Жена изменника - Кэтлин Кент

Джон отвел взгляд в сторону, а Марта покраснела при мысли, что он застал их за разговором, который уже явно не касался здоровья домашней скотины. Желая спрятать лицо, Марта наклонила голову вбок, так что подбородок врезался в плечо. Джон вышел, а Марта высвободила свою руку и неохотно направилась к двери.

— Ты много знаешь для фермера, — сказала она.

Когда она проходила мимо Томаса, его голова откинулась немного назад, а глаза сощурились, как будто он пытался разглядеть что-то смутное и неопределенное.

— Достаточно, чтобы понять, что ты никогда не будешь счастлива е каким-то пастором, — парировал он.

Выйдя из хлева, она расправила складки своей юбки, прекрасно понимая, что любой, кто ее сейчас увидит, подумает, что это вышла распутная девка, только что валявшаяся на сеновале, возбужденная и разгоряченная, с приставшей к спине соломой. Но выяснилось, что все домашние собрались вокруг поденщика, которого уже кормили за общим столом. Человек этот был таким тощим, что, казалось, его ноги должны были звенеть на сильном ветру, как струны. Парень вытер руки о штаны и, передав Марте сложенный кусок пергаментной бумаги, вновь принялся набивать рот оставшейся после завтрака холодной кашей. Марта быстро развернула письмо, писанное на обороте обрывка бостонской брошюры, сообщавшей о прибытии в порт английских кораблей, в предвкушении семейных событий в местечке Тутейкер, что лежало в десяти милях к северу от дома Тейлоров. Она почувствовала, как к ней приблизилась Пейшенс, и разозлилась оттого, что кузина может лишить ее удовольствия в одиночестве насладиться новостями из дома сестры. Письмо от Мэри было кратким: она потеряла ребенка на седьмом месяце и тяжело переживает из-за неудовольствия своего мужа Роджера Сестра написала просто: «Пожалуйста, приезжай».

— Неудовольствие мужа! — возмущенно прошептала Марта, с горечью вспомнив, как была больна сестра после предыдущего выкидыша.

Как только Марта увидела своего зятя, она поняла, что мужем он стал для удобства, а отцом — по случайности. Не успела она с горестным видом опустить руку с письмом, как Пейшенс тревожно спросила:

— Что случилось? Кто-нибудь умер?

— Мэри потеряла ребенка, — ответила Марта и увидела, как кузина непроизвольно ухватилась за свой живот. — И ее сын Аллен заболел. Так что мне надо уезжать.

Поденщик, закончив есть, изо всех сил замотал головой:

— Люди видели, что большие отряды вабанаков движутся лесом за городом. Индейцы явно задумали неладное. Вооружитесь и не выходите из дому. Я и сам собираюсь переждать в следующем селении, пока они не пройдут.

Пейшенс схватила за руку Даниэля и начала упрашивать:

— Даниэль, пусть Джон отвезет Марту. А Томас понадобится нам здесь, чтобы помочь защитить и нас, и детей.

Джоанна, уловив почти истерические нотки в материнском голосе, сразу заплакала. Марта взяла девочку на руки и ласково убрала прядки волос, упавшие ей на глаза.

Все взгляды сразу обратились на Даниэля, отчего ему стало как-то не по себе: уж слишком быстро приходилось принимать решения, и не только касательно того, что следует принести из погреба. Часто-часто заморгав, он ответил:

— Хорошо, но надобно обождать несколько дней, Марта, а может, и неделю, пока мы не удостоверимся, что дорога в дом твоей сестры не станет дорогой несчастья.

Когда же Марта открыла рот, чтобы возразить, Даниэль с авторитетным видом прервал ее:

— Всё, хватит. Я... мы приняли решение. — Он повернулся к жене за поддержкой и, когда она согласно закивала, добавил, прекратив их спор: — Или я не хозяин в доме?

Поденщик поспешно уехал, а дом начал превращаться в крепость. Ставни закрыли и приколотили к рамам. Двери заперли на тяжелые дубовые засовы, а мужчины установили дежурство как в ночное, так и в дневное время. Под карнизами поставили ведра с песком и водой, чтобы тушить возможный пожар на крыше, детям сторого-настрого запретили выходить на двор. Изрядные запасы продовольствия, привезенные Даниэлем, поддерживали силы дозорных, и к концу недели содержимое бочонка с крепким элем сильно уменьшилось, ибо его экономно, но весьма регулярно опустошали, чтобы успокоить нервы, вконец расшатавшиеся из-за тягостного ожидания.

На четвертый день после ухода поденщика со двора послышался приветственный возглас, и все увидели конного констебля, который явился, чтобы сообщить, что индейцы прошли далее, но с собой забрали скот, лошадей и одиннадцатилетнюю девочку по имени Элизабет Фарли. Утром она вышла, чтобы вылить помои, и не вернулась, а мать обнаружила многочисленные следы, ведущие на запад, к реке Конкорд. Горожане преследовали похитителей, но при переправе потеряли след и были вынуждены прекратить поиски. На следующий день после того, как навстречу весеннему ветерку снова распахнулись все двери и окна, Марта и Пейшенс, прихватив немного провизии, отправились к матушке Фарли, чтобы посидеть с той, кто недавно овдовела, а теперь к тому же потеряла ребенка, одинокой и полной скорби женщине, голову которой покрывал слой пепла из остывшего очага на кухне.

От кошмарного сна Марта очнулась испуганная и разбитая, с ощущением, что задыхается, тонет в огромных, выше ее, сугробах из перьев. Открыв глаза, она рывком села в кровати, обхватила руками колени и притянула их к животу. Она еле сдержалась, чтобы не закричать. Джоанна беспокойно зашевелилась рядом, и Марта в темноте ощупью пробралась к изножью кровати, пригнувшись к полу и зажав ладонями открытый рот.

Ясно было, что это визит преподобного Гастингса накануне вечером оживил в ее памяти образ того, другого человека в черной сутане, которого она не видела лет десять. Ужин у Тейлоров не удался, и у Марты почти не было сомнений в том, что его преподобие более никогда не заглянет к ее родственникам с намерением за ней поухаживать. Явившийся к обеду преподобный Гастингс оказался именно таким, каким она себе его представляла, — с одинаковым рвением и суровостью он судил и живых, и мертвых. Когда выяснилось, что Марта недостаточно смиренно относится к замужеству, ей было процитировано Послание к Ефесянам: «Жены, повинуйтесь своим мужьям, как Господу», на что она резко возразила:

— А не сказано ли в Послании к Колоссянам: «Смотрите, братия, чтобы кто не увлек вас философиею и пустым обольщением»?

Все за столом смущенно притихли, и наконец преподобный заговорил с еле сдерживаемой яростью:

— Брачный договор заповедан нам Господом, и, как любой другой, он есть необходимый, востребованный и имеющий законную силу договор...

Его голос занудно скрипел, а слова вырывались из-за стиснутых зубов, как грубая веревка, протиснутая сквозь слишком маленький рыболовный крючок. Марту охватил знакомый удушающий страх, который мало-помалу начал стучаться в виски, и она вцепилась в край стола, чтобы не потерять равновесие. Тогда она почувствовала на себе взгляд Томаса.

— По взаимному согласию, — вдруг отчетливо произнес он.

Потрясенный тем, что его осмелились прервать, пастор остановился на полуслове.

— Что вы такое сказали? — спросил он.

Томас, спокойно собрав ложкой остатки супа и доев хлеб, ответил:

— Это взаимное согласие, ваше преподобие, а не договор. Вы ж не скотину покупаете.

Джон, прыснув, быстро опустил голову, да и Марта чуть не поддалась истерическому желанию расхохотаться, громко и грубо, глядя прямо в вытянутое лицо пастора, который уставился на хозяев с оскорбленным негодованием. Томас встретился взглядом с Мартой, а потом, извинившись, ушел в хлев. Следом за ним потянулся и Джон.

Спать Марта отправилась в прекрасном настроении. Ее лишь немного мучила совесть, ибо поспешный уход гостя очень расстроил кузину с мужем. Недостаток уважения, продемонстрированный Томасом местному священнику, казалось, уничтожил ощущение унижения и стыда, давно скрываемое от посторонних глаз и вновь пробужденное этим Божьим человеком.

Как только Марта натянула на себя стеганое одеяло, ее сморил глубокий сон. Ей снилось, что она снова девочка и живет в доме ипсуичского пастора и его семьи, куда ее поместили в возрасте девяти лет. Во сне она опять стояла в курятнике, лицом к стене, — так ее поставили и велели не двигаться, не разговаривать и не сопротивляться. Юбка была задрана сзади и положена на плечи, а грубые руки обхватили ее мертвой хваткой, не давая пошевелиться. Пальцы, как тиски, врезались в плоть Марты и, начиная от лодыжек и постепенно поднимаясь по икрам до коленей, наконец протиснулись во внутреннюю сторону бедер. Все выше и выше, как ведущая в небо лестница Иакова, они добрались до самых сокровенных участков ее тела, скрытых днем для любопытных глаз, как скрытых и вечером даже от нее самой в те минуты, когда она переодевалась в приятно пахнущую ночную рубашку, выстиранную пасторской женой. Ей снилось, что курицы хлопают вокруг крыльями и перья летят во все стороны, опускаясь, как снег, ей на лицо и забивая нос и глаза. Но она не может их смахнуть, потому что если шевельнется, то будет выпорота.