Ручей - Мари Пяткина

Григорий Иванович, неожиданно для самого себя осевший на пол, покачал на суету пальцем и внятно, как ему показалось, произнёс:

— Мари, у тебя не найдётся таблетки от давления?

Курить ему как-то и расхотелось.

Глава 18. Грей

Пуф. Словно что-то бросили далеко, уронили или прыгнули. «Приснилось», — подумал он, но тут же услышал новый «пуф», тогда проснулся. Пуф, тш, тш, тш.

Звуки доносились снаружи, походило, будто кто-то лез по сотам. И кочу понятно, что такое невозможно, сколько крыланов на них передохло, но Грей мог поклясться, ведь он уже слышал звук, издаваемый сотами! Именно такой. Кто-то лез в логово. Возможно, соты сдохли, больше не хватали и не швырялись? С одной стороны это хорошо, значит, Грей сможет ходить туда-сюда, но с другой стороны, кто угодно в логово может забраться: и патр, и зубарь, зубари, те ужас какие лазучие. Или ещё один усс, а то и два сразу. Утром семья встанет, а они нападут и передушат. Пора бить тревогу, или подождать, вдруг так надо?

Грей сел у Матери в изголовье. Нос напрягся, уши и отростки насторожились, загривок вздыбился.

Вскоре в тихих, вкрадчивых шумах и осторожных движениях он разобрал шаги двуногих. Может это родичи Матери вернулись через внутренний вход? Ну разумеется, двуногие знали хитрость, чтоб соты не ранили. С другой стороны, если это родичи, зачем они крались, будто патры, и старались не шуметь? Обычно все двуногие, который видел Грей, ходили гораздо громче, с криками и лопотом. Всё ясно: самцы из другого семейства пришли исследовать охотничьи угодья Матриарха! Этих полагалось бить всем скопом, и Грей совсем взволновался.

«Сейчас она проснётся, да как погонит их», — с надеждой подумал он, от нетерпенья подбирая хвост, но Мать спокойно спала, словно присутствие чужаков её не волновало. Сестра тоже дышала мерно. Бояться или нет?

Пока он терялся в догадках, чужаки не зевали: они забрались вовнутрь. «Пойдут пить горячую воду — значит родичи», — решил Грей, но услышал, что шаги одного направляются к запретной комнате. Там он не закрылся, как Мать, а пищал пальцами и делал странное. Сразу что-то щёлкнуло, погасли светлячки и низкий Ночной Глаз, свежий воздух перестал дуть, а логово для сна погрузилось в кромешную тьму. Глазу понадобилось время, чтоб привыкнуть и видеть снова. Приближались шаги второго чужака.

— Проснись! — в ужасе сказал Грей и боднул Мать в плечо. — Просыпайся, идут чужаки!

Но она оттолкнула его морду, потом загребла лапой себе под бок и накрыла мягкой шкурой, как всегда делала, когда он будил её слишком рано, в знак того, что положено спать дольше. Нет, только не сейчас! Да что такое с нею?!

— Просыпайся! — вертясь во все стороны, потребовал он снова, гораздо громче и настойчивее, ведь времени приготовиться к бою почти не осталось!

Наконец Мать пошевелилась, да поздно. Выход открылся. Грей едва успел втянуть хвост и затаиться под шкурой, лишь краем глаза выглядывал.

Сердце колотилось как безумное, так быстро, что чужак, наверное, услышал его стук и почуял его страх.

Это был самец, вонял он отвратительно: горелой шкурой, лесом, добычей и смертью. Уж что-что, а запах добычи Грей отменно знал. Он нёс громовую палку, ещё одна была за спиной. На брюхе висел огромный коготь, другой, поменьше, таился ха лапой. Всё, что Грей видел однажды, он запоминал навсегда. «Чужак пришёл убить меня, — решил он с ужасом, — никчемного пустого муста. Ведь не на Мать же нападёт?» Этот самец был воином чужой семьи, но всё-таки самцом.

Чужак поднял палку и Грей весь окаменел в ожидании грохота, но палка негромко плюнула птичьим пером. Едва проснувшись, Мать вздрогнула и снова легла. Дрожа от ужаса, Грей заполз на грудь — сердце билось, но запах её дыхания изменился, стал другим, должно быть, перо несло на себе слюни усса. Теперь она будет лежать, как мёртвая, как Грей недавно лежал. Всё пропало.

Чужак схватил Сестру, та закричала пронзительным и долгим криком, замахала лапами, но воин был гораздо больше и куда сильнее. Он лопотал в ответ, и трещал, и квохтал низким голосом, потом как рявкнул — Грей с перепугу обмочился прямо под себя, а лежал-то он на Матери, вот это стыд.

Чужак поднял Сестру и вынес прочь. Он, как сулица, воровал детёнышей!

Грей слышал страданье и страх в её плаче, и сам страдал не меньше, и боялся вместе с нею, но не мог пошевелиться, чтоб бежать и прятаться — весь закляк.

Вошёл ещё один чужак, тот, первый. Подошёл близко, смотрел на Мать сверху и громко дышал, вроде как принюхивался. Он что-то пролопотал, как все двуногие, Грей услышал насмешку в его голосе. Потом согнулся и потрогал Мать лапой. Он тоже был огромным. Он тоже пахнул смертью. Они хотели забрать не только Сестру, вот для чего они пришли.

"Больные слюнями, мерзкие твари, — успел ещё подумать Грей с отвращением, презрением и обидой, поднявшейся в сердце. Его никто не кусал и не бил, больно стало просто так.

А затем чужак откинул шкуру в сторону и увидел Грея на груди у Матери.

Грей посмотрел ему в глаза.

Он посмотрел в глаза Грею.

Мир содрогнулся резко и сильно, как тогда, когда его схватили соты. Только теперь Грей дышал, видел и чувствовал в сто раз сильнее. Ненависть разливалась по его жилам, даже покалывало пальцы. О-о-о-о, как он ненавидел этого чужака! Ненависть билась, просила выпустить её, и Грей запел.

Глава 19. Гардыш и Хлебушек

* * *

— Слышь, Палыч, а баба-то хороша, — сказал Хлебушек, зависая над койкой. — Я только посмотрю.

— Не страдай хернёй, — бросил Гардыш, удерживая лягавщуюся девчонку. — Да успокойся ты! Проклятье! Укусила!!!

Он притормозил, на ходу доставая из кармана целлофанку, размотал, прижал к орущему рту и носу платок, густо смоченный отравой навроде старого доброго хлорэтана, только помоднее да чутка получше. Конечно, не укол, но на время вырубит, а там и со станции уберутся. Хорошо или плохо, согрешил он или помог «хорошему человеку», дело сделано. Дело сделано!

Закинув на плечо обвисшее лёгкое тельце, он быстрым шагом пошёл прочь. Камеры Хлебушек отключил и почистил сразу, едва попал в контрольный пункт, осталось выйти со двора, смотать резину, забрать инвентарь электрика, прихлопнуть калитку ограды — ловите ветра в поле!

Позади него, в станции, раздался тонкий пронзительный вой, оборвавшийся на верхней ля. Он подумал, что это уж никак не звук аппаратуры, так могло