Сломанная (СИ) - Шнайдер Анна

Врач предупреждал, что таблетки, которые она пьёт, чтобы вновь не поехать головой, отрицательно воздействуют на либидо. Соня выслушала это предупреждение, никак не отреагировав, — она вообще не считала чем-то важным такие побочные эффекты, — а теперь вот вспомнила.

Кажется, очарование Юры всё-таки пробило брешь в её стене. И теперь Соня стояла, обливаясь почти ледяной водой, чтобы уменьшить жар, захвативший в плен её тело. Но он не особенно уменьшался, потому что Соня слишком хорошо помнила, что увидела, выйдя из комнаты.

У Юры была отличная фигура, да. И не только фигура. Но если до сегодняшнего дня Соня порой любовалась на парня исключительно отстранённо, как на скульптуру или манекен, то теперь отчего-то так не получилось.

Появилось желание дотронуться. Посмотреть поближе. И даже… попробовать…

Соня зажмурилась и сглотнула, прижимая ладони к груди.

Боже, что с ней такое? Юра ведь её на десять лет младше, считай, мальчишка, весёлый и беззаботный. Это ненормально! Не должна она всё это чувствовать по отношению к нему. Хотя психиатр, скорее всего, сказал бы что-нибудь другое. Да он и говорил несколько раз… Что она живая женщина с определёнными потребностями, и что будет нормально, если у Сони кто-нибудь появится. И, что это не измена и не предательство, он тоже говорил.

Тогда её это не волновало — казалось странным, что кто-то может считать, будто она способна на чувства не к Андрею. А теперь вот вспомнилось. И не только потому, что вслед за желанием пришёл стыд, но и потому что…

Соня считала, что не в состоянии желать никого, кроме Андрея. Целых два года считала…

Но получается, что в состоянии.

И она никак не могла понять, что думает по этому поводу.

31

Соня

Когда она вышла из ванной, Юра уже сидел за кухонным столом — в спортивных штанах, но без футболки — и поглощал какой-то бутерброд.

— Я и тебе сделал, — сказал парень, поднимая глаза. — Там, на сковородке. Горячий бутер с ветчиной и сыром. И с кетчупом.

— Спасибо, — пробормотала Соня, на секунду застыв — вглядывалась в лицо Юры. Оно у него было чуть длинноватое, действительно как у эльфов в фильмах, с острым носом и тонкими губами. Но черты не резкие, а приятные. И глаза светло-голубые, ясные, как небо. Лицо принца из сказки, не иначе…

Соня неожиданно поймала себя на мысли, что ей хочется потрогать светлую щетину на Юрином подбородке, и резко отвернулась, подходя к плите. Взяла со сковороды два небольших аккуратных бутерброда, вернулась к столу, включила кофеварку и села на табуретку, стараясь не смотреть на жующего парня.

Но взгляд невольно то и дело возвращался — особенно привлекали внимание длинные музыкальные пальцы с коротко подстриженными ногтями. Пальцы были очень подвижными и постоянно что-то делали, из-за чего Соня часто обращала к ним свой взор, сама того не желая.

Или желая?

Ей одновременно и нравилось, и не нравилось смотреть на Юру. Нравилось — потому что он казался Соне очень красивым и гармоничным. И не нравилось, потому что она ощущала себя при этом странно. Как человек, которого резко поместили из лютой зимы в жаркое лето. Соня была дезориентирована собственной физической реакцией на Юру и не понимала, что ей теперь делать.

— Вкусно? — спросил вдруг парень, и она вздрогнула — в этот момент Соня как раз украдкой рассматривала Юру, и ей показалось, что он поймал её с поличным. — Я про бутеры. Как они получились? А то я боялся сжечь хлеб.

— Нет, всё отлично, — быстро ответила Соня и сделала быстрый глоток кофе, но тут же выплюнула напиток назад в чашку — за этим разглядыванием собеседника она совсем забыла про сливки, и кофе оказался слишком горячим.

— Эй, осторожнее! — воскликнул Юра, схватил пустой стакан и налил в него воды из кувшина. — На, держи.

— Не надо, — мотнула головой Соня, взяв бутылку со сливками, и сразу сделала глоток прямо из горлышка. — Лучше что-нибудь молочное. Ерунда, пройдёт. Ничего страшного. Кстати… я ведь договор так тебе и не дала вчера, а ты и не напомнил.

— Я сам забыл, — хмыкнул Юра и настолько ясно улыбнулся, что Соня вновь почувствовала, как её взгляд будто прилип к этой улыбке. Умела ли она сама когда-то так улыбаться? Кажется, да. Но очень давно. — Если есть время, давай сейчас всё подпишу.

— Я дам тебе бланк, заполнишь, вечером отдашь.

— Договорились, — кивнул Юра. Соня тем временем встала из-за стола и выплеснула кофе в раковину, вызвав у парня изумлённый возглас:

— Зачем ты его выливаешь?

— Я же туда плюнула.

— Ну и что? Твои ведь слюни, не чужие. Ты ведь, когда глотаешь кофе, вместе со слюнями его проглатываешь.

В груди у Сони защекотало, и губы дрогнули, будто желали улыбнуться. Она подавила этот порыв усилием воли и, вновь подойдя к столу, выпила залпом воду, которую минутой назад ей налил Юра.

— Я пойду одеваться, — буркнула, поставив стакан на стол.

— А бланк?

— Ах, да… — Что же это такое, всё время из головы вылетает! — Сейчас дам.

32

Юра

Договор, который дала Соня, оказался элементарным — по сути это была расписка, что он, такой-то, снимает комнату на срок в три месяца у Софьи Владимировны Ниловой и обязуется съехать не позднее такого-то числа. Указывалась и сумма, которую Юре предстояло заплатить за комнату. Ему нужно было только вписать паспортные данные и расписаться.

Сонины паспортные данные здесь тоже были, и Юра некоторое время таращился на её дату рождения, пытаясь осознать, что между ними десять лет. Десять! Ну ладно, девять с половиной — всё-таки тридцать три ей исполнялось через три недели. Видимо, Соня, отвечая на вопрос про возраст, просто округлила цифру.

Юра всё заполнил, после того как девушка ушла на работу, а затем помыл посуду и, одевшись, отправился в кафе, на встречу с Машей и остальными родственниками.

Юра любил семейные встречи и радовался, что у сестры сложились отличные отношения не только со второй женой отца, но и с её мамой и отчимом. Маша их тоже обычно приглашала на все торжества и с удовольствием общалась с ними. И Лидия Петровна — мама Оксаны — и Иван Дмитриевич, её муж, отчасти заменили Юре и Маше бабушек и дедушек, которые давно умерли — и со стороны матери, и со стороны Алмазова-старшего. Юра ещё немного помнил родителей мамы, а вот Маша совсем нет.

В общем, компания в кафе должна была собраться большая — сестра, отец и Оксана, близнецы, Лидия Петровна и Иван Дмитриевич, — торжество в честь завершённого первого курса у Маши планировалось почти как на день рождения. Но Юру это не смущало, даже радовало. Он не видел своих родных уже больше месяца — собственно, со своего дня рождения, который был в мае.

Оксанин папа, первый муж Лидии Петровны, на таких сборищах никогда не присутствовал, хотя к внукам и дочери приезжал часто, но только в те дни, когда поблизости не было бывшей жены и её нового мужа. Юра общался с ним мало, но каждый раз не мог удержаться от жалости к этому пожилому мужчине, который после развода по собственной вине так и не нашёл себя. Мама Юры смогла всё пережить и отпустить ситуацию, а вот Валерий Михайлович — нет. Он жил один, работал, в свободное время приезжал к Оксане и Володе с Юлей, но во всём этом ощущалась какая-то натянутость. Словно он каждый раз перешагивал через своё желание лечь и умереть.

Подходя к кафе, Юра отчего-то вспоминал Оксаниного отца, причём в связке с Соней. Только сейчас он осознал, что между ними есть что-то неуловимо общее. В чём заключается эта общность, Юре было сложно сформулировать, но одно он знал точно: и Соня, и Валерий Михайлович производили впечатление людей, которым неинтересно жить. Вот только отцу Оксаны было уже за пятьдесят, а Соне-то на двадцать лет меньше…

— Юрка-а-а! — завопила Маша от столика, как только её старший брат зашёл в кафе, и замахала руками. Юра, улыбнувшись, зашагал в сторону собравшейся компании, быстро оглядывая присутствующих.