Не дать воде пролиться из опрокинутого кувшина - Чингиз Гусейнов

- Ты и есть все мои жёны! Она и Я. Но более - Она. А всё иное - тлен. Тверди слова (и затверди!):

Ева - Хавва, Агарь - Хаджар, Хадиджа, Мария - Марйам. Кто ещё?

Христианка ли, чьё имя... - стёрто!

А может, иудейка, чьё имя... - тоже стёрто! И так тщательно, первое и второе имена, что ни прочесть, ни додумать.

- Будет, как я решила, не возражай: родит сына, но матерью буду я! ...Мягкость в обхождении с Хадиджой, о чём вскоре узнали, изумляла мекканцев. Но прежде родились строки - не были понятны ни тогда, ни теперь.

Отчего же? Всё ясно! Тебе, быть может, да. Забытый было гнев вздохнёт и улыбнётся,

водой из медного кувшина*, что был задет рукой вчерашней,

______________ * Здесь впервые появляется заявленное в заглавии повествования слово кувшин, вполне закономерное, о чём вскоре узнается.

но удержан сегодня, избудет - не прольётся!

29. Скорбь новолуния

Но отвлеклись. Потому что давно не виделись, я даже поначалу не узнал тебя. Вглядись в меня - узришь, как изменился сам! Узреть тебя, чтобы постигнуть себя? Я о другом: об одножёнстве твоём. Мол, почему не желаю обзаводиться ещё женой? У других не две, а четыре! Поболее даже! Скуп? Или, за глаза болтали, не может? Повторяли мои же слова с ехидством, а то и глумясь: Жена, мол, не только для того, чтобы спала со мной и рожала мне детей, друг она мне! Ты женщин любил, это правда. Помню, часто говорил: Более всего на земле я любил женщин и ароматы. Не женщин, а Хадиджу! Но в ней женщину? Не только! А и праведную жену! Да, слышал, как ты говорил: Этот мир даётся во временное пользование, и лучшее, что есть в этом мире, - праведная жена! А однажды при Абу-Талибе сказал: Женщины божественны! И вызвал его удивление. Он даже спросил: "Уж не сделался ли ты поэтом?" Но ты ответил, что полное наслаждение находил всегда в молитве. Молитва тут ни при чем! Кто спорит? Да, сначала Хадиджа. Но и после Хадиджи было немало. Женитьбы твои. Как стал вдовцом! И не одна, даже не семь! Рано ещё об этом! Чем больше жён - тем более почитаем, не так ли? Хочешь услышать да или нет? Определённость красит мужчину. Не с нас пошло. И первые люди Писания, или ахлу-ль-Китаб, полагали подобное. И даже со времён фирауна! Мне довольно было одной, ты знаешь. На удивление даже той единственной, что была тебе верною женой. Недоумевала Хадиджа. И вторили ей - нетрудно домыслить - мекканцы. Впрочем... Что ещё надумал сказать? Не сам ли он и есть он сам? Знаю, давно выговориться жаждешь! Про женитьбу на Хадидже? Вот именно! Что была намного старше?! Польстился, мол, на богатство старухи! Это она, быстрая, подвижная и горячая, - старуха?! Многим молодым... Вот и купила, дескать, себе кого хотела! Даже её слова, сказанные задолго до свадьбы, были известны в Мекке: "Ты мне нравишься, потому что у тебя достойные родственники и ты сам пользуешься здесь уважением". Сделкой были истолкованы эти слова её. При покупке, добавь, молодого верблюда! Когда покупатель проявляет особый интерес к родословной и иным ценным качествам приобретаемого животного. На подобные сплетни отвечу не менее известными мекканцам словами знаменитого Джахма ибн Аби Джахма: "Уж как ни бесчувственны были каменные идолы, но и они, заслышав про сделку Хадиджи и Мухаммеда, с таким грохотом расхохотались, что новые стены Каабы, недавно восстановленные, чуть не разлетелись, обнажив Чёрный камень!" Помню: в присутствии женщин оживлялся.

Не отказываюсь: я никогда не переставал восхищаться совершенством женских тел! Ну да, что в том плохого? Эти плавные линии плеч! Гладкие руки! Изящество и гибкость стана, мягкий взгляд... Я прав? Про брови не забудь и губы, углем нарисованные будто. А ваши разговоры о женщинах в кругу семьи? Не было их никогда ни у деда, ни у приемного отца Абу-Талиба. Хочешь сказать, о женщинах говорили не иначе, как о матерях детей? Мать моих детей, и ничего более. Хашимит Абу-Лахаб тоже?! Как могут ужиться в человеке убиение собственных дочерей и любовь к женщине - матери дочерей, к своей единственной обожаемой женщине Умм-Джамиль?! Вот и старалась потому по первому же хотению мужа сбросить с себя всё, что надето, оголиться и лечь в ожидании... Пригодная лишь для этого! И довольная, заметь, судьбой: рожала ему и смирялась с участью убиенных дочерей! Но договорю за тебя: мужчина, точно животное, спешит утолить свою страсть! Без всякой ласки, восхищения совершенством, какое являет она, извлекая, разумеется, из нутра какие-то, признайся, истинно человеческие звуки! Кто из мужчин упрекнет такого?! Он наслаждается тем, что делает, а она в положенное природой время производит на свет потомство. Его потомство! Не об этом ли мечтает каждый? Чтоб родила ему сына. А как часто он взрывался и негодовал! Посмела бы! Теперь-то понятно, почему мужчины переставали говорить о женщинах при тебе.

Лишь иногда!

И то - разве что позлословить.

Может, ещё какие у тебя суждения?

...Скажешь - осмеют тебя мекканцы: мол, каждый - и мужчина, и женщина является по-своему пастырем!

Разве нет? Мужчина - пастырь для своей семьи, а женщина - пастырь для дома и детей, и каждый ответствен за свою паству!

Женщина... Она прекрасна, когда... - перебил, словно зная, что последует далее:

Но учти - обнажаясь, женщина с одеждой совлекает с себя стыд!

И потому укрыть её с головы до ног?!

В одеянии женщина полна тайны, мужчины оказывают ей уважение!

Но всю-всю спрятать, явив лишь лик?

Велик мужской соблазн!

Как всё бывает на самом деле?

Кто знает, что испытывала Хадиджа, когда в одну из ночей, отправив в путь большой верблюжий караван с нанятыми погонщиками (в Аказе, где стоянка караванов и верблюжий рынок, должны были новых верблюдов присмотреть. Они теперь богаты и знатны, и Мухаммед избавлен от необходимости ездить по делам торговли), впустила к мужу юную египтянку! Но прежде предупредила: "Задолго до рассвета покинешь ложе!" Чтоб Мухаммед не видел её красоты, как юна и привлекательна? "А если..." "Что бы ни случилось!" "Это у меня впервые, мне страшно!" "Он тоже не знал девиц". Вспомнила неожиданно про свой страх и первое замужество, когда ждала: явится муж и что-то случится. "Боюсь я". "Но хочешь! - Египтянка опустила глаза. - И не собираешься бежать! Молчит. - С ним тебе будет хорошо! Но покинешь ложе затемно! Отблагодарю, если родишь сына, но он будет наш!" "А если дочь?" "Я говорю, что будет сын!" "Но всё же..." Оттягивает. Неужели боится? "Будет тогда у нас не четыре, а пять дочерей". Успокоить: если она войдет со страхом, Мухаммед откажется - изучила мужа, знает: если что не так - он не сможет. Впечатлителен потому что. Искать тогда другую?

...С трудом дождалась рассвета. Почти как в притче:

И вошёл он к ней, и она зачала.

А к притче - строки: Убегающие линии лица, и заузились, точно Мим, и вздёрнулись, точно Алиф. В обернувшейся шее вскрикнет немочью боль плеча. Рукоделием сияет парча,

что скинута с неба звёздного. Готовила Мухаммеда к новой жене, а о себе забыла. Только бы та родила сына, чтобы не зря ей страдать. Росток на древе. Даже не росток, завязь! И холила Марию, и заботилась о ней.

Родился сын. Назвали Ибрагимом. Да поможет ему предок! Не помог: недолго жил Ибрагим. А пока жил, Мухаммеда какое-то воодушевление охватило. Но воодушевление - без строк. Невзначай Хадиджа вслух произнесла про месяц: бледен, почти невидим, ибо рядом - солнце, и что-то про скорбь новолуния. Мухаммед не дал договорить, вскричал: - Вычеркни из памяти! - Останутся в записях. - Порви и выбрось! А ещё лучше, - Мухаммед вдруг побледнел, - сожги их в печи!

Сжечь своё?!

- ...А пепел развей по ветру! - Зацепятся на земле - прорастут!

30. Излучающие весть

Как-то говорил Мухаммед с поэтами племён, прибывшими Каабе поклониться, потом они участвовали в поэтическом состязании в местечке Аказ, неподалеку от Мекки, на расстоянии дня караванного пути. Были пред тем единоборства силачей, упражнялись в искусстве верховой езды, метания копья, игры в мяч ударить так, чтоб встретилась с мячом луна. Стрельба из лука - кто попадёт в цель. А ещё - сколько может стрел выпустить, пока тень от солнца не увеличилась ни на палец, то есть пока не сосчитаешь до тридцати. Пять стрел? Семь? Или десять?

Однажды среди победителей оказался Хамза, молочный брат Мухаммеда, а по родословной - родной дядя, чьи стрелы вонзились в сердце мишени, изображающей онагра, к тому же выпустил десять стрел!

(19) На свитке отыскалась не занятая письменами белая полоска, хлынула в неё перепалка, разные цвета чернил. Очевидно, свиток хранился у некоего вельможи, а читал его постигший грамоту. Синими чернилами: Как часто можно указывать степень родства?! Красными: Не оставляй следы, невежа! Светло-малиновыми, цвета луковой кожицы: Да восторжествует благоразумие мудрых! - Ибн Гасан.

Мухаммеда с Хамзой учили вместе орудовать мечом, кинжалами, палицей. Стрельба из лука, чтобы все тело активно нападало и оборонялось. Скачки на коне, верблюде. Прыжки через ров, с горы. Спуск по крутому склону, почти наотвес. Верхолазание. Аркан - бросить и захватить: скольких жеребцов они с Хамзой заарканили! Точно так же, как копьеметание, состязались в искусстве слова: кто кого переговорит, поразив голосом, пронзительностью взгляда, а главное - игрой метафор, чувственностью описаний, чтобы были, в согласии с духом стихотворения, и смех, и слёзы тех, кто внимает поэту. И стихи победителей, золотыми буквами написанные, как о том уже было, вывешиваются затем на стенах Каабы, чтобы прочли паломники. Разнородные хиджазские наречия, но все как будто говорят на схожем, да и строки... Подобны чёрной ночи волосы возлюбленной, а стан - это гибкая ветвь, жемчуг - слёзы, и щёки пылают, точно отдали ей жар свой розы лепестки (а у иного - припечатались к щекам).