Кот, который играл в слова - Лилиан Браун

– По-моему, янки получат призовое знамя на состязаниях!

– Ты готов! – определил Квиллер. – Пошли ко мне пить чёрный кофе. Тогда ты, может быть, и протрезвеешь достаточно, чтобы доехать домой к полуночи.

Банзен не обнаруживал намерения подняться.

– Мне надо забрать кота с балкона – вдруг пойдёт дождь, – убеждал его Квиллер. – Двигаем! Возьмём твою машину, а править буду я.

– Да могу я править! – возмутился Банзен,

Трезв как стеклышко.

– Тогда вынь эту вот солонку из нагрудного кармана, и потопали!

Квиллер правил, Банзен пел. Когда доехали до «Виллы Веранда», фотограф открыл, что резонанс в лифте улучшает его вокальное мастерство.

– Ох, не тер-р-р-плю я вставать по утр-р-рам!

– Заткнись! Кота напугаешь!

– Он не из пугливых. Он ххладнокррровный ккот, – ответил Банзен. – Насстоящий хладнокотный крров!

Квиллер отпер дверь в квартиру пятнадцать и тронул выключатель, залив гостиную светом.

– Где этот ххладнокот? Х-хчу взглянуть на этого ххладнокровного к-кта!

– Я впущу его, – ответил Квиллер. – Лучше сядь, пока не свалился! Давай-ка в это зелёное кресло с подголовником. Удобнее не бывает!

Фотограф плюхнулся в зелёное кресло, а Квиллер открыл балконную дверь. Шагнул в ночь. И меньше чем через секунду – вернулся.

– Он пропал! Коко пропал!

ЧЕТЫРНАДЦАТЬ

Двенадцатифутовый нейлоновый шнур был привязан к ручке балконной двери. Укрепленная на его конце голубая кожаная шлейка с ремешком и ошейником, застёгнутым на последнюю дырочку, валялась на бетонном полу, образуя цифру восемь.

– Кто-то уккрал этого ххладнокровного к-та. – изрёк фотограф, важно восседая в зелёном кресле с подголовником.

– Не насмехайся! – рявкнул на него Квиллер. – Меня это тревожит. Пойду позвоню управляющему.

– Подожди минутку, – сказал Банзен, вываливаясь из кресла. – Давай как следует поглядим снаружи.

Они вышли на балкон. Их встретил порыв сильного ветра, и Банзен несколько пришёл в себя.

Квиллер вгляделся в соседние балконы:

– Между перилами всего около пяти футов. Коко, мне кажется, мог и перепрыгнуть.

У Банзена были на этот счёт другие соображения. Он глядел вниз, на живописный дворик пятнадцатью этажами ниже.

Квиллер содрогнулся.

– Коты не падают с огороженных балконов, – сказал он без особой уверенности.

– Может, его ветром сдуло.

– Не болтай глупостей.

Они тупо обшаривали взором изгиб здания. Ветер, свистевший сквозь балконную ограду, звучал словно гигантский орган.

– Кто-нибудь тут поблизости ненавидит кошек? – спросил Банзен.

– Не думаю. Не знаю. То есть у меня нет… – Квиллер внимательно поглядел через двор, сощурившись во тьму. Фасад южного крыла походил на шахматную доску света и мрака: многие квартиры темны, а из других сквозь задернутые шторы просачивался приглушенный свет. Но одна квартира была частично открыта взгляду.

Квиллер указал на неё:

– Видишь, видишь?! Погляди на то окно – вон там, там, где занавески распахнуты.

– Это квартира Дэвида Лайка.

– Без тебя знаю. И у него телевизор включен. И погляди, кто это сидит и греется на верхушке телевизора?

Дверцы китайского лакированного шкафчика были раскрыты, и виднелся телеэкран, мерцавший абстрактными фигурами. На верхушке телевизора, опрятно свернувшись, лежал Коко: его белая грудка светлела на фоне тёмного лака, а коричневые мордочка и ушки силуэтом вырисовывались на серебристой стене.

– Иду звонить Дэйву и выяснять, что всё это значит; – сказал Квиллер.

Он позвонил на коммутатор, спросил телефон квартиры Лайка и долго ждал, пока не убедился, что никого нет дома.

– Не отвечают, – бросил он Банзену.

– Как же быть?

– Не знаю. Как по-твоему, Коко соскучился в одиночестве и пошёл наносить визиты?

– Ему захотелось ещё немножко того цыплячьего кэрри.

– Он, похоже, прыгал с балкона на балкон по всей дуге. Сумасшедший кот! Лайк, наверное, впустил его, а сам потом ушёл. Он говорил, что у него назначено свидание.

– Так что ты думаешь предпринять? – спросил Банзен.

– Оставить его там до утра, вот и всё.

– Я могу принести его обратно.

– Что? Как это ты сумеешь его принести? Ему тебя не услышать, там ведь закрыты двери, а если он даже и услышит, как он их откроет?

– Спорим, что я его принесу? – Фотограф вскочил на боковые перила балконной ограды и закачался там, вцепившись в угловой столбик.

– Нет! – заорал Квиллер. – Сойди оттуда! Он боялся сделать неверное движение и ненароком столкнуть человека, балансирующего на узких перилах. Приближался к Банзену медленно, затаив дыхание.

– Без соплей! – выкрикнул фотограф, перепрыгивая пятифутовое пространство и хватаясь за столбик следующего балкона. – Всё, что способен сделать какой-то там кот, Одд Банзен сумеет сделать куда лучше!

– Вернись! Ты спятил!.. Нет, оставайся там!.. Не пытайся это повторить!

– Одд Банзен идёт на выручку! – заорал фотограф, перебегая балкон и готовясь перепрыгнуть на следующий. Но сперва он сорвал на соседнем окне жёлтую хризантему и зажал её в зубах.

Квиллер сел и закрыл лицо руками.

– Йя-хо-о! – ревел Банзен. – Йя-хо-о!

Его боевой клич ослабевал, заглушаемый свистом ветра, по мере того как он перебирался с перил на перила по всей внутренней дуге дома. Обитатели здесь и там открывали балконные двери и выглядывали, не видя акробатического подвига, творимого во тьме.

– Йя-хо-о! – раздался отдаленный вопль.

Квиллер подумал о трёх двойных мартини и двух… нет, трех… бренди, которые потребил Банзен. Он подумал о жене и шестерых детях фотографа, и кровь застыла у него в жилах.

Через двор долетел триумфальный рёв, и Банзен перемахнул на балкон Лайка. Подёргал скользящую дверь; она открылась. Он оповестил окрестности о своем успехе и шагнул в серебристо-серую гостиную.

При его появлении Коко спрыгнул со своего насеста и поспешно исчез.

«Надеюсь, – подумалось Квиллеру, – у этого дурачка достанет сообразительности принести Коко домой по земле, а не по воздуху».

Оттуда, где стоял репортёр, больше не были видны ни Банзен, Ни кот, так что он пошёл внутрь – ждать возвращения странствующей парочки. Стояла безжизненная тишина – слышались только механический шум лифта да яростные звуки далекого телевизора. Квиллер вернулся на балкон и стал разглядывать южное крыло. В квартире Лайка не было заметно никакого движения, кроме мигающих знаков настройки на телеэкране.

Квиллер проглотил чашку кофе и зашагал по паркету. Наконец подошёл к телефону и попросил дежурного на коммутаторе снова соединить его с квартирой Лайка. Там оказалось занято.

– Что делает этот пьяный осёл?

– Простите? – переспросил дежурный.

Ещё раз вернувшись на балкон, Квиллер раздражённо глядел через двор. Когда у него зазвонил телефон, он прыжком рванулся к нему.

– Квилл, – произнёс банзеновский голос, ставший почему-то несколькими тонами ниже, чем был весь вечер, – мы тут попали в беду.

– Коко?! Что случилось?

– Кот жив-здоров, а вот твой друг-дизайнер был жив-здоров.

– Ты о чем?

– Кажется, Лайк мертв.

– Нет!.. Нет!..

– Он холодный, белый, а на ковре – жуткое пятно. Я позвонил в полицию, позвонил в газету. Не спустишься ли в машину за моей камерой?

– Я отдал ключи от машины тебе.

– А я сунул их в карман дождевика, а дождевик сбросил у тебя в передней. По-моему, мне лучше остаться здесь, возле тела.

– Голос у тебя удивительно трезвый.

– Отрезвеешь, когда увидишь такое.

К тому времени, когда Квиллер вошёл в квартиру Лайка с банзеновской камерой, там уже был полицейский автопатруль. Квиллер пристально оглядел гостиную. Она была точь-в-точь такой же, какой они сфотографировали её после полудня, за исключением бессмысленной болтовни телевизора в китайском шкафчике да желтой хризантемы, уроненной Банзеном на ковер.

– Как только я вошёл в балконную дверь, – сказал Банзен, – Коко повёл меня в спальню.

Тело лежало в спальне на полу, окутанное серым шелковым халатом. На одном пальце сиял крупный звездчатый сапфир, которого Квиллер раньше у Лайка не видел. Лицо больше не было красивым. Оно утратило ум и воодушевление, делавшие его привлекательным. От него осталась лишь надменная маска.

Квиллер осмотрел комнату. Тигровая шкура была снята с кровати и, аккуратно сложенная, лежала на банкетке. Всё прочее оказалось в полном порядке. Не было ни малейшего признака, что кроватью пользовались.

Банзен сновал по комнате, отыскивая ракурсы для съемки.

– Я хочу сделать только один снимок, – говорил он полицейским. – Я ничего с места не сдвину! – Квиллеру он сказал: – Интересный снимок нелегко заполучить. В фотоотделе больше не гоняются за кровавыми кадрами. На них поступают жалобы от фототелеагентства, ну, от этой старенькой дамочки, от Американского легиона, от Дочерей американской революции, от вегетарианцев…