Сломанная (СИ) - Шнайдер Анна

Татьяна — так звали их с Машей маму — в кафе с ними ходила редко, предпочитая встречи в квартире. При этом она обычно готовила столько всего вкусного, что и Юра, и Маша чувствовали себя после подобных встреч двумя пингвинами. У Юры даже было подозрение, что вкусной едой в большом количестве мама пытается компенсировать им свою любовь и заботу — так же когда-то было с отцом. Как только Татьяна поняла, что муж собирается с ней разводиться, сразу же научилась готовить, хотя до этого практически никогда не подходила к плите. Надеялась, наверное, удержать супруга. Юра к подобным планам относился скептически, да и вспоминать те времена до сих пор было неприятно. И не только мамины попытки склеить их разбитую семью — гораздо большую боль приносили Юре воспоминания о вечере, когда Маша узнала, что папа ей на самом деле не родной.

Алмазов-старший, который на тот момент уже много лет был в курсе, что Татьяна нагуляла дочь на стороне неизвестно от кого, с одной стороны, находился в ярости оттого, что жена во время ссоры не удержала язык за зубами, а с другой — пребывал в шоке, оттого что не представлял, как исправить ситуацию. Маша тогда замкнулась в себе, поправилась килограммов на десять, если не больше, по учёбе скатилась на тройки и проявляла чудеса несговорчивости.

С тех пор многое изменилось. Юра знал, что сестра смогла пережить правду о своём рождении и осознать: для отца это не значило ровным счётом ничего, по крайней мере, по отношению к ней. Мама — да, предала его, но Маша была не виновата в этом, и Алмазов-старший всегда любил её как собственную дочь. Сестра выросла, вытянулась, похудела и теперь, со своими чёрными бровями, смуглой кожей и раскосыми глазами, стала настоящей красавицей. Юра даже в шутку называл Машу «Покахонтас», и она смеялась, обнажая идеально ровные и белые зубы.

Юра не знал, спрашивала ли Маша у матери, от кого та её родила, — сам он понятия не имел, кем был любовник Татьяны по национальности и где тот сейчас. Но подозревал, что сестра всё-таки не интересовалась. Мама и так в их глазах замарала себя по самую макушку, ни к чему узнавать подробности той грязной истории. Чистой-то она точно не была…

В этот раз всё было как всегда. Татьяна встретила Юру и Машу пирогами, в которых оказалась разная начинка на любой вкус, и сестра, зацепившись за удачный предмет разговора, начала болтать с матерью на тему их общих кулинарных интересов. Юра сидел рядом, поедал один кусок пирога за другим, как семечки, и толком не вслушивался в разговор, пока Маша не сказала громко:

— А Юра у нас с Настей расстался! И уже умудрился влюбиться в другую девушку!

Он чуть не поперхнулся тестом. Но сердиться на сестру было бесполезно — Юра прекрасно знал, что Маша таким образом порой переключала мать на безопасные темы разговора, когда та пыталась рассказать им что-нибудь про очередного своего хахаля. Или ещё хуже — интересовалась, как дела у отца, Оксаны и близнецов.

Обсуждать последних отчего-то никогда не хотелось ни Юре, ни Маше.

— Да? — удивлённо переспросила Татьяна, глядя на сына с любопытством. — А чего это вдруг, ты же её вроде любил?

— Зато она его не любила, — хмыкнула Маша. — Юрка для неё был запасным аэродромом. Нашла себе получше. Ну и скатертью дорожка!

Татьяна кивнула, ничуть не смутившись, хотя Юра на её месте наверняка провёл бы определённую параллель между собой и Настей. Но, нет, их мама никогда не переживала из-за особенностей своего характера.

— А что за новая девушка?

Юра вздохнул, кинул на Машу укоризненный взгляд, в ответ наткнулся на ироничный, хмыкнул и неожиданно сам для себя поинтересовался:

— Мам, а как ты думаешь, что нужно сделать, чтобы человек вновь захотел жить?

В кухне на несколько секунд повисло недоуменное молчание, а потом Татьяна протянула:

— Та-а-ак, интересно… И кто это у тебя жить не хочет? Новая девушка?

— Да неважно. Просто. Есть варианты?

Мама озадаченно хлопала ресницами, и вместо неё ответила Маша:

— Мне кажется, чтобы человек снова захотел жить, он должен оказаться при смерти. Как там, в пословице? «Что имеем не храним, потерявши — плачем».

— Ну… нет, это мне не подходит. Без экстрима, пожалуйста.

— Тогда ты лучше у папы спроси, — посоветовала Маша серьёзно и покосилась на мать. — Мне кажется, у него был период, когда он совсем жить не хотел.

На этот раз Татьяна всё-таки немного смутилась — опустила глаза и слегка покраснела. Но в следующую секунду вновь подняла голову и живо поинтересовалась:

— А крем-брюле будете? У меня там такая карамельная корочка красивая получилась!

Юра с Машей понимающе переглянулись — нет, их маму не исправила бы даже могила — и синхронно кивнули.

37

Юра

Тревожить отца вопросом, что делать с человеком, который не хочет жить, Юра, разумеется, не стал — понимал, что после подобного Алмазов-старший уже не даст ему существовать спокойно, обязательно захочет посмотреть на Соню, вмешается в ситуацию — и пиши пропало.

Нет, надо было придумать что-то другое…

Пока ехал обратно в квартиру Сони, получил сообщение от Гришки — того самого одноклассника, которому Юра написал накануне вечером. Но ничего утешительного там не было. Гришка говорил, что на слуху никакой работы нет, но он попробует поспрашивать у коллег и знакомых. Особой надежды на то, что Гришка действительно что-то предложит по итогу, Юра не испытывал, поэтому кратко поблагодарил и решил вечером ещё раз порыться на сайте с вакансиями, но теперь уже по другим запросам.

Однако сделать что-либо подобное у него не получилось, потому что Соня пришла домой заболевшая.

.

Как только Соня вошла в прихожую, Юра сразу понял: что-то не так. Она всегда выглядела уставшей после работы — да и до неё, и вообще всё время, — но сейчас это была уже не усталость. Испарина на лбу, лихорадочный блеск глаз, алые щёки и кашель. Нехороший, утробный, сухой и мучительный кашель, от которого становилось не по себе.

— Подцепила что-то, — произнесла Соня сипло, — в метро, скорее всего. Не зря я вчера уснула рано и проспала утром. Тебе бы лучше уехать, а то тоже заболеешь.

— Ерунду не говори, — отсёк это предложение Юра, нахмурившись. — Плохая идея — уехать и бросить тебя в одиночестве. Даже если заболею, то, во-первых, не сразу, и тебе успеет полегчать. А во-вторых, не страшно — я быстро выздоравливаю, организм крепкий и иммунитет хороший.

— Ну как знаешь, — пробормотала Соня, прислоняясь к стене, и закрыла глаза. Она так и не разулась, только стащила со спины маленький спортивный рюкзак. — Я… сейчас…

— Давай помогу разуться, — предложил Юра и, не дожидаясь ответа, опустился на корточки.

Погода сегодня была хорошая, поэтому на ногах у Сони были открытые сандалии, а не кроссовки, с застёжкой на липучке. Юра аккуратно снял их, любуясь на небольшие ножки с коротко стриженными ногтями без всякого лака. И его мать, и Настя никогда не ходили без маникюра, даже зимой красили ногти и на руках, и на ногах. А Соня — нет.

Не удержавшись, он, надев Соне тапочки, осторожно погладил девушку сначала по одной щиколотке, потом по второй — и сердце замерло, когда ему послышался тихий вздох. Может, и правда послышался, конечно… Но, если нет, значит, ей приятно, когда Юра к ней прикасается.

— Ты иди ложись, — произнёс он негромко, встав с корточек. — А я тебе чаю сделаю. Мёд есть?

— Нет, — ответила Соня, не открывая глаз. И, сглотнув, призналась: — Глаза болят, и горло дерёт… А у меня и нет ничего от простуды, я всё зимой использовала и не думала, что летом заболею…

— Это ты зря, летом ещё сильнее простудиться можно. Тогда я схожу в магазин и в аптеку, куплю, что нужно.

— А ты знаешь, что нужно?

Кажется, несмотря на то, что Соне нравились его прикосновения, она по-прежнему думала о нём как о каком-то подростке.

— Естественно, знаю. От температуры — это во-первых. Во-вторых, от боли в горле и от кашля. В-третьих, капли в нос, он у тебя явно заложен. Ну и в-четвёртых, мёд, лимон и малиновое варенье. Моя сестра ещё имбирь покупает.