Трудный возраст века - Игорь Александрович Караулов

Был бы у поэта директор, он бы своим директорским умом сообразил, что это – маркетинговое самоубийство. Но директора нет, как нет и царя в голове.

И ладно бы, если бы речь шла о персонаже экзотическом, творце «искусства не для всех», который по внутренней сути своей в публике не нуждается. Но более чем странно, когда в брезгливо-элитарную позу встают авторы, ориентированные на массовую аудиторию, – как в песне поется, «не великие таланты, но понятны и просты». То Борис Акунин, то Андрей Макаревич и вот теперь Долина.

Я понимаю, что Вероника Аркадьевна не идеолог, не мыслитель, что ее демарш – всего лишь чуткий отклик на колебания той среды, которую она считает своей. А среда эта змеиная, и тон в ней, похоже, задают пользователи наследственных советских кормушек, давно уже по любому удобному поводу шипящие на окружающее «быдло». Они придумали, что их – 14 % населения, хотя я бы оценил их число скорее в 0,14 %. Но ведь основа аудитории Долиной – это же далеко не только и не столько «мальчики и девочки из хороших семей», выросшие в районе Малой Бронной или Аэропорта.

Я же бывал в юности на слетах КСП, помню эти упрямые вереницы людей, топающих от подмосковной платформы куда-то в лес. Помню усыпанные палатками холмы. И молодую Долину слушал живьем, она мне нравилась своей женской дерзостью, выделялась на общем фоне. Это было массовое искусство, а не кухонные посиделки надутых снобов.

Уверен, что на шествии «Бессмертного полка» были и эти люди – или, может быть, их дети, зачинавшиеся там же, во влажных палатках, под незабвенный хит «Когда б мы жили без затей, я нарожала бы детей». Не обидно ли им было выслушивать вздорную грязь от уважаемого автора? Не сочли ли они это предательством?

Думаю, что в те годы, которые мы с вами вспоминали в дни празднования юбилея Победы, такое отношение литератора к своей аудитории, пусть даже не завоеванной еще, а лишь потенциальной, казалось бы дикостью. Приходят на ум хрестоматийные строки Бориса Пастернака: 

Превозмогая обожанье, 

Я наблюдал, боготворя. 

Здесь были бабы, слобожане, 

Учащиеся, слесаря. 

При этом Пастернак ни секунды не играл в простого парня, прекрасно понимая тот высочайший личностный уровень, на котором он находился. По воспоминаниям Сильвии Гитович, Пастернак очень грубо, непечатно осадил Вертинского, когда тот попытался важно разглагольствовать в обществе поэтов.

Вертинского, понимаете?! Основоположника того жанра, в котором ныне работает Вероника Аркадьевна. Представляю, как бы он смотрел на теперешних бардов. А вот баб и слобожан вместе с тем не презирал.

Есть, конечно, иные поляны и иные холмы, где нынче можно попеть под гитарку. Слеты КСП проводятся и в лесах под Нью-Йорком, и в лесах под Торонто. Но это, знаете ли, ненадолго. Русский язык не живет без тех 86 % его носителей, которых так презирают иные надменные творцы. Он скукоживается, засыхает, отмирает. А ведь именно русский язык – истинный и незаменимый директор русского поэта.

«Литературная газета», 27.05.2015

От какого наследства они отказываются?

Все слышали о празднике Нептуна: кто впервые пересекает экватор на судне, того полагается обливать забортной водой. Достигнув экватора года, читающая публика попала под ушат бодрящей влаги от Дмитрия Быкова: прославленный поэт, прозаик и просветитель в одной из своих лекций обрушился с неожиданно резкими нападками на Иосифа Бродского.

Сама по себе атака на нобелевского лауреата, чей юбилей мы недавно отметили, – не повод клеймить Быкова как нового Герострата. Поэт – не икона. Всякий поэт уязвим. У Кушнера есть об этом стихотворение: «Конечно, Баратынский схематичен. Бесстильность Фета всякому видна» и так далее.

Есть свои недостатки и у Бродского. И если о немузыкальности, которую Быков ставит ему в упрек, могут поспорить стиховеды и музыковеды, то укорять Бродского в многословии значит ломиться в открытую дверь. В то же время некоторые быковские претензии совершенно умозрительны. «Бродский – это поэт отсутствующего метафизического усилия». Ну как это проверишь? Метафизика – дело темное.

Мне не хочется подробно разбирать эти нападки по существу; в конце концов, что под руку попалось, то и в дело пошло. Куда интереснее понять, откуда у Быкова появилось желание побольнее ударить Бродского и почему это произошло именно сейчас.

Дмитрий Быков уже третье десятилетие говорит и пишет о литературе, у него было время высказаться о любом интересующем его авторе. Порой он рисковал, выбирая себе героев; ну кто еще смог бы увлекательно рассказать, допустим, об Эдуарде Асадове?

Но тему Бродского Быков предпочитал обходить. Впрочем, в книге «Булат Окуджава» из серии ЖЗЛ есть главка, в которой эти два поэта сравниваются. Вот что мы в ней читаем:

«Куда ближе они, однако, не в поэтических, а в личных установках: отсутствие либеральных иллюзий или по крайней мере борьба с ними; подчеркнутое достоинство, осанка „власть имущих“; любовь к русской культуре…»

«Бродский и Окуджава демонстрируют обостренную, уязвленную независимость…»

«Именно поэты этого типа и класса – самоироничные романтики или сентименталисты романтического склада – особенно чувствительны к оскорблениям, глухоте, пренебрежению».

То есть в 2009 году, когда вышла книга, Бродский для Быкова был однозначно положительным персонажем и как поэт, и как личность. А вот что Быков говорит о нем в своей нынешней лекции:

«Бродский замечательный выразитель довольно гнусных чувств – зависти, ненависти, мстительности, принадлежности к какой-то большой корпорации, к народу… А с чувствами благородными у него не очень хорошо».

Чем объяснить этот разворот взгляда и тона? Вскрылись новые обстоятельства биографии поэта? Были опубликованы неизвестные ранее стихи? Ни то и ни другое.

В иудаизме есть экстремисты кашрута, считающие, что один лишь взгляд нееврея (скажем, из-за соседнего столика в ресторане) делает кошерное вино некошерным. Вот и с Бродским произошло примерно то же: его сглазили нехорошие люди.

Хватило книги Владимира Бондаренко «Бродский. Русский поэт» и пары юбилейных колонок в «лоялистской» газете «Известия», чтобы либеральная интеллигенция (а Быков в литературной части один из ее вождей) принялась вычеркивать Бродского из своего читательского меню.

Конечно, в русской литературе всегда были фигуры, от которых продвинутая публика воротила нос. Есенин, например. Там же запах, запах! «Пахнет рыхлыми драченами, у порога в бочке квас». Этот запах еще Баба-яга не любила.

Но чтобы вот так взять и отринуть Бродского, который, казалось, сидит у интеллигенции обеих столиц в самой сердцевине культурного кода? Это как самому себе аппендицит вырезать. А куда девать отскакивающие от зубов цитаты из «Писем римскому другу»? А «Рождественский романс», еще в юности наизусть заученный,