Не под пустым небом - Мария Романушко

С ними мы познакомились на каптеревской кухне. Они как раз привезли Каптеревым в подарок маленький холодильник, чему Валерий несказанно радовался.

– Я так люблю холодные кушанья! – говорил он, радуясь, как ребёнок.

И мы все радовались за него.

А с Анжелой мы были уже знакомы – заочно. Я знала её по картинам Каптерева – он любил писать её портреты. А она знала мои стихи «Святая Анжелика», которые я посвятила одному из её портретов.

Мы встретились, как родные. И с того дня так и встречаемся на протяжении тридцати лет – как родные. Даже если между встречами случаются годы. И всегда наши встречи озарены светом каптеревского очага…

Дом Каптеревых был открытым домом. Не было дня, чтобы не зашёл кто-нибудь из друзей. Круг друзей был довольно широк. А друзья приводили своих друзей и знакомых – посмотреть картины и послушать стихи. Некоторые бывали в этом доме один раз в жизни, а другие – становились друзьями и начинали бывать часто. Так случилось с Гавром и со мной.

Самый узкий круг каптеревских друзей, каким он виделся мне в начале семидесятых годов: биофизик Александр Пресман, зоолог, путешественник и поэт Владимир Залетаев, кукольница Елена Колат, физик Кирилл Кнорре, математик и поэт Виктор Кротов, живописец Татьяна Александровна Шевченко, поэт и искусствовед Георгий Комаров, филолог и космолог Вячеслав Зайцев, Маргарита Андреевна Давыдова, художник Валерий Волков и его жена филолог Светлана Завадовская, органистка Любовь Шишханова, режиссёр Александр Филистеев, будущий директор музея Сытина – Наталья Алёшина, знаток народного творчества Эрик Седаш, врач-хирург Мина Исааковна Казарновская, физик Лидия Анциферова, музыканты Анжела и Василий Немировичи-Данченко…

Я попала в этот круг Божьей милостью.

Новый год встречаем у Каптеревых. Я взяла с собой свою сестру Маришу, ей четырнадцать лет, она всех очаровала. Кроме Каптеревых и нас с Маришей, ещё Пресманы. Каптерев, как заправский пират, в своей любимой тельняшке и цветастом платке на голове. Большая медная тарелка используется им как гонг. Когда мы с Маришей вошли в дом, Валерий стал оглушительно бить в эту тарелку. Ну, совсем как мальчишка!

Звонок в дверь. За дверью – никого. Только узелок с чем-то на полу у двери. Вношу в дом. Раскрываем… Подарки и поздравления от Гавра. Мне – его книга стихов, написанных этим летом и этой осенью. И записочка: «Романушка! Тебе – твоё. Вспоминай меня хотя бы иногда. Любимая, любимая!…» Вокруг – смех, звон металлического таза, хлопок бутылки с шампанским, а у меня ком в горле и слёзы на глазах… «Он тебя обидел чем-то?» – шепчет мне на ухо Людмила Фёдоровна. Только она и заметила моё состояние. «Ну, что вы! Осчастливил…»

У Каптеревых.

– Сегодня придёт существо, – сказала Людмила Фёдоровна.

– Существо?

– Да. Такое необычное существо… Сама увидишь.

Существом оказался молодой человек, невысокого роста, худенький и бледный, в белой водолазке и белых брючках. В очёчках. Он был похож на мотылька – лёгкий и какой-то эфемерный. Бывший артист балета. Теперь – искусствовед и поэт Георгий Комаров. Но Людмила Фёдоровна называла его – Юрочка. В нём была какая-то хрустальная хрупкость. Людмила Фёдоровна рассказала мне потом, что он болел язвой и чуть не умер, поэтому пришлось бросить балет, и теперь он живёт, можно сказать, святым духом, потому что почти ничего не ест. Обычную еду он не воспринимает и питается, в основном, поэзией, музыкой и живописью. В нём была какая-то бестелесность. Но глаза его горели огнём, и в голосе чувствовалась большая энергия.

И мы пошли на кухню пить чай, и Юрочка читал свои новые стихи. Читал он очень выразительно: каждое слово как будто облекалось в плоть. Меня поразили стихи про одуванчики… Он для меня навсегда слился со своими стихами про одуванчики…

Иногда забегаю к Гедрюсу Мацкявичюсу. Он снимает неподалёку от Красных ворот маленькую, полутёмную комнатушку в старом, полуразвалившемся доме. Электроплита на столе прямо в комнате, закопчённый до черноты железный чайник. Он читает мне свои рассказы. Оказывается, он ещё и пишет! Рассказы удивительные… Мне кажется, я попадаю в подводный мир, становлюсь рыбой… и путешествую среди водорослей и кораллов… Или – это другая планета?… Сила его слова такова, что я с трудом выныриваю обратно, с трудом и сожалением. И вновь вижу себя в трущобной комнатушке, рядом с закопчённым чайником.

– Гедрюс, вы – гений! – говорю я.

– Ой, пожалуйста, не надо говорить таких слов. Это просто проба пера.

– Гедрюс, я же искренне!

– Конечно, мне приятно, что вы так считаете, но лично я так высоко свои опыты не ставлю.

Гедрюс спросил меня как-то:

– Говорят, у вас есть скрипка?

– Да, есть.

Скрипка была куплена мною в Марьинском мосторге, в Марьиной Роще, когда-то – ещё в другой жизни… когда я хотела быть клоуном…

– А вы не могли бы дать мне её на время? Мне нужна скрипка для спектакля.

– Да, конечно, могла бы.

И моя скрипка ушла на работу в театр к Гедрюсу Мацкявичюсу.

Мне это было приятно.

И немного грустно… От того, что я не могу уйти вместе с ней…

Я мечтала и Гедрюса затащить в каптеревский круг.

И мне это удалось!

Были с Гедрюсом у Каптеревых, смотрели картины, слушали стихи… Он прекрасно разбирается в живописи и поэзии, так что он был благодарным зрителем и слушателем.

Каптеревы Гедрюса сразу полюбили. Они любят всё необычное, нестандартное. А Гедрюс – очень необычный человек.

От чашки чая в этом доме отказаться было невозможно. Немыслимо. Вас бы не поняли.

– Нет, я не могу отпустить вас без чашечки чая! – восклицала Людмила Фёдоровна.

– Чаю не пьёшь, откуда силы берёшь? – говорил Каптерев с хитрой улыбкой и среднеазиатским акцентом, который ему очень хорошо удавался. Он любил восточный колорит.

Чай заваривался в честь каждого нового гостя. В этом доме предлагали только чашку свежезаваренного чая. Людмила Фёдоровна великолепно заваривала чай – как настоящая мастерица этого дела. Валерий Всеволодович потрясающе заваривал чай, как настоящий кудесник. А самым лучшим ценителем их искусства был Залетаев. Отхлебнув глоток золотистого волшебного напитка, вдохнув его аромат, он на минуту погружался в ощущения… и делал безошибочное заключение:

– Индийский чай «со слоном», его больше всего, немного цейлонского и щепотка английского. Прекрасный букет!

Когда я впервые присутствовала при дегустации чая Залетаевым, я была просто потрясена его утончённым вкусом. Людмила Фёдоровна специально для него смешивала разные сорта чая, чтобы увидеть, как он её «раскусит». Ей это доставляло детскую радость. Залетаев не ошибался никогда!

Принести в этот дом пачку хорошего чая, который был в те времена дефицитом, было для каждого из друзей каптеревского дома большим удовольствием.

Каптеревы умели ценить малое, за которым скрывалось большое.

И друзья их умели ценить эту чашку чая, в которой отражался океан любви…

Глава пятая

ЗИМА, ПЕРЕХОДЯЩАЯ В ВЕСНУ. КРЕЩЕНИЕ

Зашла как-то в гости к Ваксу, в их флигелёк во дворе Литературного института.

Кстати, Арнольд жил в той самой комнате, в которой жил когда-то Андрей Платонов. И сейчас в ней была всё та же нищенская обстановка: две железные кровати да обшарпанный стол. Наверное, так было и при Платонове. Правда, Арнольд с матерью занимали ещё одну комнату, более просторную, с камином. А эта, крошечная, «платоновская», служила Ваксу спальней и кабинетом. И писательская судьба Арнольда Вакса была похожа на судьбу Андрея Платонова. Ему уже было за тридцать, но ни одна из его страниц не была опубликована. При этом Арнольд писал каждый день, для него это было естественным делом, как есть и спать, пить дешёвое вино, шататься по бульварам. И он, казалось, совершенно не печалился из-за того, что его не печатают, и он, как писатель, совершенно никому не известен, кроме родной матери и нескольких близких друзей. Он звонил мне иногда и читал по телефону новые стихи, а иногда и куски прозы. Порой я забегала к ним на огонёк.

В этот раз я застала у него застенчивого молодого человека, которого Арнольд представил как своего старого друга Витю Кудрина. Пили чай, читали друг другу стихи – как всегда. Витя стихов не читал, потому что, как оказалось, он их не пишет, а пишет только научные статьи. Иногда Арнольд просил меня: «Прочтите Вите вот это…» (Кстати, мы с ним все годы нашего общения были на «вы».) И я читала. В годы тотальной не опубликованности, когда невозможно было подарить человеку книгу, вот так и общались. Да, к тому же, и пишущей машинки у меня в то время ещё не было. Так что это было нормально и естественно: при встрече читать друг другу стихи. Витя в тот раз особо запал на одно моё старое стихотворение: