Женская гордость - Рид Мишель

— Но он мне ни словом об этом не намекнул, — с осуждением и обидой сказал Макс. — Он только сообщил, что тебе срочно понадобилось расторгнуть контракт с фирмой, а он не видел причины для отказа. Ну я-то после этого поговорил с ним как следует! — сердито добавил он. — Я считаю, что он поступил как предатель!

— Мне кажется, ты не совсем прав, Макс, — возразила Клея. — Просто Джо взвесил ситуацию и решил, что так будет лучше. Если бы тебя предупредили заранее, разразился бы скандал, но я все равно сделала бы по-своему.

— Ну, на этот счет можно было бы поспорить, — недовольно сказал Макс.

Клея улыбнулась, но решила не возражать. Пусть себе Макс думает, что у него самый сильный характер. На самом деле все гораздо сложнее. Главное, не спорить с ним сейчас.

— Когда ребенок должен родиться?

Клея уже начала было думать, что он никогда не задаст этого вопроса.

— В октябре, — ответила она и рассмеялась невеселым смехом. — Хочешь, расскажу тебе кое-что странное? — Она откинулась на стуле, нежное лицо ее приняло какое-то новое, немного циничное выражение. — Конец этой недели я провела в гостях у матери, я специально поехала к ней, чтобы рассказать, что у меня будет ребенок — и представляешь, вдруг узнаю, что она тоже ждет ребенка! И тоже в октябре! — Клея так разволновалась, что даже немного охрипла. Макс отвернулся. Она еще раз грустно рассмеялась. — Мать чувствует себя глупо, потому что ей тридцать восемь, а я чувствую…

Она не закончила — в этом не было необходимости. За эти несколько тяжелых для них обоих часов Макс узнал о ней больше, чем за все пять месяцев их близости. Рот его угрюмо сжался, лицо приняло натянутое и замкнутое выражение. Настроение у обоих было подавленное, и не виделось никакого просвета.

— Так что, — сказала она со вздохом, — я, наверно, одновременно стану и сестрой и матерью. Но вот что действительно оказалось кстати, так это дарственный полис моего отца. Материально я теперь ни от кого не завишу! — Но обида снова всколыхнулась, и, хотя Клея попробовала было справиться с ней, у нее ничего не вышло. — Ну, и мне оставалось только рассказать обо всем тебе, Макс, — сказала она холодно. — Знаешь ли ты, что твое поведение можно легко предсказать заранее? — поддела она его, злясь на себя за то, что его смущение доставляло ей удовольствие. А то, что Макс смутился, выдавала краска, заигравшая на его скулах. — С той самой минуты, как узнала о своем положении, я была уверена, что ты будешь думать, что я все это устроила нарочно. Я предвидела каждый твой шаг, каждое твое слово — и ты «порадовал» меня: я оказалась права… Я вовсе не хотела заставлять тебя «правильно поступать по отношению ко мне», — передразнила она его. — Но я решила, что ты имеешь право знать…

— Хватит мелко вредничать, — неожиданно вспылил он. — Тебе это совершенно не идет. Ты ведешь себя как малое дитя…

— Но я и есть малое дитя! — В ее словах было столько презрения, что он от злости закусил губу. — Малое дитя, которое решило поиграть во взрослые игры, — и жестоко за это поплатилось!

Макс вскочил со стула, бормоча проклятья и почти швырнув свою кружку с кофе на поднос. Она заметила, что от гнева к нему вернулась его обычная быстрота реакции и движений, — он зашагал по комнате, как тигр в клетке.

Наконец он резко повернулся к ней, лицо его было искажено яростью.

— Но теперь, когда ты облегчила душу, может быть, ты соизволишь поговорить о главном — о будущем ребенка? — спросил он с сарказмом, перед которым даже самые едкие высказывания Клеи казались жалким лепетом. — Я полагаю, что весь этот балаган, который ты устроила, был предназначен, чтобы показать мне, какая ты умненькая и независимая! — Он вздохнул, чтобы как-то унять гнев, и рассеянно провел рукой по темным волосам, приведя их в беспорядок, и это было так непохоже на него. — Но во всех этих планах, которые ты строишь за моей спиной, я не вижу ничего, что касалось бы самого ребенка, я не слышал об этом от тебя ни единого слова! Ты ничего не сказала о том, каким образом я смогу участвовать в его судьбе. Я имею право заботиться о нем! — Секунду он смотрел на нее обвиняющим взглядом, затем сказал с горячностью: — Я не желаю, чтобы мой ребенок рос незаконнорожденным!

Эти жестокие слова обожгли Клею. Она ответила ему с не меньшей горячностью:

— Но ты и не собирался становиться отцом!

— По моему, ты тоже, если верить твоей истории, не особенно стремилась стать матерью, — съязвил он. — Но сейчас мы с тобой в одинаковом положении — понимаешь, в одинаковом! И мне кажется, у нас есть только один выход. Нам нужно пожениться.

Клея вскочила на ноги и, обернув к нему возмущенное лицо, закричала:

— Неужели ты думаешь, что я настолько сошла с ума, чтобы связать свою жизнь с человеком, который не может не изменять уже через несколько месяцев? — Она ни за что не поддастся на его уговоры. Макс сильнее ее во всех отношениях — его доводы весомее, чем ее, цели яснее, но она была полна решимости не уступать ему.

Ее ярость передалась ему.

— Но я до нее даже не дотронулся! — закричал он.

— Но ты уже начал присматриваться к другим женщинам! Значит, я тебе надоела? — Клея засыпала его обвинениями. — И если это не бедняжка Диана, то рано или поздно ты встретил бы кого-нибудь еще! Я же не слепая, Макс! — кричала Клея. — С самого начала ты позаботился о том, чтобы я приняла правила твоей игры. А правила эти таковы: «Никаких обязательств. Только секс?»

— Да нет же! — почти прорычал он, схватив ее за плечи и резко повернув к себе. — Все это неправда. Ты прекрасно знаешь, то, что было между нами, никогда не сводилось к сексу!

— Я ничего такого не знаю. — Ее мягкие губы скривились в насмешке. — Да тебе только секс и нужен был от меня. Ты… ты даже свидание в прошлую субботу отменил только из-за того, что не знал, что со мной без секса делать. И в театр ты пошел с другой женщиной. Ты сказал: «Бедная Клея, тебе надо отдохнуть, а я тем временем тоже отдохну!» — Клея уже не сдерживалась и выплескивала все накопившиеся обиды. — Ты даже имел наглость явиться сюда вечером в прошлую пятницу, потому что твоя Диана… твоя Диана…

Боже, что она несет? Клея вырывалась из рук Макса, она была на грани истерики. Дошла до края, подумала она про себя, услышав себя как бы со стороны. Каким-то не своим, надломленным голосом выкрикивала она резкие, хлесткие слова оторопевшему Максу.

— Клея, прекрати, ради бога! Тебе может стать плохо! — стал уговаривать он, видя, как к лицу ее подступает бледность. Гнев его смягчился, уступил место беспокойству. — Ты совершенно неправильно меня понимаешь! Я вовсе не рассматриваю тебя как сексуальный объект! Я ни к какой женщине так не отношусь, я… Но что толку говорить? — вздохнул он, видя полное недоверие на ее лице. — Ты дурочка, Клея, если не можешь видеть дальше…

— Да, дурочка, — сразу согласилась она, стараясь перебить его; близость его тела начинала волновать ее: бедра его были плотно прижаты к ее бедрам, а твердая грудь — к ее мягкой колышущейся груди.

Она посмотрела на него измученными умоляющими глазами, но выражение их постепенно менялось, взгляд становился все более чувственным. Тогда и Макс заглянул в ее плывущие глаза и со стоном прижал свои смягчившиеся губы к ее полураскрытым губам, уже готовым принять его. Она провела языком по его деснам, выискивая самые чувствительные места, — и сделала это с порывистой горячностью, как будто в последний раз. Руки ее пробежали вверх по его мягкой кожаной куртке и крепко обхватили его шею, дрожащие пальцы гладили его волосы. Макс крепко прижал ее к себе, обхватив ее изогнутую спину, и впился в ее губы жадными губами. Ее послушное мягкое тело доводило его до одури, и она физически ощущала свою над ним власть.

Я люблю тебя, сказала она своим поцелуем. Затем, едва подавив рыдание, высвободилась из его объятий и, пройдя в другой конец комнаты, села на диван, пытаясь успокоиться.

— Я не выйду за тебя замуж, — сказала она наконец. — Ты меня не любишь, а я не доверяю тебе. Я не могла бы жить с тобой, не зная, в чьих ты бываешь постелях. Что касается ребенка… — Тут она посмотрела на него мертвыми глазами. — Ты можешь поступить так, как тебе кажется правильным. Я не буду пытаться лишить тебя отцовских прав. Но все остальное… — она тяжело взмахнула рукой, — все остальное между нами кончено. А теперь уходи, пожалуйста, — безучастно попросила она. — Я очень устала.