Львив - Юлия Мельникова

Он едва успел до запирания ворот и с облегчением нырнул в полюбившуюся улицу. Там старый букинист Ибрагим уже привез для своей слепой дочери Ясмины свадебный наряд, заказанный в Стамбуле, а мама Фатиха Кёпе дошивала праздничные шелковые шальвары. Свадьба должна была состояться уже скоро, в пятницу.

… Тем вечером пани Сабина, узнавшая, что иезуит Несвецкий рассказывает о найденном у ее ограды змеином скелете всему Львову, и друзьям, и врагам, горько рыдала.

— Марица! Мы пропали! Твой амулет нашел иезуит Несвецкий! — закричала она служанке. В грустных темных глазах Марицы отразился страх.

— И что же будет? — спросила она.

— Костер — ответила Сабина, — тебя и меня сожгут заживо.

— Так просто вы об этом говорите, госпожа, будто речь идет о зажаренной к ужину курице! Неужели ничего нельзя исправить?

— Нельзя, наверное, — плача, сказала пани Сабина.

— Пясты не отчаиваются — прошептала Марица, мы что-нибудь придумаем.

Но и она тоже предчувствовала страшное. Во-первых, даже если Марица возьмет всю вину на себя, сознавшись в сношениях с дьяволом, пани Сабина, ответственная по закону за душу своих слуг, подвергнется как минимум церковному покаянию и будет всеми обижаема. Во-вторых, иезуит Несвецкий, хорошо посвященный в альковные тайны богатых польских семейств, обязательно докопается до того, что Марица приходится пани Сабине не только верной служанкой и задушевной подружкой, но и сводной сестрой, старым грешком ее отца. Сама Сабина этого не подозревала, но относилась к Марице чуть ли не как к равной, а русинка помогала ей не только застегнуть корсет или расчесать волосы. Марица владела тайнами Сабининой души, поэтому, схватив ее, инквизитор мог получить власть над милой шляхтянкой, шантажировать и пытать. Насчет душевных качеств сумрачного иезуита Марица иллюзий не таила: он этим воспользуется. Конечно, инквизиции мешали развернуться доминиканцы, тайный союз «псов святого Юра», и трех ведьм в последний раз сожгли в 1634 году, но у Несвецкого богатые связи и неимоверное влияние.

— Господи, что же делать?! Мне жутко! — взмолилась Марица, оставшись одна, хотя еще две минуты назад горячо уверяла Сабину, что ей нечего остерегаться.

… Рабби Нехемия Коэн молился в синагоге Нахмановичей. Ему было столь же стыдно, как в тот печальный осенний день, когда дед и наставник, Давид бен Шмуэль Алеви, вернулся из Стамбула со всеми признаками мессианского помешательства, но с замыслом гениального трактата «Турей захав» — «Золотые пределы». В узле он привез рубашку Шабтая Цви, и юный Нехемия, оторвавшись от Торы, швырнул колдовскую вещь в горящий камин. Рубашка вспыхнула, пошипела, став горсткой серого пепла.

Дед пронзительно закричал, но Нехемия знал, что делает: рубашка Шабтая приносила несчастья. И тут Нехемию пронзила еретическая мысль: что, если его дед оказался прав, Шабтай Цви действительно Машиах?! А он в бесстрашном задоре молодости, считая, что так и надо, погубил настоящего иудейского царя, обещанного и предсказанного? Отправил его прямиком к дервишам ордена Бекташи, в нищету и заточение! Всплыла полузабытая притча: султан водрузил на голову Шабтая не тюрбан, а корону Иерусалима, это мы, глупые и темные, видим турецкий тюрбан. Может, мудрый старец Давид Алеви вовсе не потерял разум, ослепившись на закате лет блеском триумфа, а увидел мессианский знак на его челе?!

И вообще в этой истории слишком много совпадений! Родиться 9 ава, происходить от царя Давида, с детства обладать фантастическими способностями, видеть и слышать все, недоступное смертным.

Оставаться девственником до 37 лет, чтобы потом заключить брак с единственной, предназначенной только для него, женщиной не слишком безгрешной репутации.

Намек на это есть в книге Осии: Машиах, чтобы искупить грехи еврейской блудницы, должен прийти к ней на ложе чистым, тем самым смывая скверну не только с одной падшей женщины, но со всего человечества. А что этот брак Шабтая с Сарой, если не выполнение предсказаний Осии?!

В старых рукописях, вспомнилось ему, написано, что Машиах придет незаметно и многие не поверят ему!

Нехемия испугался этой мысли и поспешил списать ее на наваждение.

Нет, нет, этого не может быть! Нет, нет, Шабтай не Машиах! Он умный честолюбец, появившийся именно тогда, когда его ждали! Колдун, которому помогали духи тьмы, вызванные заклинаниями из самых жарких углов преисподней! Удачливый мистик, знающий, за какие скрытые струнки дергать растерянных евреев, чтобы заставить их поверить в свое высокое предназначение! Поэтому, думал рабби Нехемия, Шабтай Цви вытворял странные вещи — отмечал весенние праздники осенью, а осенние переносил на весну, отменил пост и траур 9 ава, говорил иносказательно, туманно, запутывая и без того сложные вещи.

Но тогда почему Давид Алеви признал Шабтая?! Было ли это единственной ошибкой, маленьким грязным пятнышком на белом крыле или дед специально проверял внука?! Это нестерпимо мучило Коэна. Даже его сын Мендель иногда задавал вопросы о Шабтае Цви, по острожной формулировке которых он догадывался, что тот вовсе не спешит соглашаться с резкими доводами отца. Среди богатых львовских евреев — не следует забывать и об этом — оставались тайные последователи Шабтая, приехавшие в основном из Кракова или из Варшавы.

Лидером их считался краковский серебряных дел мастер Лейба по прозвищу Хемдас Цви[13], не раз встречавшийся с авантюристом лично в Стамбуле и приезжавший проповедовать саббатианство во Львов достаточно часто. Останавливался он почему-то не в гетто, а в христианской части города, и оттуда затевал пакости. Видимо, Хемдасу кто-то покровительствовал, ведь за проживание вне еврейского квартала его давно должны были сурово наказать. Был еще некий скандалист, Крысолов, промышлявший травлей крыс, низенький, шершавый языком, фанатичный человечек, всегда готовый отражать нападение. Настоящего имени его никто не знал, называли то Матиэль, то Мойше, да и с документами у него было не все в порядке, мотался из города в город, как цыган. Помогала им варшавская компания нечестных скупщиков, нажившая капиталы на обманутых соплеменниках, спешно распродавших имущество и уплывших в Палестину.

Внешне они держались незаметно, не выдавая свою приверженность падшему соблазнителю, но искали способ возродить ересь, смущая колеблющихся при каждом удобном случае.

Когда Нехемия зажигал свечу в дни памяти своего незабвенного деда, несколько его учеников любили заводить разговоры, что Давиду Алеви было суждено дожить до прихода Машиаха и покинуть этот мир в полном спокойствии за будущее еврейского народа. Коэн обычно молчал, показывая, что не видит смысла тратить силы на переубеждение закоренелых еретиков. Не обращал внимания он и на хождение среди малограмотного люда каббалистических амулетов, надписи которых зашифровывали сакральное имя Шабтая Цви — Амирах, на кустарные шестиконечные звездочки, которые еще лет пятнадцать назад редко увидишь, а теперь стали вдруг модными[14].

Рабби Нехемия обернулся. Рядом с ним молился шойхет Гиршель, рыжий детина из разряда «сила есть, ума не надо», от которого недавно сбежала невеста. На толстом пальце Гиршеля красовался перстень с буквами, обозначающими числа Шабтая Цви: 814-13-67. Гематрия их была такая же, как и слово «ахава» — любовь, что привлекло брошенного жениха надеждой привлечь новую девицу. Эти перстни продавались как амулеты для влюбленных. Рабби еще попадались амулеты с набором букв — две «бейт» и два «алефа» подряд друг за другом. Алеф он расшифровал как «тав», а «бет» — как «шин», если перевести первую букву в последнюю, а вторую в предпоследнюю, получается сокращенное написание имени Шабтай.

Он так подписывался: шин и тав, крючковато, небрежно…

Если запрещать, будет еще хуже. А не запретишь, подпольное саббатианство захлестнет неученых евреев своими тлетворными водами — рассуждал Нехемия Коэн. Но что выбрать из этих двух зол, одинаково ему отвратных?

Душить саббатианцев или подождать, пока весенним потоком не вынесет труп врага к твоим ногам?! Сжигать в железной печке еретические молитвенники, где напечатаны три песнопения Шабтая и особая молитва, читаемая только когда придет Машиах?! А в молитвенниках, как и во всей литературе саббатианцев, едва ли не на каждой странице упоминаются сакральные Имена, поэтому их нельзя ни предать огню, ни осквернить какими-нибудь способами, разве что спрятать подальше от любопытных глаз.

Рабби Нехемия Коэн даже не подозревал, что стал мыслить теми же категориями, что и патер Несвецкий, бич еретиков, противник всякого инакомыслия. Только иезуит боролся за единство католиков, а раввину очень хотелось добиться такого же единства иудеев. Объединяло этих двух разных людей общее негодование раскольниками — и мучительно переживаемые тайны прошлого.