Теория культуры - Коллектив Авторов

В XVIII, да и в XIX в., при всех различиях во взглядах на культуру было, в общем, известно, что такое культура. Это слово обозначало некую «возделанность» общества, человека и его мира, «возделанность», имевшую в основе своей развитие разумности, просвещенности, нравственности, движения к свободе. Единственным мыслителем, который сомневался в таком понимании культуры, был Ж. – Ж. Руссо, но его позиция выглядела исключительной.

Развитие культуры представлялось переходным: от низших ступеней – к высшим, от дикости через варварство – к цивилизации. Слово «цивилизация» употреблялось или в качестве синонима слова «культура», или как обозначение высшей ступени культурности. Цивилизованность и культурность по смыслу практически совпадали. И хотя уже видели возможности издержек процесса цивилизации, цивилизованность и культурность рассматривались как благо. Цивилизованный и культурный человек противопоставлялся человеку дикому, грубому, неразвитому.

Однако некоторые мыслители второй половины XIX в. (и особенно те, кто размышлял о культуре в начале века ХХ, после Первой мировой войны) пришли к другим представлениям о культуре и ее развитии: культура вовсе не очевидное благо, и в своем развитии она изменяется не только к лучшему. Напротив, конкретные культуры, развиваясь, доходят до стадии цивилизации, которая представляет собой этап вырождения, деградации, загнивания (О. Шпенглер). Цивилизация при этом продолжает рассматриваться как момент развития культуры, но уже в качестве не высшего ее уровня, а обнаружения исчезновения живой культуры, ее умирания. То, что происходило в жизни Европы, в западной цивилизации, ее связь с другими культурами, явно подтверждает вышесказанное.

Понятие «культура» (тем более цивилизация) потеряло ореол святости. Взгляд на культуру как на нечто очевидно полезное и прекрасное показался проявлением исследовательского идеализма и субъективизма. З. Фрейд призывал преодолеть предрассудок, согласно которому культура – самое драгоценное наше состояние.

Вдобавок к этому прогресс в развитии естественных наук начал сказываться в сфере гуманитарного знания, которое стремилось стать максимально объективным и продуктивным. Общие благие, чаще всего эмоциональные, рассуждения о культуре и ее явлениях оставались уделом некоторых исследователей. Но центр исследовательских интересов переместился в поле прагматичного изучения отдельных конкретных явлений культуры (прошлой и современной), которая трактовалась все шире и шире. Под культурой многие постепенно стали понимать весь неприродный мир, все искусственное. Наряду с культурой духовной выделили культуру материальную. Слова «цивилизация» и «культура», так же как «цивилизованность» и «культурность», снова стали употребляться просто как синонимы.

На особых позициях остались последователи неокантианцев и иррационалистов. Для них и сегодня характерны понимание культуры именно как духовной и внимание к ценностям, к их особому «царству», которое и есть основное в культуре.

В целом же в ХХ в. понятие «культура» стало предельно многозначным, утратив всякую содержательную определенность. Многие из разных пониманий сущности и смысла культуры не очень далеки друг от друга. Но часть из них разнится настолько, что, исходя из одного, мы получаем один ряд явлений, которые могут называться культурными, исходя из другого, – другой ряд. Тогда возникает вопрос: что же мы изучаем, изучая культуру?

Одна из самых распространенных в России позиций – предельно широкая трактовка понятия «культура», т. е. к культуре относят все, что не является природой, все способы и результаты человеческой деятельности, все искусственное в отличие от естественного. Отчасти к этому пониманию примыкают деятельностный, системный и структурно–функциональный подходы. При семиотически–символическом подходе культура рассматривается как знаковые системы, символическая реальность, социальная информация всех видов (А. Кармин). В последнее время активизировалось понимание культуры прежде всего как совокупности ценностей, аксиологическое понимание, в разных его вариантах. Вместе с тем некоторые осторожные культурологи стараются обходиться без сколько–нибудь четких и конкретизирующих культуру дефиниций, трактуя ее в самом общем плане, скажем, как духовный опыт человечества.

Вероятно, можно было бы принять такое многообразие точек зрения. И все бы ничего, если бы при этом не возникали острые вопросы. Изучением чего мы занимаемся? Историю и теорию чего изучаем? Почему вот это изучаемое нами явление есть явление именно культуры? Что мы имеем в виду, говоря о воспитании культуры, сохранении ее ценностей, о кризисах культуры? И так далее. Хотя вряд ли на сегодняшний день можно достичь единства в понимании культуры, дальнейшие шаги по пути уточнения и развития этого понимания, видимо, необходимы и неизбежны. Прежде всего надо попытаться осмыслить, какими могут быть принципы современного подхода к пониманию того, что мы называем культурой. Именно к пониманию. Ибо, что касается определения, то краткой, емкой и точной дефиниции культуры, устраивающей всех, по–видимому, быть не может. Слишком уж культура сложна, слишком много разного накопилось в содержании этого понятия в результате частого его употребления по делу и не по делу. И вот именно поэтому нужно уточнять понимание культуры, не обольщаясь возможностью найти истину в последней инстанции. Кроме того, параллельно с этим, возможно, стоит поразмышлять о жизни в связи с культурой, в понимании которой хочется прояснить кое–что и для самого себя, и для других.

А что, собственно, смущает в имеющихся на сегодняшний день трактовках культуры, кроме их чрезвычайного разнообразия? Прежде всего то, что постепенно это понятие так содержательно расширилось, что при рассмотрении жизни человека и общества не осталось места для некультуры и для бескультурья. Термин «культура» полностью утратил определенность. За пределами его содержания осталась разве что девственная природа, которой рука человека еще не коснулась. Все признают: культура – то, что не сама по себе природа, и только. И если выражаются сомнения в принадлежности к культуре каких–либо явлений жизни общественной или индивидуальной, сразу раздаются возгласы недоумения:

Сведение культуры только к ценностям ведет к исключению из нее таких явлений, как преступность, рабство, социальное неравенство, наркомания и многое другое. Но ведь из песни слова не выкинешь: подобные явления постоянно сопровождают человеческое бытие и играют в нем немаловажную роль.[69]

Наверное, нецелесообразно безусловное и абсолютное сведение культуры к чему–либо, хотя бы и к ценностям, при полном игнорировании ее содержательного богатства. Но причислять к культуре те или иные феномены на том основании, что они постоянно сопровождают человеческое бытие и играют в нем немаловажную роль, тоже довольно странно. Разве к культуре относится то, что постоянно присутствует в неприродном и существенно для бытия человека? Разве из утверждения, что культура – не природа, следует, что все неприродное и есть культура?

Все–таки, чтобы хоть как–то определить, что есть культура, надо ограничить содержание этого понятия (и не только за счет противопоставления «культуры» и «натуры»), избегая его аморфной всеприложимости. А для этого естественно попытаться увидеть, что именно в неприродном бытии человека и человечества не имеет смысла именовать культурой. Это необходимо, так как многие исследователи настаивают на том, что и любовь, и ненависть, и жертвенность, и преступление, и машины, и сентименты, и т. д. и т. п. – все это культура. И порядочность и подлость – тоже явления культуры. Что–то здесь очевидно настораживает. Ученых мужей пугает сама мысль о том, что культура есть несомненно что–то хорошее, положительно значимое, действительно ценное. Но ведь уже в исходной древнеримской оппозиции «культура» – «натура» содержалось представление не просто об обработанности, возделанности природы, но и о ее совершенствовании. А зачем сегодня мы печемся о сохранении культуры и ее ценностей, если преступность, наркомания, орудия пыток и пыточные технологии – тоже феномены культуры? Их тоже надо сохранять? Почему и в каких отношениях нас беспокоит даже возможное отсутствие культуры, ее кризисы, упадок?

Думается, в нашей жизни есть множество явлений и процессов, для обозначения которых не обязательно употреблять термин «культура». Есть и то, что недаром именуют антикультурой, контр–культурой, бескультурьем, наконец. А есть еще понятия «прогресс» и «цивилизация».

Культуру и цивилизацию то отождествляют, то противопоставляют. Иногда в цивилизации видят момент развития культуры, ее возвышения или деградации. При этом чаще всего генезис культуры связывают с самым началом становления человека и человечества, а зарождение цивилизации и цивилизованности – с образованием государств и городов. Но предпосылки явлений, называемых сегодня цивилизацией (и цивилизованностью), культурой (и культурностью), обнаруживаются в самой глубокой древности. Рассматривая период антропо–социогенеза, время становления человека и общества и даже эпоху первобытности, очень трудно, однако, вычленить нечто собственно культурное или цивилизованное. Сложно определить, что такое, например, табуирование – момент цивилизованности или культурности. А. Швейцер, соглашавшийся с определением культуры как «прогресса человека и человечества во всех областях и направлениях», видимо, справедливо ввел ограничительное условие: к культуре относится не любой прогресс, а лишь тот, что служит «духовному совершенствованию индивида как прогресса прогрессов».[70] Для определения чего–то как момента цивилизованности такое ограничение не обязательно. Достижения цивилизации могут использоваться с античеловечными целями. И это касается любых эпох. Вообще непонятно, почему, к примеру, появление машин относят к достижениям цивилизации, а «изобретение» простейших орудий – к культуре. Разве лук и стрелы не цивилизовали человечество? Разве открытие человеком того, что огонь можно добывать искусственно, оказало менее цивилизующее действие, чем открытие электрической энергии? И окультуривающее тоже, ибо цивилизация сама по себе не античеловечна. Ее отличие от культуры не в том, что она губительна, а культура превосходна.