул по моим губам порывом зимнего ветра, и это было похоже на нечто среднее между легчайшим поцелуем и глотком свежей воды из незамерзающей даже в лютый мороз горной реки, воды такой холодной, что зубы моментально пронизывает острая боль. Я вздрогнула, невольно подалась назад – и, оскользнувшись, неловко упала на колкий жесткий снег, рассыпав принесенные в дар яблоки и ссадив ладонь до крови.

Алые капли на белом снегу – как ягоды спелой рябины, как вызов бело-серо-черному Самайну, что устроил Габриэль к моему приходу. Я села, осторожно собирая рассыпанные яблоки, темными пятнами виднеющиеся на белом снегу, обратно в корзину. Не получается у меня прийти во время Самайна с достоинством и величием, как подобает гостю, – вечно случится что-нибудь эдакое, по неловкости и неосмотрительности ставящее меня на одну доску со столь забавляющими Габриэля людьми.

Липкий, со сладким медвяным ароматом яблочный сок потек по моей расцарапанной о жесткий снег ладони, остывая под порывами холодного северного ветра. Я с грустью подумала о том, что не донесла все-таки целыми столь тщательно выращиваемые плоды, и что теперь делать с побитым, истекающим сладким соком яблоком – непонятно. Преподнести такое Габриэлю недостойно, просто выбросить – жалко, ведь оно кажется своего рода природной драгоценностью, принесшей в холодное время Самайна кусочек по-летнему солнечной, теплой осени с ее изобилием.