Цирк - Анастасия Антоновна Носова

наверх – сгустки дыма едва доплывали до окон первого этажа, но Азату казалось, что так курят крутые парни из фильмов. Влад расплющивал носком кроссовка бычки, разбросанные на асфальте. Бычки промокли (накрапывал мелкий дождь), остатки табака из них вылезали червячками, как зубная паста из тюбика.

– Чё сидеть тут? Пошли к тебе. – Азат запульнул бычок в кусты.

– Там Оля и этот… клоун, – откликнулся Влад.

Влад не водил друзей домой уже давно. Сестра науськала даже мелкого, и тот влетал в прихожую, размахивал руками, кричал и прогонял любого, кого Влад приводил. Оля заверила Артёмку, что его игрушки обязательно кто-нибудь из «дружков Влада» украдет. Игрушки действительно стали пропадать: неважно, приходил ли с Владом Азат, Ржавый или Башка – Артём не досчитывался машинки или солдатика. О том, чтобы привести домой Оксанку из параллельного класса, и речи не шло.

– Сумасшедший дом. – Азат откашлялся и сплюнул. – И чего ты их всех на место не поставишь, ты же старше!

– На пять минут, – понуро пробурчал Влад.

Азат снова сплюнул – на этот раз от досады. В младшей школе его за эту привычку дразнили верблюдом. Никто и не думал, что двумя годами позже Азат за такое прокатит любого на своем горбу – и вмажет в холодную стену мужского туалета.

Азат дернул дверь подъезда, и Влад поплелся за другом.

– Сейчас мы твоим родственникам объясним, кто, куда и когда должен приходить.

Уже в прихожей, снимая промокшие кроссовки, Влад услышал шум на кухне – смех и звон тарелок. Когда мама готовила обед на всю семью, шум казался домашним, сопровождался маминым пением. Сейчас же сквозь Олин смех слышался высокий мужской голос – «клоун» отдавал команды, периодически попискивая и покрякивая.

– Точнее! Точнее кидай, говорю! – слышалось за закрытой дверью.

«И куда смотрят наши родители?» – с тоской подумал Влад, стаскивая промокшие и окрасившиеся от кроссовок носки.

Азат протиснулся в квартиру мимо друга и не разуваясь направился на кухню. Дверь он распахнул с пафосом – хлопнул ею о шкаф так, что за стеклом зазвенел мамин любимый сервиз. Влад семенил следом. Он привстал на цыпочки и увидел через плечо Азата Олю (глаза – тарелки, в руках – тоже тарелки) и того, кого он про себя называл «клоуном» (взъерошенные нестриженые волосы, небритость, мозоли на руках и потертый твидовый костюм).

– Вам бы нос, – хихикнул Влад, не поздоровавшись. – Красный!

– Будет. – Огарев кивнул и прикрыл глаза.

Азат уже собирался вставить свое слово, но не успел: дверь со свистом захлопнулась сама, как от сильного сквозняка, и шлепнула Азата по носу. Азат заорал и запрыгал на месте от боли, пытаясь сбросить цепкие руки Влада со своей спины. Влад верещал и от испуга цеплялся за его футболку. Азату все же удалось стряхнуть друга.

– Уйди, уйди! – хныкал Азат, ковыляя к зеркалу.

Влад все еще прыгал вокруг него верным щенком.

Отражение посмотрело на мальчишек осуждающе. Обоим показалось, что на них смотрят глаза «клоуна», но наваждение прошло, и в зеркале остались только они и медленно краснеющий нос Азата.

– Клоун, сука, я ему… – шептал Азат проклятия, а из-за закрытой кухонной двери снова слышался Олин смех.

Огарев расставлял тарелки, Оля заканчивала мешать салат. После уроков жонглирования пластиковой посудой пришлось взять в руки настоящую. Огарев сказал, что договорится с Олиными родителями насчет цирка – прямо за ужином. Только если его поможет приготовить Оля.

– Ну вот, а говорила, готовить не умеешь. – Огарев смотрел на череду тщательно расставленных блюд: одна тарелка подпирала другую, а та придерживала боком плошку с салатом. Таких застолий Олины родители не видели давно.

– Я вам должна по гроб жизни, – прошептала Оля, напуганная запахами мяса и тушеных овощей.

– Рано тебе еще о гробах думать. – И Огарев шлепнул очередную котлету на тарелку. Котлета чуть не соскользнула на пол, но Огарев качнул тарелкой в другую сторону – удержал.

В коридоре щелкнул дверной замок, застучали каблуки. Первой с работы вернулась мама.

Глава 2

The United States of America

Май 1994 года

Саратов, кафе «Сюрприз»

В ресторане на улице Ленина иллюминация работала даже лучше, чем в цирке. Ярко-розовый прожектор высветил сцену, на которой шли последние приготовления. Оля подергала Огарева за рукав:

– А меня там не ослепит?

Огарев вздохнул, вышел из-за ширмы, которая служила кулисами, поймал под локоть юношу в пиджаке и с планшетом для бумаг и что-то шепнул ему. Юноша сначала быстро закивал, но потом развел руками. Огарев вернулся к Оле, поправил воротник своей сценической рубашки и, откашлявшись, заключил:

– Не ослепит.

Из-за кулис было видно, как наполнялся банкетный зал. Таких людей Оля видела в сериалах, которые крутили по «ящичку» Арины Петровны. Мужчины в костюмах, женщины в облегающих платьях. Ее родители такое не носили: папа не вылезал из свитеров, связанных бабушкой Лидой, мама же носила юбки и белые блузки: школа диктовала ей и одежду, и прическу. С одной из пар в ресторан вошел широкоплечий человек в черной кожаной куртке. Оля съежилась.

– Нам обязательно именно тут выступать? – обернулась она к Огареву.

– В самом цирке тебе никогда не заплатят столько, чтобы ты могла выполнить условия родителей. Я уже объяснял.

Оля не верила. Цирк был местом, в котором все были ей рады. Сима помогал с выбором в столовой («не бери суп, он всегда тут плохой, салаты лучше!»), Сан Саныч снисходительно смотрел, как Оля учится заряжать реквизит, и всегда советовал, где поможет изолента, а где хватит и обычного скотча. В ресторане же никому, кроме Огарева, до Оли не было дела. Даже свет никто не сменил: ярко-розовое пятно превратилось в кислотно-желтое – и, казалось, стало еще более слепящим. В это желтое пятно света Огарев и вытолкнул Олю под аплодисменты.

Она зажмурилась и начала работать. Тигр шевельнулся где-то в районе ребер, зевнул, слабо мяукнул и тут же спрятался. Выстроенная башня из мячей начала крениться, Оля оступилась, качнулась вбок, чуть изменила траекторию броска, чтобы трюк не развалился совсем. Злость было подкатила к горлу, но там она и замерла, растворилась в мерном движении мячей по нескончаемому кругу – из одной руки в другую, из одной – в другую, метроном в голове отсчитывал ритм. Вальс мячей у нее над головой не кончался, и Оле хотелось, чтобы он длился вечно. Ее хваленая «драчливость», ее ярость были на сцене ей врагами, а не помощниками, и это было единственным, что она знала наверняка.

«Контроль, – говорил ей Огарев на репетициях. – Помни о контроле».

Оля