Демоны Микеланджело - Джулия Бьянки

— Именно так. Настоящие сумасшедшие очень дорожат своими вещами и никогда не расстаются с ними. Они не меняют своих вкусов и образа действий. Если допустить, что молодых людей душит настоящий безумец, он всегда будет использовать одну удавку, всякий раз выбирать похожих юношей, и одинаково вести себя после убийства. Если он удавил несколько человек куском шелка, то не станет использовать что-то другое. Он всякий раз уносил удавку с собой и оставлял свою жертву там, где убил, значит, он не станет поступать иначе, — Микеланджело вспомнил восковое лицо Филиппе и тягостно вздохнув, добавил — Но кто-то другой мог изображать «нагого душителя» и убить ученика суконщика по своим собственным, вполне рациональным мотивам. Поэтому следует срочно выяснить, в каком состоянии была кожа удавленника.

— Полагаешь, я прибавлю тебе лишние сутки, если ученика суконщика убил кто-то иной? Нет, Микеле. Дополнительного времени не будет.

— Почему?

— Все, что ты выдумал, — всего лишь тема для рисунка — прекрасного или ужасного, как тебе угодно. Несмотря на весть твой цинизм, грубость и вот эту нестиранную робу, ты впечатлительный человек. Ты превращаешь в искусство все, к чему прикасаешься, даже убийство. Подобно безумцам предпочитаешь выдуманный мир реальности! Друг мой — очнись! Выгляни наружу!

Впечатляющим жестом он простер руки к окнам Синьории:

— За окном холодно и голодно, Микеле. Люди, даже предобрые в сердце своем, на деле злы и жестоки. Они гонят безумных от своего порога как сбесившихся собак. Никто не нальет перемазанному белилами убогому миску похлебки. Никто не впустит его под свой кров. Куда он исчезает с городских улиц в непогоду? Где он берет белила, которыми, как ты утверждаешь, натерто его тело? Ведь они немало стоят — деньги зло, не из десницы Господа они возникли, но прожить без них во Флоренции невозможно. Безумец, которого ты выдумал, мог бы существовать в богадельне, поддерживаемый заботами лекарей, благодетелей и братьи из ближайшего монастыря. Но в нормальном, жестоком мире ему не продержаться даже одного дня. Его с криками и хохотом вытащат на площадь, чтобы закидать камнями, или забьют насмерть еще раньше. Таковы наши добрые сограждане, я хорошо изучил их повадки… — святой отец устало посмотрел в окно. — Господень Град не скоро вознесется на месте Флоренции, здесь еще много работы, очень много…

— Но если этот человек не безумец, кто же он? — шепотом, чтобы не отвлечь погрузившегося в размышления прелата, спросил фра Пьетро.

— Вероятно, святой отец полагает, что убийца весьма расчетливый человек, который изображает умалишенного, чтобы избегнуть правосудия.

Монах кивнул без большой уверенности.

— Не приписывай мне своих собственных домыслов, каменотес! — вознегодовал отец Джироламо. — Душитель одержим демонами. Ты тоже одержим, Микеле, одержим языческим идолом! Вы с неизбежностью встретитесь. Но твое время выходит: демон, дух языческого божка порабощает твою душу все сильнее. Торопись остановить его, иначе превратишься в безумца, и участь твоя будет страшной! — проповедник прикрыл глаза и некоторое время молча перебирал четки, потом смилостивился. — Если визит в карантин необходим, я дам вам благословение, которое защищает от всякой болезни…

Монах мгновенно бухнулся на колени, подполз к проповеднику, поймал край его долгополого одеяния и поднес к губам, отец Джироламо перекрестил духовного сына и протянул ему руку, увенчанную перстнем, для поцелуя. Синьору Буонарроти пришлось повторить этот ритуал, прежде чем уйти.

Если бы святому отцу пришло в голову проследить за своими ночными визитерами, он испытал бы немалое удивление, обнаружив, как они нырнули в первую попавшую таверну. Он привык игнорировать голод, как и прочие низменные проявления тела, и негодовал по поводу ближних, которые с легкостью предаются греховной радости чревоугодия. Впрочем, только святой или блаженный мог счесть «чревоугодием» некоторое количество козьего сыра и выпивки, которое заказали оголодавшие путники.

Памятуя наставления почившего деда Савонаролы о спиртосодержащих жидкостях, губительных для миазмов болезней и весьма полезных для кровяного снабжения мозга, они отдали предпочтение спиртовой настойке на травах.

Слова самого святого отца так же нашли некоторый отклик если не в сердце, то в разуме Микеланджело — он смаковал темную жидкость с тягучим запахом и размышлял о собственной правоте. Да, умалишенному определенного типа не выжить в мире нормальных людей, однако это вовсе не значит, что душитель не является безумцем. Просто у этого безумца есть помощник, который в силу неких причин хлопочет обо всех житейских нуждах умственно убогого. Добывает ему еду и поощряет его причуды.

Скульптор снова вспомнил прекрасное даже в смертном покое тело синьора де Розелли — его лишили жизни двое. Он должен был сразу понять — убийца Филиппе и «нагой душитель» — разные люди, но эти люди связаны, они действуют вместе. Допустим, ненормальный каким-то образом полезен своему благодетелю, или они связаны родством, да мало ли что еще?

Заботы о душевнобольных — хлопотное и сложное дело, тут недостаточно одного желания. Он только вчера наблюдал, сколько сил и умений требуется от сестер-картезианок в богадельне. Значит, лучше всего сумеет позаботиться о безумце монах или медик. Микеланджело хлопнул по липкой от пролитого вина столешнице, привлекая внимание осоловевшего от обильной пищи монаха и принялся расспрашивать насчет ближайших к Флоренции богаделен для умалишенных. Слышал ли фра Пьетро от своих добрых братьев: вдруг откуда-нибудь сбежали или пропали призреваемые — физически крепкие молодые мужчины? Возможно, братья болтают о похищенном облачении? Не в каждой общине имеется такая дорогостоящая, расшитая золотом стола.

Молва о таких происшествиях быстро распространяется, уверил его фра Пьетро, он запросто может расспросить брата келаря. На подворье перед кухней привозят продукты из разных, порой весьма удаленных мест, как братья, так и миряне, поэтому келарь волей-неволей оказывается первым сплетником в любой монастырской общине. Фра Пьетро сразу же вызвался пройтись по флорентийским монастырям и заняться расспросами, пока синьор скульптор посетит карантин. Не то чтобы брат усомнился в силе благословения — просто, если они будут двигаться в разных направлениях все дело пойдет быстрее.

После душного, темного зала таверны глаза резало от пронзительного солнечного света, а ветер, по-зимнему студеный, безжалостно впивался в разгоряченную кожу, а под ногами противно хлюпала жидкая грязь вперемешку с помоями. Пока Микеланджело перетаптывался в поисках клочка сухого островка брусчатки, мимо промчалась основательная крытая повозка, окатив их брызгами омерзительной коричневой жижи, разлитой под ногами, а кнут кучера свистнул так близко, что едва не задел балахон монаха.

Фра Пьетро оглянулся вслед карете, погрозил кулаком и собирался обрушить на кучера самые суровые анафемы, которые позволял его скромный чин, но замер с приоткрытым ртом, дернул синьора Буонарроти за рукав, ткнул пальцем в сторону безумного возницы и наконец, пробормотал:

— Гляди-ка повозка матушки Марии, я эдаких лошадок хорошо запомнил, — он поправил съехавший капюшон, добавил: — Мчат, как на пожар! Синьорию проскочили…

Микеланджело отряхнул плащ, затем силясь не чертыхнуться, торопливо отер грязь с щеки. Ему была известна одна-единственная причина, по которой матушка Мария могла мчаться быстрее ветра через всю Флоренцию, в район загородных вилл.

— Адские уголья в печенку этой бабе, будь она неладна…

Отмахнувшись от недоумений фра Пьетро, он, перепрыгивая с одного относительно сухого участка мостовой на другой, ринулся в лабиринт узких улочек. Монаху оставалось только пожать плечами. Он зашагал в сторону ближайшего монастыря и мгновенно исчез среди хозяйственных построек.

Нет, синьор Буонарроти не рассчитывал обогнать двух отличных коней — его расчет был иным. Петляя по проулкам и протискиваясь между зданиями, он изрядно выпачкался, но зато очень быстро попал в район, где располагались конторы большинства известных правоведов, уверенно направился к дверям синьора Татальи, но путь ему преградили носильщики с паланкином. Прямо ему навстречу, едва не сшибив с ног, выскочил синьор Таталья, вид у него был хмурый и обиженный.

Микеланджело решительно преградил ему путь и поклонился ровно с той степенью достоинства, которую может продемонстрировать человек с ног до головы забрызганный коричневой грязью.

— Синьор Таталья у меня к вам неотложное дело…

— Простите, синьор Буонарроти! Не сегодня. Я тороплюсь, — он попытался обогнуть скульптор, стоявшего недвижимо как скала. Но Микеланджело уперся рукой о стенку паланкина, заблокировав проход.