Отомщенное сердце - Барбара Картленд

Гостиная тоже была точно такая, какой ее описывала мать: удобные диваны и кресла, столы и полки с безделушками, табакерками, фигурками из дрезденского фарфора, фотографиями красивых женщин в серебряных рамках, на которых стояли размашистые автографы.

На стенах висели портреты — видимо, предков маркиза, подумала Надя.

Над мраморной каминной полкой красовалось превосходное полотно сэра Джошуа Рейнолдса, а на стене — сентиментальная картина кисти Греза.

Был еще семейный портрет на фоне великолепного дома.

Судя по одежде изображенных на портрете людей, он относится к середине прошлого века.

Надя уже знала, как много значит этот дом для Уоррена, и надеялась, что он покажет ей его сегодня.

Когда он говорил о доме, его голос звучал мягче, и у нее создавалось впечатление, что он ему так же дорог, как была дорога та женщина, которую он раньше любил.

Как могла эта особа столь жестоко отвергнуть его, невероятно красивого и обаятельного, а также, вне всякого сомнения, доброго и чуткого, довести его до такого состояния, чтобы он захотел взять реванш?

Конечно, думала Надя, эта женщина, бросив Уоррена, заставила его сильно страдать и жаждать мести.

Тем не менее эта озлобленность портит Уоррена, придает некую ущербность, недостойную его.

Все обстояло так, как если бы кто-нибудь намеренно повредил семейный портрет, написанный, как она догадалась, самим Гейнсборо.

Она сидела, глядя на это полотно, и размышляла о том, что в один прекрасный день Уоррена вот так же нарисуют в кругу своей семьи на фоне дома, который он очень любит, как вдруг дверь гостиной открылась.

Надя повернула голову, ожидая увидеть Уоррена.

Но вместо него появилась женщина, ослепительно красивая и совсем не похожая на других, когда-либо виденных ею раньше.

Девушка замерла, не в силах отвести от нее глаз.

Женщина была в черном платье; оно четко обрисовывало каждый изгиб ее груди и бедер и при этом придавало ей какой-то театральный вид.

Ее шею обвивали две длинные нитки жемчуга, на черной шляпе покачивались черные страусовые перья.

По контрасту с черным цветом одежды кожа казалась не правдоподобно белой и полупрозрачной, точь-в-точь как украшающие ее жемчужины.

Большие, темные, влажные глаза оттенялись длинными ресницами.

Она грациозно прошла через всю комнату, гипнотизируя Надю своей внешностью.

Приблизившись к ней, женщина воскликнула:

— Насколько я понимаю, ты добиваешься, чтобы Уоррен на тебе женился!

Грубость ее неожиданных слов так поразила Надю, что она лишилась дара речи.

Однако тут же опомнилась и, решив, что промедление с ответом может быть расценено как слабохарактерность, ответила:

— Мы… помолвлены.

— Тогда позволь довести до Твоего сведения: тебе не удастся выйти за него! А если и попытаешься — пожалеешь!

Она говорила тихим голосом, полным яда.

Неистовая ярость сверкала в ее глазах, и Наде стало страшно.

— Я… я не понимаю, — запинаясь, молвила она.

— Если тебе это пока неизвестно, то знай: я — Магнолия Кин, и Уоррен мой и всегда был моим. Пусть не думает, что может избавиться от меня, — это глубокое заблуждение!

А что касается тебя…

Магнолия смерила ее с ног до головы презрительным взглядом, и договорила:

— ..убирайся, откуда приехала, и найди себе другого мужчину. Моего ты не получишь!

— Я не понимаю… о чем вы… говорите! — вскрикнула Надя.

Но Магнолия, бросив последние слова ей в лицо, уже повернулась к выходу.

Она прошла к двери медленно, с чувственной грацией, так что Наде показалось, будто тело ее слегка извивается по-змеиному.

Потом дверь закрылась, и девушка осталась одна.

Какое-то, время она пребывала в оцепенении, не в силах поверить, что все это произошло на самом деле.

Потом она решила, что может понять Уоррена, который так сильно любил эту женщину, что пожелал лишить себя жизни, когда они расстались.

Она сознавала, что любовь к подобной даме означает не спокойное, тихое счастье, а жгучую, пламенную страсть, без остатка испепеляющую того, кто ее испытывает.

Лишившись этой любви, Уоррен почувствовал, что в его душе все умерло, осталась только пустыня, где царило одно отчаяние.

— Теперь я поняла, — еле слышно произнесла Надя. — Но если он все еще нужен ей, зачем ему я?

Все это представлялось непостижимым.

Она помнила, как Уоррен говорил ей в Париже об утрате иллюзий.

Тогда она поверила, что он навеки потерял женщину, которую любил.

Надя совсем не ожидала увидеть ее здесь и уж тем более не предполагала, что та будет заявлять свои права на него.

Девушка села в кресло, чувствуя, что у нее подкашиваются ноги, и попыталась все это обдумать.

После некоторого размышления кое-что начало проясняться.

Магнолия, как рассказывал Уоррен, отказалась выйти за него, потому что у нее появился шанс связать судьбу с человеком, обладающим дворянским титулом.

Вероятно, это был двоюродный брат Уоррена, погибший в результате несчастного случая.

Теперь, когда кузен мертв, она хочет вернуть Уоррена, но оказалась ему более не нужной.

И это вполне естественно: его гордость не допустит, чтобы какая-либо женщина с презрением отвергла его, а потом заполучила снова — даже такая красивая женщина, как Магнолия Кин.

— Она красива, но опасна! — пробормотала девушка.

Вспомнив выражение глаз Магнолии, она вдруг почувствовала, что страх, оставшийся, как она полагала, в Париже, снова охватывает ее, тот самый страх, в котором она жила так долго.

Ей показалось несправедливым, что она вынуждена снова испытывать его, когда, казалось бы, уже от него избавилась.

Но тут отворилась дверь, и вошел Уоррен.

Он выглядел таким красивым, элегантным в костюме для верховой езды, с курткой из габардина и в сверкающих сапогах; во всем его облике сквозила мощь, внушающая окружающим чувство уверенности и безопасности.

У Нади невольно вырвался громкий крик восторга.

— Я думала о вас!

Уоррен закрыл за собой дверь и подошел к ней.

— Что делала здесь эта женщина? Она вас огорчила?

— Как могли вы… знать… что она здесь?

— Я видел, как отъехала ее карета, — ответил он, — и мог предположить, что целью ее визита было расстроить мою матушку или вас.

— Ваша матушка еще не спускалась вниз.

— Значит, она хотела огорчить вас. Что она вам сказала?

Так как его голос по-прежнему звучал резко и твердо, Надя ощутила дрожь во всем теле, лицо ее было очень бледным.

Поняв ее состояние, Уоррен сказал уже совсем другим тоном:

— Вы расстроены, а этого мне бы меньше всего хотелось. Я должен был с самого начала предвидеть возможность этого.