«Всё не так, ребята…» Владимир Высоцкий в воспоминаниях друзей и коллег - Игорь Кохановский

И однажды… Мы были на гастролях в Новомосковске, было очень жаркое лето. Я подходила к дворцу, где мы гастролировали, – там была какая-то площадь, залитая асфальтом и солнцем. Было ощущение безлюдности и какого-то испепеляющего, безжизненного солнца. И вдруг из окна понеслись «Кони». И, стоя там, на раскаленной площади, я была ошеломлена. Я вдруг поняла, что очень вольно обращалась с человеком, который намного-намного-намного больше, чем я могла себе представить. Как, наверно, и многие близкие люди, воспринимала его облегчённо, потому что в нем было много юмора, много радости, он очень умел прощать… очень умел прощать! Причем по-настоящему. Прощать безоглядно. Великодушие в полном смысле. А это принималось за легкость… И вот только тогда я действительно была потрясена его песнями.

– После возвращения из Киева вы жили всё время на Первой Мещанской, еще в старом доме?

Мы жили в новом доме, на «полкомнаты» – половина комнаты была наша, а половина – Гиси Моисеевны. За ширмой. Но это не было трагедией. Тогда это всё воспринималось очень естественно.

Гися Моисеевна – это очень оригинальный человек. У нас были прекрасные отношения…

Она меня учила мудрости – жизненной, женской. К сожалению, ее уроки не пошли впрок.

Когда я уже постоянно жила в Москве, то бывало так. Володя мог позвонить и сказать: «Я еду». Потом через пятнадцать минут позвонит: «Я уже выезжаю». Еще через пятнадцать минут: «Я уже еду». И так могло продолжаться весь вечер. У него действительно было много друзей, заговаривался – но обязательно звонил через каждые десять-пятнадцать минут. Вот тогда была придумана такая хитрость. Звонок – подходит Гися Моисеевна: «Вовочка, а Изы нет. Я не знаю, Вовочка, куда она ушла! Она оделась как экспонат и ушла». И Володя тут же мчался домой…

У них был телевизор – тогда это была большая роскошь. Миша – сын Гиси Моисеевны – старый кавээнщик, и мы смотрели все его выступления. Она очень интересно говорила: «Изочка, сегодня я поняла, что Бога нет». Я спрашиваю: «Почему сегодня?…» – «Как же? Всё показали! Входит человек в поле, ставит пылесос и достает нефть! Где же Бог?»

– А когда вы переехали в Ростов-на-Дону?

Я уехала в Ростов-на-Дону весной 61-го года. Я работала полтора месяца в Москве, в Ленкоме, по договору. Когда с Равенских всё провалилось, за меня много хлопотал Михаил Фёдорович Романов… В Ленкоме мест не было, и они меня взяли на договор – только на зимние каникулы: там восстанавливали спектакль «Новые люди» по «Что делать?» Чернышевского. Я изображала Веру Павловну, танцевала с Ширвиндтом мазурку. Он, наверно, такой прелести не запомнил, а я помню.

Мы играли в помещении Театра Ермоловой этот спектакль, и только на зимних каникулах. Потом меня обещали взять в труппу Ленкома, но надо было ждать весны… Не дождавшись, я уехала в Ростов. Но это не был разрыв – это был отъезд на работу.

Володя прилетал ко мне, потом был там на гастролях с Театром Пушкина.

Приехал в Ростов на крыше вагона, между прочим. Я пришла встречать Володю; все выходят – его нет. Мне говорят: «А твой сидит на крыше…» И он ездил с нашим театром на выездные спектакли, когда был свободен. И лазал за яблоками, и его схватили – под ружьем привела охрана. Были всякие такие дерзкие поступки. В совхозе увидел очень красивое яблочко – и полез. И потом они с этим дедом сидели и очень мирно беседовали на деревенском крылечке. А яблоки принесли всем. Это лето 61-го года.

– А Высоцкий показывался в Ростове?

Специально он не показывался. Он приезжал, но специального актерского показа не было. Его видели, знали. Даже было распределение ролей… по-моему, на «Красные дьяволята».

Но вот тут мне позвонили мои приятели – рассказали про «713-й просит посадку». И после этого я сама позвонила Володе, и мы с ним крупно поговорили по телефону. Расстались. И я тут же уехала из Ростова в Пермь.

Встретились мы с Володей через три года, тоже очень интересно. Я приехала в Москву к своей подружке Грете Ромадиной. Иду по бульвару и чувствую: кто-то мне сверлит затылок. Оборачиваюсь – никого нет. Прихожу к Ромадиной – и тут же телефонный звонок. Она говорит: «Звонит Высоцкий, говорит, что тебя видел из троллейбуса». И тогда же они приехали с Кариной Диадоровой и привезли мне песню «О нашей встрече – что и говорить». Он клялся, что только что ее сочинил.

У меня был автограф. Я сначала шибко обиделась на всякие «длинные хвосты», но потом сказала: «Перепиши текст». И он переписал.

Потом было еще несколько случайных встреч…

В 76-м я была на спектакле, видела «Гамлета», после спектакля мы поехали в Коломну, там было три концерта. Потом я была на «Вишневом саде».

– А ваше впечатление от концертов? К этому времени уже произошло у вас «открытие» Высоцкого?

Да, тогда уже произошло. Впечатление от концертов? Мне сложно говорить, потому что я всё равно так и не сделалась просто слушателем или зрителем. Была договоренность, что один концерт я буду слушать из зала, а на два других мне ставили на сцене стул. И он менял репертуар: «Если тебе будет скучно, ты иди и отдохни». Но я все три концерта просидела. Да, тогда это уже было окончательное открытие, так сказать, открытие до конца.

– Изменился ли Владимир Семёнович за те годы, которые вы его знали?

Когда я в 76-м году ехала на встречу с ним, а ехали мы с Феликсом Антиповым, то все, провожая меня, были в ужасе: «Зачем ты это делаешь? Ты увидишь совсем другого человека… Нельзя, нельзя, нельзя, и не надо разбивать свои детские или полудетские иллюзии». Но когда мы встречались, всё моментально становилось таким же детским, как оно и было. Я перемен не замечала. Совершенно! В 76-м году меня Феликс привез и сказал: «Жди, сейчас подъедет „мерседес“, и он выйдет». Но я совершенно не знаю, что такое «мерседес» и что такое «жигули»… Я стояла, меня всё дальше и дальше оттесняли, я отходила и думала: «А не сбежать ли мне вообще?» Вдруг подъехала машина – Володя выбежал, схватил меня за руку, мы побежали в театр. Прошли через служебный вход. Сказал: «Сиди!» Я села. Подошла какая-то грозная женщина и сказала: «Вы с кем?» Жутким таким голосом. Я сказала: «Я – с Высоцким». – «Тогда сидите!» Потом появился Володя, мы опять куда-то побежали, то есть не было такого момента, когда бы мы вот так «вглядывались». А через этот момент проскочили – и всё! Всё было таким же точно, вплоть до походки и вплоть до манеры поведения.

– И такой банальный вопрос, я его всем задаю. Главная, на ваш взгляд, черта характера Высоцкого?

Как вам сказать… Мне кажется, что он всегда точно знал, чего он хочет, и очень целеустремленно к этому шел. Теперь это в громадном дефиците. И надежность! Были, конечно, и человеческие слабости, но тем не менее – надежность. И нежность… нежность. Со всей своей дерзостью он был очень нежным всегда.

1988

Юрий ЛЮБИМОВ[7]

«Он спел всё, что хотел!»

Высоцкий пришел в первый год как возник театр. Он же окончил Школу-студию МХАТ, но его отовсюду выгоняли. Его привели друзья его или дамы и, видимо, сказали, что шеф любит, когда поют. Вошел. Кепарь, серенький пиджачишко из букле. Сигареточку, конечно, погасил. Прочитал что-то маловразумительное, бравадное, раннего Маяковского, кажется. Я говорю:

– А гитарка чего там скромно стоит? Кореша вам уже сообщили, что шеф любит, когда играют на гитаре?

– Нет, я хотел бы спеть, если вы не возражаете.

Когда он стал петь, я его слушал сорок пять минут, несмотря на дела. Потом спросил:

– Чьи это тексты?

– Мои.

– Приходите, будем работать.

Потом стал наводить справки. Мне говорят: «Знаете, лучше не брать. Он пьющий человек». Ну, подумаешь, говорю, еще один в России пьющий, тоже невидаль. «Баньки» еще не было, «Охоты на волков» не было, «Куполов» не было. Но уже, кажется, была «На нейтральной полосе».

И я его взял в театр. Сперва он играл в «Добром человеке…» небольшую роль – хозяина лавки, а не летчика. Он был молодым, но при этом выглядел как человек без возраста. Ему можно было и сорок дать, и двадцать. Он выходил в «Галилее» и убеждал, что да, может быть такой Галилей. У него была редкая способность владеть толпой, чувствовалась энергия, сила. Такой талант дается только от природы.

Конечно, я с ним намучился. Но все равно у меня никакого зла нет. Он и умница был, и интересовался всем чрезвычайно. И потом, что немаловажно, жизнь очень любил. Любил шататься везде. Был сильный, крепкий. И всегда истории придумывал. Убежит куда-то – скандал. Зато потом прибежит, начнет рассказывать, и все ему прощаешь.

А то его вдруг ОБХСС начинало его ловить. Получал он в театре 150 рублей. Приезжает к нему Марина, он должен был ей что-то подарить, отвезти в ресторацию. Вот он и давал свои концерты.

Его все приглашали. Космонавты его песни брали с собой в космос, капитаны его приглашали на корабли, на подводные лодки, летчики брали в самолет. Он очень любил ездить. Он был динамичный, быстрый. Ему никогда не сиделось на месте. Часто исчезал, и не знали, где он. Бродил в Сибири, бродил в горах. Он очень любил горы.