Портреты и прочие художества - Вячеслав Малежик

Хотя, увидев мир, я многое понял и запомнил, тем не менее знания породили не только радость, но и, как водится, печали. Я осознал, что расслоение людей по уровню благосостояния, по уровню среды, где ты родился и вырос, существует не только в учебниках и книжках, но и в жизни. И если материальные блага – это вещь наживная, то среда обитания впитывается в человека с детством и потом очень трудно, если вообще возможно, эти пробелы, связанные со средой, в себе искоренить.

Наверное, это похоже на изучение языка в раннем детстве и в зрелом возрасте. Вроде говоришь все правильно, но акцент остается. И вот этот самый акцент глубоко засел в моем организме. Боязнь сказать, что я чего-то не знаю, что не умею пользоваться вилкой и ножом, приводила мою душу в дикое смятение. Однажды, а это было уже в «Веселых ребятах», я пару-тройку дней зализывал раны, когда надо мной пошутили, что я не знаю, что такое Эдипов комплекс.

Может быть, пошутили и по-доброму, но часто в те годы, да и значительно позднее, я был мелочно обидчив, хотя к тому времени мой социальный, да и материальный статус был достаточно высок. Во всех разговорах, если они не касались каких-то, по моему мнению, «элитарных» тем, я бывал убедителен и снискал себе репутацию мудрого человека, который может дать аргументированный совет. Но как только…

Правда, вскоре я прочитал книги, которые нужно было прочитать, прослушал музыку, которую нужно было послушать, сходил на Таганку и в «Современник» и разучил движения губами (надувая их и выдвигая вперед), когда речь заходила о джазе и о А. Вертинском. Я стал своим – ценителем.

Однажды у меня был долгий обстоятельный разговор с Алексеем Козловым. Это были времена самодеятельности… Я поведал Леше, что мы в «Мозаике» добились того, что теперь поем только свои песни. Леша сказал, что это неправильно. Почему? Да потому, сказал он, что 95% зрителей ни черта не понимают в искусстве и, в частности, в музыке, а общественное мнение формируют 3% снобов, которые тоже не понимают, но могут громко и безапелляционно судить обо всем и вся. Ну а 2% понимают, но остаются при своем мнении и никому его не навязывают. Так вот эти 3% снобов надо «накормить», если хочешь быть успешным. А для этого надо петь «фирму», которая априори, по их мнению, хороша.

Короче, когда я не мог сформировать собственное суждение о том или ином произведении искусства, будь то живопись, музыка, балет, кино, меня охватывала паника, и я с нетерпением ждал вердикта кого-нибудь из «авторитетов», чтобы потом чаще согласиться или, не согласившись, попытаться оппонировать, но не очень настойчиво. Правда, с годами я нахватался нужных фраз и мог стойко плавать в волнах той или ной искусствоведческой беседы.

Особой осторожностью мои мнения отличались при оценке авангарда. Ну не мог я отделаться от ощущения, что меня дурят. Не мог, и все. И не нравилось мне ощущение, что меня держат за лоха. Но однажды моя приятельница Ира Гущева подсказала алгоритм оценки, в том числе и авангардного искусства. «Откинь свои знания, – говорила она, – и воспринимай все, как ребенок: нравится – не нравится».

И вдруг стало легко и понятно. И не надо было в филигранных пассажах Моцарта слышать звонкое журчание ручейка, не надо было перерывать кучу литературы, чтобы понять, что хотел сказать Пикассо в своей «Гернике». Я научился ходить.

А что же джаз? Умные передачи по TV и радио, журнальные статьи прозомбировали меня должным образом. И я точно знал, что джаз – это (далее перечисление в превосходной степени разных оттенков восторга) музыка. Но мне не нравилось ее слушать, как бы нынче сказали, она не вставляла… Я силился ее полюбить. «Impossible, Rayka», не получалось. Наедине с собой я говорил: «Почему я должен любить, как этот пианист или саксофонист гоняет гаммы?» Хотя, когда Л. Армстронг или Э. Фитцджеральд опускались до хитов, тем более если пелось «Can’t buy me love» или что-то еще из битлов, то я отдавал должное.

Хочу заметить, что, пожалуй, все мои оценки касались записей. В концерте, где эта музыка возникала и была как бы продолжением атмосферы зала, я заводился и говорил себе «да» чаще, чем «ну не знаю». Более того, на фестивале джаза в Праге в 1971 году, куда я попал по стечению обстоятельств, я услышал американских музыкантов (судя по всему, они собрались вместе съездить в Европу, и это была разовая акция). Я был в полном восторге и единственный раз на концерте кричал, как в состоянии оргазма. Ни один рок-исполнитель подобной реакции у меня не вызвал. Бывало, я плакал, даже не один раз, на концерте П. Маккартни, но кричать от восторга?! Состав был в пражской «Люцерне» звездный: Дизи Гиллестпи (труба), Сонни Стит (саксофон), Телониус Монк (рояль), Кай Видинг (контрабас), единственный белый Маккибн (тромбон) и, наконец, за барабанами был Арт Блэйки. Для поклонников джаза – это иконы.

И тем не менее, отведав натурального продукта, я не смог слушать джаз в консервированном виде. Я не испытывал восторга от прослушивания с коллегами-музыкантами очередной джазовой или джаз-роковой пластинки. А потом, читая «антологию „The Beatles“», я наткнулся на высказывания сначала Джона, а потом Пола, что они никогда не любили джаз. Как же мне стало легко! И я стал довольно спокойно говорить о том, что мне не нравится джаз. Конечно, если хороший, то… А так… Но воспоминания о Праге, а также музицирование с блестящими музыкантами С. Шитовым (кларнет), В. Козодовым (виолончель) и А. Королевым (скрипка), когда мы позволяли себе оставлять место для импровизации, смущало мою душу. И сегодня я думаю, что джаз хорош тем, что он отражает состояние музыкантов, их взаимоотношения, умение выслушать друг друга. И часто умение поймать состояние зрителя. Потом, во время прослушивания записи, когда ты знаешь, куда пойдет «беседа» скрипача и кларнетиста, это уже не так интересно, а во время процесса – восторг. По ленинскому определению, искусство – отражение нашей жизни в художественных образах. А как было бы здорово, если бы мы, то есть наша жизнь, отражали искусство, в частности джаз, чтобы мы импровизировали, слушали друг друга, давали бы время высказаться и в конце успешного дела ставили бы восклицательный знак, закончив вместе.

Possible, Rayka, possible!

Я боялся попасть на прием к королеве,Этикет был у нас не в ходу,Чтоб обедать с ножом, с вилкой в левой,Чтоб болтать по-английски – Oh, yes, а do…

Ну не приняты были в Лесных переулкахКамамбер, арманьяк, дижестив…И за счастье по праздникам ливера с булкойПолучи, а еще не проси.

И во двор с пацанами по крышам сараевОт темна до темна, кто не с нами – тот враг.И сбивались порой в бандитские стаи,Забывая, что жизнь не игра.

А потом исчезали надолго ребята,Возвращаясь в наколках во двор,И мы слушали их, мечтая украдкойПовторить их судьбу, хотя бы на спор.

Но минула меня лихая судьбина,Был обычный я – Славка и баянист,И у жизни я выиграл свой поединок —Целы пальцы, душа, по понятиям чист.

Ну, а если однажды возьмет королеваИ меня до себя пригласит,Я схожу, не трепать же ей нервы,И спою… С королевами я не речист.

Непотопляемый

Прожив изрядную часть жизни, я выяснил для себя, что мне не нравится, когда кто-то мной командует, а еще больше не нравится командовать самому. Поэтому когда сейчас я анализирую свой социальный статус, то с гордостью замечаю, что решил практически нерешаемую задачу – сумел найти возможность не быть для кого-то подчиненным, но при этом избавлен от проблемы кем-то руководить. И решения, которые принято называть судьбоносными, мне не приходится принимать. И хотя на меня порой пытались взвалить ответственность за судьбу тех или иных граждан, мне как-то тактично удавалось объяснить, что моя сила в чем-то другом. Вот так… В общем, сейчас если я и создаю рабочие места, то делаю это отнюдь не часто. Как при этом поживает мое эго? Да регулярно (цитирую пошлый анекдот). Эго кормится какими-то другими отдельно взятыми победами, на ниве творчества к примеру. Да мало ли способов накормить свое тщеславие. А вот в мазохизме замечен не был и поэтому умудрился ни к кому не пойти в услужение. Наверное, моя известность и социальный статус позволили мне держать дистанцию и сберечь лицо, в том числе и творческое.

Но, как и любое правило, это тоже имеет исключение. Встречались на моем пути персонажи, которые меня порабощали. Нечасто, но встречались, и приходилось порой прилагать определенные усилия, чтобы вырваться из клетки, в которую меня засаживал более сильный «эгоист». Одну из таких историй я и хочу вам рассказать.