Аэропорт - Сергей Лойко

МБЧ вдруг вспомнил, как его герой и непререкаемый авторитет (невзирая на перегибы на местах) товарищ Сталин однажды заметил зарвавшейся в своем критиканстве Надежде Константиновне Крупской: «Мы можем найти товарищу Ленину другую вдову».

«Что ж, мы найдем других победителей войны. Свято место пусто не бывает. И в футбол найдем, с кем играть. Пепсикольную Олимпиаду в восьмидесятом провели, несмотря на бойкот, и ничего. Все были рады. И сейчас обойдемся. Была бы честь предложена, как говорила бабушка. Которая была бы дедушкой, если бы у нее...»

Он снова заулыбался, маленькие глазки его засветились. Но улыбка быстро слетела с его тонких губ, а крыса внутри Маленького Большого Человека вновь ощерилась и изготовилась к прыжку.

ГЛАВА VIII.

МИШКА-ПРОФЕССОР

...Еще многих всяких дураков радует

Бравое пенье солдат...

Пока разгружают все необходимое и пытаются разместить раненых внутри МТЛБ, Тритон и Профессор бегут по взлетке, прыгая через препятствия и уворачиваясь по наитию от пуль, ведь в запасе у них не так много жизней, как в компьютерной стрелялке.

— Стой, это где‑то здесь, — кричит Профессор, и они замирают, присев за обгорелым остовом танка Т-64, переводя дыхание.

— Вот он, танкист! Как живой! — Профессор показывает рукой в сторону темного обугленного куска человеческой плоти, из которого торчит толстая обломанная желтая кость.

Тритон кладет на землю деревянный ящик от РПГ-26[68], открывает его. Профессор в матерчатых перчатках подхватывает бедро танкиста, бросает его в ящик. Они закрывают ящик, хватаются за железные ручки по бокам и на «раз-два-три» бегут назад.

Пуля проходит сквозь левое предплечье Профессора. Он выпускает ящик, падает на бетон, стонет и матерится. Тритон уже ползет к нему, оставив ящик позади.

— Мишка, ты как? Куда тебя?

— В левую! А-а-а-а-а. Б...дь. Придется ручками поменяться.

Миша поднимается. Они, пригибаясь, подхватывают ящик, теперь поменявшись сторонами, и снова бегут к своим. Левый рукав у Миши уже весь черный от крови. Он, как пробитый радиатор, оставляет на взлетке пунктиром свой темный мокрый след.

Добежав до машины, они роняют ящик. Миша падает рядом лицом вверх. Дышит громко, со стонами. Тритон наклоняется над ним.

— Давай я посмотрю.

— Потом, Тритон! Вяжи танкиста, а то зря помру!

Тритон ищет свободную раму, двигает в разные стороны руки и ноги убитых, находит, с трудом поднимает ящик, приматывает его припасенной для этого дела проволокой.

Теперь танкист поедет домой к маме, или к жене, или к кому там должен ехать этот кусок ноги никому не известного мертвого солдата...

Профессор поднимается, чтобы ему помочь, и получает шальную пулю в висок, прямо под каску. Наповал.

— Миша, Миша! — кричит Тритон, колдует над ним.

Зовет Сергеича. Сергеич прибегает, снимает каску, качает головой. Миша-Профессор умер, спасая ногу мертвого танкиста.

В это время Степан-Бандер понимает, что всех раненых в МТЛБ уже не запихнуть. Понимает также, что это может быть последняя «чайка» на «материк».

Считает оставшихся снаружи. Еще шестеро! Стрельба с обеих сторон не стихает.

— Так, мужики! Це останнiй ваш шанс залишитися живими. Поïдете на бронi! Лягаймо акуратно. Сашко, тягни з каптьорки броники двохсотих! По додатковому бронику на ноги, вiд поясу! Тримаймося за рами! Поïдете як катафалк. Знiмаймо з наших двохсотих мiшки, щоб краше було бачити, що веземо[69].

Бойцы, раненые и целые, отматывают мешки от рам, вытаскивают мертвецов и приматывают их кое‑как назад к рамам и друг к другу. Тритон плачет, приматывает Мишу. Мишкина теплая кровь стекает по его лицу, по открытым застывшим глазам на руки Тритону.

Тритон падает на колени, срывает с себя каску, с силой бросает ее на бетон, срывает с себя автомат, со всей силы шмякает им о каску, запрокидывает голову и кричит, срывая голос:

— Еб...я война!!! Ненавижу!!! Ненавижу, б...дь, ненавижу!!!!

У него истерика. На войне это может случиться с каждым в любой момент. У киборга одна жизнь, и запасной головы у него нет. Сергеич обнимает одной рукой бьющегося в истерике Тритона, другой надевает на него каску и подносит ему к губам свою фляжку со спиртом, потом сам делает быстрый глоток и вытирает свои мокрые глаза тыльной стороной ладони.

Механ стоит рядом, жадно пьет горячий кофе из жестяной кружки. НЗ кипятка от Бандера, чтоб не заснул на обратном пути (Вода не доехала, вся осталась в сгоревшем БМП). Лицо черное. Глаза... даже не сказать, какие... Нечеловеческие.

— Казак, викликай менi п’ятдесятого росiян на ïхнiй частотi. Будемо терти за перемир’я. Iншого виходу немае[70].

Бандер хочет поговорить напрямую с командиром прстовской десантной бригады русских, которая окопалась по периметру, отсекает транспорт и поддерживает огнем вылазки сепаров и чеченцев.

Через пару минут помощник командира, здоровенный чубастый хлопец с позывным «Казак», докладывает, что связи нет.

— Так, ясно, перешилися вже... Айболiт, закiнчуй стрiляти, знiмай свою куртку. Здаватися будемо[71].

Сзади на куртке доктора Сергеича — большой белый круг с красным крестом в середине. Бандер сам разрезает куртку Сергеича, приматывает желтым (свой-чужой) скотчем к кривоватому, но длинному куску железной оконной рамы, используя его как древко. Древко устанавливают в отверстие пулеметной башни, один из раненых на броне должен поддерживать его рукой.

Все как‑то разместились. Живые на броне изображают трупы среди трупов настоящих. Зрелище апокалиптическое.

Последний инструктаж механу, которого зовут Семеныч.

— Дивись, Семенич, жодних ривкiв. Дрейфуеш повiльно на першiй. Уже розвиднiлося. Вони мають роздивитися, що в нас за машина, якщо флаг не роздивляться. Як смикнешся, вони вас спалять! I тебе разом з усiма! Як мене зрозумiв, герою?[72]

— Понял. Легкой рысью, как на параде.

Механ исчезает в люке. Машина с рывком трогается с места, так что некоторые раненые чуть не слетают вниз на взлетку. Остающиеся провожают взглядами самую удивительную машину, которую они когда‑либо видели в своей жизни.

МТЛБ, обвешанный шевелящейся броней из живых и мертвых, медленно ползет в туман, который быстро рассеивается. О чем думает каждый из раненых на броне, приникший к холодному металлу машины или к холодной плоти мертвецов? Страшно даже представить, что у них в голове, какие молитвы шепчут их губы.

Туман полностью рассеивается, когда они выезжают из- за второго посадочного рукава на взлетку. Знамя с красным крестом держат на правильной стороне. Стрельба затихает.

— Двадцатый, двадцатый! Что у вас за х...я? Почему не работаешь по объекту? Мне докладывают движение! — Подполковник Сивко, командир прстовской десантно-штурмовой бригады, родом из украинского Херсона, вызывает командира батальона.

— Товарищ пятидесятый, посмотрите сами. От вас объект сейчас тоже виден. Им еще пятьсот метров пилить. Жду приказа, - нарушает устав комбат майор Иконников. Приказ у него давно имеется. Вполне ясный. Стрелять во все, что движется и не движется на взлетке в терминал и обратно.

Подполковник поднимается на бруствер КПП, берет у наблюдателя бинокль, настраивает резкость, опускает бинокль:

— Что за е... твою мать?

Такой военной техники он еще не встречал.

— Двадцатый, двадцатый! По цели не работать. Один-два предупредительных в воздух, чтобы знали, что мы здесь. Выполнять. — Сивко опускает рацию, выходит наружу, садится в свой «Газ-2330-Тигр» и говорит водителю три слова: — В город, б...дь!

Пока машина прыгает по ухабам прифронтовой полосы, поднимая волны грязи и рыча, подполковник достает из кармашка сиденья перед ним заветную фляжку и, не поморщившись, делает пару глотков.

— Е...я война. Будь она проклята! Ненавижу!

Немного успокоившись, он достает мобильник, читает последнее сообщение: «Опять недоступен. Дети так забудут отца. Что это за бесконечные учения такие? Люблю, целую, жду».

Он делает еще глоток и не успевает настучать ответ. На подъезде к городу две ракеты «Ураган», одна за другой из пристреливаемых пяти, превращают «Тигр» подполковника в груду дымящегося искореженного металла.

Подполковник «погиб на учениях на полигоне в Ростовской области». Через неделю грузовик так называемого гуманитарного конвоя доставит в Красный Камень боеприпасы и провизию для фронта. И заберет на родину изуродованное, наполовину сгоревшее тело подполковника и еще девяносто тел российских военнослужащих. В «гумконвое» будет семь грузовиков... Три из них с морозильными камерами.

Тем временем по взлетке МТЛБ со скоростью катафалка везет к своим на броне и под броней четырнадцать (нет, уже пятнадцать) убитых и восемнадцать раненых. Это последняя «чайка». Больше не будет...