Литературные вечера. 7-11 классы - Надежда Пестрякова

Егише Чаренц

Бессмертен тот, чья муза до конца

Добру и красоте не изменяла.

А. Плещеев

Все гениальные стихи нашей поэзии —

Братья, дети одной семьи, отец которой – Пушкин.

Н. Доризо

Ведущий :

Всем нам с детства знакомо «звонкое имя» – Александр Сергеевич Пушкин. За два века необыкновенно много написано о поэте. В символической книге под названием «Пушкиниана» огромное количество страниц: это научные исследования и воспоминания, лирические стихотворения и эссе, письма, романы, драматические произведения. Листая эту книгу, мы слышим голоса друзей и недругов поэта, его почитателей, холодных наблюдателей и горячих поклонников. Мы открываем эту книгу сегодня, в день памяти поэта. Попробуем восстановить по ней знакомую нам биографию Пушкина. А может быть, впишем в эту книгу собственные страницы…

Первый чтец (читает стихотворение Н. Доризо «Посвящение»):

Все в нем Россия обрела —

Свой древний гений человечий,

Живую прелесть русской речи,

Что с детских лет нам так мила, —

Все в нем Россия обрела.

Мороз и солнце… Строчка – ода.

Как ярко белый снег горит!

Доныне русская природа его стихами говорит.

Все в нем Россия обрела —

Своей красы любую малость.

И в нем увидела себя,

И в нем собой залюбовалась.

И вечность, и короткий миг,

И радость жизни, и страданье…

Гармония – суть мирозданья,

Лишь он один ее постиг!

Все в нем Россия обрела,

Не только лишь его бессмертье, —

Есенина через столетье,

Чья грусть по-пушкински светла.

Все в нем Россия обрела, —

Свою и молодость, и зрелость,

Бунтарскую лихую смелость,

Ту, что веками в ней жила, —

Все в нем Россия обрела.

И никогда ей так не пелось!

Ведущий (читает отрывок из статьи Н. Доризо «Не заросла народная тропа»):

«Пушкин – поэт. Но Пушкин больше, чем поэт. Хотя слово „поэт“ – великое слово, оно не может выразить все то, что для нас значит Пушкин.

Пушкин – литература и история. Пушкин – философия и искусство. Если Петр Первый был государственным преобразователем России, то Пушкин был духовным ее преобразователем.

Но, может быть, самое главное то, что Пушкин – мерило всех наших духовных ценностей. Отношение к Пушкину определяет степень нашей духовной и нравственной зрелости. Более того, отношение к Пушкину определяет степень нашего патриотизма».

Второй чтец (читает стихотворение Н. Матвеевой «Пушкин»):

К чему изобретать национальный гений?

Ведь Пушкин есть у нас: в нем сбылся русский дух.

Но образ родины он вывел не из двух

Нужд или принципов и не из трех суждений;

Не из пяти берез, одетых в майский пух,

И не из тысячи гремучих заверений;

Весь мир – весь белый свет! – в кольцо его творений

Вместился целиком. И высказался вслух.

…Избушка и… Вольтер, казак и… нереида.

Лишь легкой створкой здесь разделены для вида;

Кого-чего тут нет!.. Свирель из тростника

И вьюг полнощных рев; средневековый патер;

Золотокудрый Феб, коллежский регистратор,

Экспромт из Бомарше и – песня ямщика!

Третий чтец (читает слова Н. В. Гоголя):

«При имени Пушкина тотчас осеняет мысль о русском национальном поэте. В самом деле, никто из поэтов наших не выше его и не может более назваться национальным; это право решительно принадлежит ему. В нем, как будто в лексиконе, заключилось все богатство, сила и гибкость нашего языка. Он более всех, далее всех раздвинул его границы и более показал все его пространство. Пушкин есть явление чрезвычайное и, может быть, единственное явление русского духа: это русский человек в его развитии, в каком он, может быть, явится через 200 лет. В нем русская природа, русская душа, русский язык, русский характер отразились в такой же чистоте, в такой очищенной красоте, в какой отражается ландшафт на выпуклой поверхности оптического стекла.

…Если должно сказать о тех достоинствах, которые составляют принадлежность Пушкина, отличающих его от других поэтов, то они заключаются в чрезвычайной быстроте описания и в необыкновенном искусстве немногими чертами означить весь предмет. Его эпитет так отчетист и смел, что иногда один заменяет целое описание; кисть его летает. Его небольшая пьеса всегда стоит целой поэмы. Вряд ли о ком из поэтов можно сказать, чтобы у него в коротенькой пьесе вмещалось столько величия, простоты и силы, сколько у Пушкина.

…Тут все: и наслаждение, и простота, и мгновенная высокость мысли, вдруг объемлющая священным холодом вдохновения читателя.

…Здесь нет красноречия, здесь одна поэзия; никакого наружного блеска, все просто, все прилично, все исполнено внутреннего блеска, который раскрывается не вдруг; все лаконизм, каким всегда бывает чистая поэзия. Слов немного, но они так точны, что обозначают все. В каждом слове бездна пространства; каждое слово необъятно, как поэт…».

Первый чтец (читает отрывок из стихотворения Н. Доризо «Арина Родионовна»):

Все было мудро предназначено

Судьбой – и сказки, и былины.

Его сама Россия нянчила

Руками крепостной Арины.

В светелке теплота перинная,

Свеча устало догорала,

И песня русская старинная

Его, младенца, пеленала…

(Звучит русская народная песня «Вечор ко мне, девице»)

Второй чтец (читает стихотворение Т. Веселовой «Арина»):

А кто он ей?

Не сын, не внук —

Дитя господское. И все же

Арина чуяла: барчук

Ее был на свете всех дороже.

Все ребятишки хороши,

Дай бог им крепкого здоровья!

Во всех не чаяла души.

Но этот был ее любовью.

И не к нему ли

Всяку ночь

Арина шла со сказкой сладкой? —

Весьма до сказок был охоч

Ее питомец ненаглядный.

Что сказки? —

Вымысел один.

Скорее, детям для острастки.

Но малолетний господин

В них видел более чем сказки.

А зорко око, чуткий слух

Не зря даны ему природой —

Он понимал:

Там русский дух!

Там Русью пахнет! И свободой.

Хоть до свободы путь далек,

Но сказки правду говорили.

И добру молодцу намек

Уже звучал в устах Арины.

Сама не ведая о том,

Она урок ему давала.

Простым крестьянским языком

Саму Россию диктовала!

Любовью сердца своего

Купель бессмертную согрела,

И душу певчую его

Оберегала, как умела.

Могла бы век ему служить

Когда б судьба не разделила…

Ведь в целом мире, может быть,

Она одна его любила.

Найдет ли счастие – как знать? —

Кудрявый мальчик со свирелью?

А ей теперь

В веках стоять

Над этой светлой колыбелью.

Третий чтец (читает стихотворение А. Ахматовой):

Смуглый отрок бродил по аллеям,

У озерных грустил берегов,

И столетие мы лелеем

Еле слышный шелест шагов.

Иглы сосен густо и колко

Устилают низкие пни…

Здесь лежала его треуголка

И растрепанный том Парни.

Ведущий (читает отрывок из романа Ю. Тынянова «Пушкин»):

«Это было похоже на болезнь; он мучился, ловил слова, приходили рифмы. Потом он читал и поражался: слова были не те. Он зачеркивал слово за словом. Рифмы оставались. Он начинал привыкать к тому, что слова не те и что их слишком много; как бы то ни было, это были стихи, может быть, ложные. Он не мог не писать, но потом в отчаянии рвал. Стихи иногда ему снились по ночам, утром он их забывал. … Он ничего никому не читал. Казалось, ему тяжело было сознаться в стихах, как в преступлении.

… У него было теперь любимое место в лицее: там он прятался от Пилецкого, туда внезапно скрывался. Это была галерея, соединявшая лицей с фрейлинским флигелем: арка висела над дорогою. В галерее, наконец, устроили библиотеку, и там выдавались им книги… Особенно он полюбил книги философические и сборники изречений: краткие истины, иногда до странности очевидные, стоили стихов».

Первый чтец (читает стихотворение О. Колычева «В лицейских садах»):

Скажите, ясени шумящие

И царскосельские цветы,

Вы помните глаза горящие

Небесной юной чистоты?

Скажите, вязы великанские

И великанский древний дуб,

Вы помните ли африканские

Крутые очертанья губ?

Вы помните ли встречу с Делией

В венце из роз и звезд златых,

Как Пушкин ей в лицейской келии

Пролепетал свой первый стих!

Второй чтец (читает фрагмент из воспоминаний И. Пущина «Записки о Пушкине»):

«При самом начале – он наш поэт. Как теперь вижу послеобеденный класс Кошанского, когда, окончив лекцию несколько раньше урочного часа, профессор сказал: „Теперь, господа, будем пробовать перья: опишите мне, пожалуйста, розу стихами“. Наши стихи вообще не клеились, а Пушкин мигом прочел два четырехстишья, которые всех нас восхитили. Жаль, что не могу припомнить этого первого поэтического его лепета.