Посмотри, отвернись, посмотри - Елена Ивановна Михалкова

– Как ты думаешь, чем занимаются плотогоны? – спросил Карамазов.

Я замялась. По правде говоря, значение очень многих слов в этой сказке было для меня неясным.

– Представь дровосеков, которые рубят лес. Свалив дерево, они должны перевезти его в другое место. Проще всего это сделать, используя течение реки…

Шаг за шагом Карамазов объяснил почти все незнакомые слова. Шаровары, стеклодувы, сплавщики, холсты, угольные ямы, камзолы, гульдены… Моя голова распухла от новых знаний.

Став постарше, я задумывалась: с чего это Карамазову втемяшилось читать чужому ребенку сказку Гауфа?

Со временем я нашла ответ. Дима-дед был Стеклянным Человечком. Но в нашем маленьком городке никому не были нужны его дары. А Карамазов хотел одаривать. Хотел, чтобы им восхищались.

Ну да, он писал за местных теток кляузы. Кое за кого писал и обычные письма. Узнав об этом, я как-то пошутила, что на зоне его умение было бы очень востребовано. Карамазов вздрогнул, помрачнел и замкнулся в себе. На следующее утро я обнаружила, что он в стельку пьян.

Но что такое письма! Чепуха. А вот открывать ребенку шаг за шагом новый мир… Вести за руку, ловить его восхищение… А я восхищалась на полную катушку. Читать сама я так и не полюбила. Но во мне открылся Слушатель. Жадный, требовательный. Готовый глотать все, что положат в его разинутый клювик.

В глубине души Карамазов был актером. Только став старше, я оценила, как великолепно он читал. Просто, без кривляний, ничего не изображая, но его голос действовал как волшебная пыльца. Я даже одно время думала: уж не гипнотизер ли он? Помашет перед лицом серебряной ложечкой – и ты в отключке! А сам внушает, что книжечки читал.

* * *

Мне семь лет, и у родителей еще есть нормальный заработок. Мать сидит за кассой. Раз в неделю я прибегаю покупать у нее шоколадное яйцо с сюрпризом. Ссыпаю ей в ладонь монетки, как взрослая, а мама хихикает и подмигивает мне, как девчонка. Мы с ней на время меняемся возрастом.

Настоящие «киндеры» – для буржуев. Мне хватает только на маленькое мятенькое яичко в пожеванной фольге. Внутри вонючий зеленый шарик, который липнет к пальцам. Но все равно это волшебство!

Денег мне, конечно, никто не выдавал. За неделю я набирала их на улице. Больше всего можно добыть, если вовремя прибежать на школьную площадку, под турник, когда там крутятся старшие парни – выпендриваются перед девчонками. Из карманов у них часто выпадает мелочь. Нужно дождаться момента, протиснуться среди толпящихся мальчишек и подхватить монетку из истоптанной травы. А вообще-то я высматриваю деньги повсюду. Мама говорит – мы нищие. Папа говорит: нас должно содержать государство.

Мне восемь, и работает только мама. Папа занят другим. У него талант. Он пишет стихи и сам придумывает к ним музыку, чтобы получилась песня. Когда-то папа жил в Москве и каждый день выходил на широкую улицу, чтобы спеть прохожим. Его забрасывали деньгами. Папа был очень богат. Он ездил на «Мерсе» и курил «Кэмел», а не «Корону». Но были другие поэты, которые ненавидели папу за то, что его любят все вокруг. Им тоже хотелось папиных денег и славы. Пока папа жил рядом, им реально ничего не светило. Тогда эти люди подстерегли его, избили и заставили уехать из столицы. «Если ты вернешься, мы тебя убьем», – пригрозили они.

Жили бы мы в человеческой стране, государство просто отсыпало бы папе денег за его талант. Но мы живем в Сраной Рашке. Здесь таланту не пробиться. Одаренных людей у нас давят, как клопов, а самых выдающихся вешают, как Есенина, или застреливают, как Маяковского.

Так эту историю рассказывает папа.

Когда дело доходит до Есенина, я стараюсь удрать. Потому что дальше по программе он начнет орать «Пей со мной, паршивая сука, пей со мной», а мне в восемь лет пить еще рано. Вика говорит, от водки у детей горят кишки. Однажды сестра налила мне водки на дне чашки, когда родителей не было дома, и заставила попробовать. Я эту дрянь в лицо ей выплюнула.

Мама рассказывает папину историю так: наш папа – безумно талантливый человек, которому не повезло с родителями. Его выгнали из дома. А все из-за того, что папин отец хотел женить его на богатой толстой жидовке. Но папа влюбился в мамины жгучие очи и сказал отцу: «Лучше я умру, чем женюсь на жидовке!» И тогда отец выгнал его из дома и лишил наследства. Все деньги и квартиры достались папиному брату, завистливому дураку, который в детстве подбрасывал в папин горшок вареную вермишель, чтобы все решили, будто у папы глисты.

Эта часть маминого рассказа неизменно приводит меня в восторг. Правда, мама почему-то ужасно злится и орет, если я начинаю расспрашивать о глистах. «Это все, что ты поняла?! Идиотка!» И бац по затылку.

Как по мне, младший папин брат не такой уж и дурак. Идея просто отвал башки! Даже жалко, что моя сестра уже взрослая. Хотела бы я подсыпать ей доширак и поглядеть, что получится!

Хотя вообще-то Вика хорошая. Только много нудит. «Не делай то, не делай это!» Зато она ни разу в жизни меня не отлупила. Из школы к нам трижды присылали каких-то теток, которые расспрашивали, откуда у меня синяки. Мы с мамой отболтались: соврали, что я постоянно играю на детской площадке и падаю. Если бы кто-то узнал, что синяки мне наставил папа, меня бы забрали и отдали в детский дом. Там дети спят на полу, а воспитательницы ходят по ним ногами в ботинках, а еще плюют на них сверху и бреют детям головы налысо. А вокруг крысы, и они вырывают еду прямо у детей изо рта. Многих там просто загрызли. Детские косточки воспиталки выбрасывают на помойку, чтобы никто не узнал.

Так говорит мама.

Я очень боюсь, что меня сожрут крысы. Поэтому, когда тетки расспрашивают, что происходит у нас дома, вру напропалую. Лишь бы не косточки на помойку! Лишь бы не обрили!

Мне десять. Мама больше не ходит на работу. В школе наша семья считается неблагополучной. Вика год назад свалила из дома со скандалом и с тех пор у нас не показывается. Во время их последнего разговора папаша орал, что ноги ее здесь не будет, тварь неблагодарная, сучье племя, а Вика орала, что из него отец, как из говна пулемет, что он спаивает маму и что от нас