Трудный возраст века - Игорь Александрович Караулов

Журналы уравнялись по статусу: совершенно неважно, где выйдет подборка у автора, в «Новом мире» или, скажем, в «Новом береге», где отбирает стихи прекрасный поэт Сергей Шестаков, который тоже плохого не выберет. Или в самом лучшем, на мой взгляд, журнале «Волга», который отличается, во-первых, хорошим вкусом, а во-вторых, не связан какими-то условностями: скажем, не обязан, в отличие от «Знамени», печатать министра Улюкаева из года в год.

Есть и еще одно следствие этой журнальной коллективизации: все журналы, которые помещены в «Журнальном Зале», выравниваются не только по статусу, но еще и по содержанию: людям все равно, где печататься, а журналам все равно, что печатать. В итоге одни и те же люди могут печататься в пяти, в восьми журналах: исчезает такое понятие, как круг авторов, образующийся вокруг определенного журнала. Все журналы стали похожи.

К тому же, у нас есть не только «Журнальный Зал», а еще и «Мегалит», куда собрано еще какое-то количество не попавших в «Журнальный Зал» изданий. В конце концов, вся эта система, которая должна была удержать за собой хотя бы экспертную функцию, сама стала напоминать сайт свободных публикаций, потому что любой автор где-нибудь да опубликуется: если не берет «Новый мир», не берет «Знамя» – возьмет «Зинзивер», возьмет «Крещатик», который совсем не в Киеве издается.

Следовательно, и этот способ легитимации – это слово очень любит Дмитрий Кузьмин – постепенно размывается. Ну, подумаешь, опубликовался, – это что, событие? Никто этого особо не заметил, потому что этих журналов море, и все находятся в одном месте, и все в одних условиях читательского доступа.

Поэтому люди начинают искать способы побега из этого курятника, из этого беличьего колеса авторской сансары – подборка, книжка, презентация, номинация… потом, если повезет – премия, но даже лауреаты большинства премий забываются на следующий день после фуршета. Позарез нужны формы самопозиционирования, отличающие автора от десятков и сотен других, прилежно публикующихся и регулярно включаемых в лонг-и шорт-листы известных и малоизвестных премий.

Но куда бежать? Самый радикальный побег совершил в свое время Герман Лукомников, который пошел в зоопарк читать стихи зверям. Он до этого экспериментировал: читал стихи пациентам психбольницы, потом – заключенным на зоне и вот, наконец, пришел в зоопарк и честно отработал свою «людскую» программу.

Другие авторы тоже стремятся выйти за пределы курятника, пусть и не так радикально.

В свое время поэзия ушла в бардовскую песню; сейчас это уже совершенно скомпрометированный жанр, дороги туда больше нет. Сейчас она идет в направлении синтетического искусства: видеопоэзия, весьма перспективная и хорошо воспринимаемая, поэзия плюс музыка – это та же Вера Полозкова делает, и Воденников это делает, и Павел Жагун со своей «Поэтроникой»; поэт плюс актер, как у Быкова с Ефремовым; поэт плюс политика, как Кирилл Медведев или Маша Алехина из Pussy Riot. Наконец, становятся модными выступления поэтов в школах, ведь не только ученики, но и их учителя современной поэзии в массе своей не знают.

Отчасти это реакция на поэтическую замкнутость нулевых годов, когда жизнь поэтов ушла в темные подвалы, где наливали дешевую водку и поэтическое признание состояло примерно в следующем: за непокрашенным столиком сидят трое смурных, плохо одетых людей, пьют эту водку, закусывают соленьями или грибочками, и если ты признанный человек, то они пригласят тебя к себе за столик четвертым, а если не признанный, то не пригласят.

Когда-то различали эстрадную поэзию и поэзию для поэтов. Нулевые годы породили такое парадоксальное явление, как «эстрадная поэзия для поэтов». Это и «чемпионаты поэзии», и слэмы. Это была не только отчаянная имитация «побега из курятника», но и его репетиция – пока что почти без публики.

Собственно, какая публика нужна поэзии? Когда говорят, что поэзии не хватает массового читателя, обычно почему-то представляют комбайнеров или металлургов – словом, людей «из народа». Мы вольны презирать «плебс» или идеализировать «народ-богоносец», но беда современной поэзии вовсе не в этом: она утратила внимание элиты, интеллигенции, ближайших смежников по интеллектуальному цеху. Современные авторы, в том числе и те, которые пользуются авторитетом в поэтическом сообществе, редко интересуют историков, экономистов, журналистов. И даже далеко не все прозаики замечают нынешних поэтов.

В свое время журналист Максим Соколов, который очень любит цитировать, просто плетет свои статьи из цитат, жаловался, что после Бродского не появилось поэтов, которых можно было бы пустить на цитаты. Есть, правда, Емелин, которого не грех процитировать в газетной статье, поскольку достаточно большое количество читателей такую цитату поймет. Но больше в самом деле процитировать некого, поэтому строительным материалом для журналистики по-прежнему служат стихи Пастернака, Вознесенского, Евтушенко, Бродского.

На сегодня массовый читатель в самом деле не пошел дальше Бродского. К примеру, чиновники – важнейшие люди для культурной политики при нынешнем огосударствлении финансов, – если и интересуются стихами, то в основном остаются «людьми Евтушенко». Но появляются уже среди них и поклонники Бродского, такие как мэр Екатеринбурга Евгений Ройзман, повесивший портрет Бродского у себя в кабинете, или мэр Череповца Юрий Кузин, размещающий стихи Бродского на своей страничке «ВКонтакте».

Возможно, лет через двадцать определится и следующий лидер читательских симпатий. Пока же нам остается со смиренной печалью смотреть на чужие «феррари», не слишком гордиться теми невысокими кочками, на которые нам удается забраться, и не слишком завидовать столь же скромным успехам коллег.

«Лиterraтура», 27.01.2015

Бесовский календарик

В последние дни октября старательные мальчики и девочки готовят костюмы скелетов, парики ведьм, приделывают себе вампирские клыки и собираются на тематические школьные дискотеки. А продвинутые отцы семейств качают с торрентов ужастики, вырезают из тыкв нового урожая аляповатые головы и думают, как закрепить внутри них зловещие свечки. А столичные клубы ждут толпы веселых гостей на балы бутафорской нечисти, предвкушая солидную выручку.

А еще это золотое время для тех, кто делает себе общественное имя борьбой за нравственные и духовные устои. В этом году, например, решил прославиться вятский юрист Ярослав Михайлов, пожаловавшийся на Хэллоуин в Генеральную прокуратуру. В своем заявлении он не только изложил привычную риторику насчет «пропаганды культа Сатаны», но и сослался на супермодную юридическую новацию сезона – «пакет Яровой».

Между тем, если верить центру Левады, число отмечающих Хэллоуин в России за последние десять лет выросло более чем вдвое, с 4 до 9 процентов, причем среди людей в возрасте от 18 до 24 лет его празднует каждый пятый. То есть шутки шутками, а праздник-то стал всенародным – как минимум более популярным, чем некоторые государственные праздники.

Наш ли праздник Хэллоуин или не наш?