Лавка запретных книг - Марк Леви

– Вот же упрямец! Никто никогда ничего не рассказывает старухе, слоняющейся в одиночестве по улицам. В витрине вашего магазина не появилось никаких оповещений, беды его хозяина были не более важны, чем невзгоды других людей, – объяснила она. – Позвольте вас предупредить, ваше негодование направлено не по адресу.

Митч ждал, куда она вырулит.

– Вашей ненависти достойны те, кто упек вас в тюрьму, хватит осуждать тех, кто забыл вас оттуда вызволить. Вам, конечно, не до моих советов, тем не менее один я позволю себе вам дать: не теряйте время на пережевывание прошлого, думайте только о будущем, у вас есть шанс его обрести.

Мадам Берголь выпрямилась, открыла кошелек и заплатила за роман Ромена Гари, других книг она не взяла. Митч встал, чтобы проводить ее к выходу.

– Вы стали хромать? – спросила она.

– Нет, – ответил он.

– Стали, стали! Я еще загляну к вам на днях, – пообещала она перед уходом.

Других покупателей в тот день в магазине уже не было, и Митч посвятил время обдумыванию морального урока от мадам Берголь. Переделать себя, думать впредь только о будущем было, без сомнения, наилучшим выходом.

____________________

В шесть вечера, опустив металлическую штору, он решил прогуляться по набережной реки, прежде чем ехать к себе в пригород.

Проходя мимо Дворца юстиции, он резко остановился, ему стало трудно дышать.

В десяти метрах перед собой Митч увидел человека, чье лицо не смог забыть. Прокурор Салинас, добившийся в завершение скоротечного суда над ним максимального срока заключения в целях устрашения всех остальных, беседовал о чем-то с коллегой. У него был уверенно-расслабленный вид человека, рассказывающего смешной анекдот и уверенного в эффекте.

Мадам Берголь, как он понял сейчас, была совершенно права по меньшей мере в одном. Его гнев был направлен не туда и не на тех, хотя с этой минуты он испытывал уже не гнев, а неодолимое желание отомстить.

12

«Песнь равнин»

Митч никогда не знал жажды мести, воодушевления при мысли об ее утолении, беспокойства при поиске способов отмщения. Теперь, слоняясь по перрону в ожидании своего поезда, он видел и слышал только Салинаса, выступающего в суде, указывающего на него пальцем, требующего примерной кары, уверенного в своей непогрешимости; Салинаса, чья обвинительная речь походит на проповедь, красующегося в черной мантии и наслаждающегося своим надменным могуществом.

Дождавшись поезда, Митч вошел в хвостовой вагон вместо третьего, в котором обычно ездил, и, дождавшись, чтобы состав тронулся, плюхнулся на сиденье.

За окнами вагона опускались вечерние сумерки. В кои-то веки Митч не читал, а продумывал сценарии уничтожения своего врага. Всему свое время. Первым делом нужно было понять, как добиться своей цели, не попавшись. Какой бы метод он ни выбрал, развязка не должна была стать внезапной. Его собственное тюремное заключение было долгой агонией, поэтому Салинас тоже должен был издыхать медленно. Учащенно дыша, Митч представлял себе, как стреляет из револьвера: для нажатия на курок требовался, наверное, минимум умения, хотя по части убийства он был полнейшим дилетантом; да и вообще, выстрел сопровождается излишним грохотом, конец получается слишком стремительным, да и промах не исключен, если не стрелять в упор. У холодного оружия то преимущество, что обреченный негодяй успеет посмотреть в глаза своей смерти, пока будет истекать кровью, но Митч очень сомневался, что сможет кого-то пырнуть ножом: разделка птицы и потрошение рыбы и то вызывали у него приступы тошноты. Другое дело отколошматить прокурора, это было ему под силу, в тюрьме он волей-неволей научился драться, хотя только для самообороны, а не для нападения. Он взъерошил волосы, растер щеки, сделал несколько глубоких вдохов, возбуждение было таким сильным, что у него дрожали все мускулы. Перерезать тормозной шланг прокурорского автомобиля – вполне подходящий и «чистый» способ, подонок Салинас успеет до смерти перепугаться, когда нажмет на тормоз. С другой стороны, этот способ устранения недостаточно надежен, и это еще не учитывая опасность причинения побочного ущерба. Дерьмо-прокурор приговорил к мукам слишком много невиновных людей, чтобы еще кого-то утащить с собой на тот свет. Грубость выражений, в которых Митч думал о прокуроре, ничуть его не беспокоила, наоборот, доставляла ему удовольствие.

Внезапно раздался скрежет колес, состав стал замедлять ход и замер. Митч посмотрел в окно и увидел всего метрах в двадцати от путей задний фасад небольшого дома. Там, в окне, сидела на подоконнике, свесив наружу ноги, женщина: углубившись в чтение, она вязала и болтала ногами в пустоте. Ветер раздувал подол ночной рубашки. К своему удивлению, Митч узнал даже обложку книги у нее в руках, это была «Песнь равнин» Кента Харуфа – история женщины, жертвовавшей собой ради семьи и обретающей, наконец, свободу. Харуфа посчитали в свое время излишне резким и тоже запретили.

Почувствовав, что на нее смотрят, женщина подняла глаза и удивленно уставилась на пассажира, улыбавшегося ей смущенной улыбкой, связь которой с радостью была весьма относительной.

У Митча возникло чувство, что время вдруг замедлилось, что взгляд этой женщины, прежде чем добраться до него, пересекает бескрайний океан. Взгляд этот был способен начисто стереть все, что существовало до него.

Поезд тронулся, и дом за окном вагона пропал из виду.

Этой ночью, Митч лежал в постели на спине, подложив под голову ладони, и смотрел в потолок, отчаявшись уснуть. Какой сон, когда ты испытал за один день и неодолимую жажду мести, и безумное желание любви?

____________________

Анна шагала по тротуару, сжимая в кулаке ключи, но все еще не веря в происходящее. То, к чему она так долго стремилась, теперь ждало ее в конце улицы, но она еще не могла разобраться в своих чувствах. Она испытывала и радость, и подъем, и страх в не поддающихся определению пропорциях.

– Во что я впуталась? – пробормотала она, толкая дверь ресторана, который только что купила.

Свет дня, проникавший туда через мутное стекло витрины, создавал призрачную атмосферу. От того, что здесь было раньше, почти ничего не осталось. Пол зала был завален упавшими с потолка кусками гипса, оторванными от стены полосами обоев, на столах лежал толстый слой пыли, под большим исцарапанным зеркалом были свалены старые пожелтевшие газеты. Анна пробралась, спотыкаясь, на кухню. Громоздившийся там инвентарь был непригоден для использования, вытяжной колпак висел на проводе, как забытый на виселице скелет. Мыши – и те отсюда сбежали.

«Все будет хорошо, потому что ничто не предвещает противоположного», – подумала Анна. Эту сентенцию она позаимствовала на Севере у своего бывшего соседа, старого